Есенин - Виталий Безруков

— Лирика?! — сорвался Есенин. — Да знаете ли вы, что человек человека зарезать может в самом наилирическом состоянии?! — но потом сдержался, извинившись: — