Неосторожность - Чарлз Дюбоу

Как-то странно туда возвращаться. Квартира занимает два нижних этажа старого особняка. У них есть сад, что всегда казалось мне во многих отношениях невероятной роскошью, но я помню, что Гарри на это жаловался. Они переехали сюда вскоре после рождения Джонни, двор был совершенно неухоженным. Мэдди его обустроила, поставила кованые стулья и стол, а еще лазалки и песочницу для Джонни.

– Худшая из всех наших идей, – ворчал Гарри. – Все равно, что зазвать всех котов в округе. Надо сделать вывеску: «Добро пожаловать в роскошные кошачьи удобства», – и брать с хозяев по четверть доллара всякий раз, как кошки сходят.

В конце концов песочницу накрыли досками.

А так я помню множество приятных вечеров, когда мы выпивали, пока Мэдди делала стейки на гриле. У них даже был рефлектор, позволявший сидеть в саду всегда, кроме самых морозных вечеров. Иногда мы были одни; порой приходили друзья Гарри, в основном из литературных кругов. Гарри всегда любил вечеринки.

Дом очень простой. Классический нью-йоркский особняк из бурого песчаника. Перед входом палисадник и крыльцо. Справа от входной двери небольшой уголок для еды, где Джонни обычно обедает. Большая открытая кухня переходит в столовую, там стоит великолепный гарнитур в стиле королевы Анны и тяжелый стол с ножками в виде птичьих лап, держащих шар – стол, который достался Мэдди в наследство от бабушки. Потом несколько ступеней вниз в гостиную. У левой стены стоит огромная, очень красивая ширма периода эдо со сценами из «Повести о Гэндзи». Мэдди купила ее, когда Гарри служил в Японии. Из гостиной в сад выходит огромное панорамное окно. Неожиданно, красиво, очень современно и воздушно.

Однажды во время одной особенно бурной вечеринки их пьяный приятель-актер вышел аккурат в это окно, сломал нос и, как он утверждал, потерял из-за этого главную роль в фильме. Я бы не поверил, что подобное возможно, если бы сам этого не видел. Актер заявил, будто не понял, что это окно. Гарри шутил, что он просто так тщеславен, что глаз не мог отвести от собственного отражения.

На втором этаже их спальня и две комнаты с видом на сад. Одна – комната Джонни, во второй кабинет Гарри. В подвале, который они никак не доделают, стоят старый стол для пинг-понга, стиральная машина с сушилкой, полки с книгами и бойлер. Я размышляю, каково здесь теперь Мэдди. Одежда Гарри в шкафу. Фотографии. Книги. Любимая кофейная кружка. Другое дело, если бы она вернулась в дом на Лонг-Айленде. Как и мой дом, он построен ее предками. Там никогда никто больше не жил. Если там и есть призраки, то это ее призраки. А здесь все иначе. Это был их с Гарри дом. Убери из уравнения одного, и задача не сойдется.

Гарри, Гарри, Гарри. Даже я не могу не вспоминать о нем. Он заполняет все.

Мэдди впускает меня в дом. Я вешаю мокрый плащ на крючок. У Мэдди усталый вид.

– Привет, Уолтер, – произносит она. – Проходи.

В доме непривычно тихо, как в церкви в понедельник утром. Что-то не так, и дело не в отсутствии Гарри. Нет, здесь что-то другое. До меня не доходит, пока Мэдди не говорит:

– Я ничего не готовила. Просто не в состоянии.

– Все в порядке. Я что-нибудь закажу.

Вот тут меня озаряет: в доме не пахнет едой. Приход к Мэдди всегда дразнит чувства; запахи, поднимающиеся из разных кастрюль, соблазняют везучих гостей. Она всегда вилась над плитой, радостно болтая, пока резала морковку или выпаривала соусы. Но с тех пор, как узнала об измене Гарри, она даже чашки кофе себе не сварила. Я бросаю взгляд на кухню. Она похожа на грустную собаку, ждущую, когда вернется хозяин.

– Привет, дядя Уолт! – восклицает Джонни, скатываясь вниз по лестнице в пижаме, только что из ванной.

За ним идет его прежняя няня.

– Ты ведь помнишь Глорию, дядя Уолт?

– Конечно, – отвечаю я, пожимая руку гватемалке, которая помогала присматривать за Джонни с самого его младенчества.

– Сеньор Уолтер, – произносит она, краснея.

Она не очень хорошо говорит по-английски. Мэдди почти свободно изъясняется по-испански. Я, кроме родного, говорю только по-французски – явная польза от того, что в детстве у меня несколько лет была гувернантка-мадемуазель. В результате мои отношения с Глорией сводятся в основном к взаимным улыбкам и кивкам.

– У меня для тебя большой сюрприз, – обращаюсь я к Джонни.

– Что?

Я вынимаю два билета на игру «Рейнджеров» на следующей неделе.

– Мы с тобой, приятель, идем в следующую пятницу. Первый ряд. «Рейнджеры» против «Пингвинов».

Он берет у меня билеты и смотрит на них. На лице у него гримаса разочарования.

– Здорово, дядя Уолт.

Дети не умеют лгать.

– Что надо сказать? – подсказывает Мэдди.

– Спасибо, дядя Уолт. – Джонни равнодушно обнимает меня и поворачивается к матери: – Можно я пойду спать?

– Конечно, милый, – кивает она. – Я сейчас поднимусь.

Глория идет за Джонни наверх.

– Я себя повел, как законченный кретин, – вздыхаю я.

– Но ты же хотел, как лучше.

– Я просто вспомнил, что Гарри водил Джонни на игры «Рейнджеров». Подумал, что его это развлечет.

– Ты не Гарри, Уолтер.

Она не хотела, но ощущение как от удара по лицу.

Я направляюсь к бару и наливаю себе большую порцию виски.

– Я знаю. Я и не пытаюсь им быть. Просто хочу, чтобы Джонни улыбнулся. Он, в конце концов, мой крестник.

– Да. Я бы предпочла, чтобы ты сначала обсудил это со мной.

– Он скучает по отцу.

Она кивает.

– Ты с ним разговаривал?

– Он звонит каждый день. А если я разрешу ему сходить с Джонни на игру на следующей неделе? Видит бог, я не любитель хоккея. А их обоих это порадует.

– Я подумаю.

Я снова заговорил о Гарри в тот вечер. Он очень хотел знать, что решила Мэдди, и просил выяснить, когда сможет увидеть ее и Джонни. Как обычно, я его сдерживал, избегая самых острых вопросов.

– Когда я с ней увижусь?

– Надеюсь, скоро. Думаю, она понимает, что вам нужно поговорить.

– Слава богу.

– Не уверен, что это так уж хорошо. В смысле, для тебя.

– Я схожу с ума. Пожалуйста, передай ей, что я прошу у нее прощения.

– Вряд ли это поможет. Ты, кстати, нашел жилье?

– Живу у Нэда и Сисси. Но мне всегда можно позвонить на сотовый.

– Хорошо. Надеюсь, при следующем разговоре у меня для тебя появятся новости получше.

– Спасибо, Уолт. Ты настоящий друг.

Это правда, я настоящий друг. Ирония в том, что Гарри думает, будто я его друг. Как стареющая звезда сцены, всякий раз, слыша аплодисменты, он принимает их на свой счет.

Через неделю за суши из ресторана и пивом в столовой Мэдди объявляет:

– По-моему, я готова.

– К чему?

– Увидеться с Гарри.

– Что ты намерена делать?

– Пока не знаю. Сейчас так легко все пустить под откос. Я как ребенок, который не может не пнуть замок из песка, хотя сам же его несколько часов строил.

– Понимаю.

– Другая часть осознает, что это не замок из песка.

– Хорошо. Как ты хочешь это провернуть? Я могу помочь?

– Да, можешь. Я все обдумала. Я не могу позвать Гарри сюда и не хочу встречаться в ресторане.

– Тогда где ты желаешь встретиться?

– Мне нужно что-то нейтральное, но уединенное. Поэтому я надеялась, что ты меня пустишь в одну из ваших комнат для переговоров.

– Конечно. Когда?

– Нет смысла дальше откладывать. Позвони ему сегодня вечером, пусть завтра приходит.

– Во сколько?

– Утром, часов в десять.

Я киваю.

– Я тебе нужен?

– Нет. Я должна все сделать сама.

– Я буду рядом, если передумаешь.

На следующее утро я прихожу в офис пораньше и подготавливаю все к встрече. Когда я после ужина позвонил Гарри, он вздохнул с облегчением, узнав, что Мэдди наконец-то решила встретиться с ним.

– Как она настроена? – интересуется он. – У меня есть надежда?

– Не знаю, – ответил я.

– Положусь на удачу.

Гарри приходит на несколько минут раньше, и на сей раз я не заставляю его ждать. Он выглядит лучше, чем в прошлый раз. Постригся. Костюм отглажен, ботинки начищены. Вид у него такой, словно он явился на собеседование, надеясь получить работу. Я вижу, что он нервничает, несмотря на его широкую улыбку и крепкое рукопожатие.

– Где она? – спрашивает Гарри.

– Идем.

Я молча веду его в комнату для переговоров. У нас их несколько. Есть побольше, есть покомпактнее. Я выбрал второй вариант. Английская мебель и картины на стенах, в основном изображающие лошадей. На полу восточный ковер. Здесь мы часто оглашаем завещания. Шторы опущены, чтобы не слепило утреннее солнце.

Мы входим.

– Жди здесь, – говорю я.

Ровно в десять я возвращаюсь с Мэдди. Она в красном шерстяном костюме. Это старый костюм от Шанель, который Мэдди надевает каждый год на обед с управляющим своего фонда. Она не накрашена, волосы гладко убраны. Красивая, но выглядит сурово.

Гарри встает, когда мы входим.

– Мэдди! – восклицает он, привычно устремляясь к ней, но замирает, понимая, что она не хочет, чтобы он ее обнимал.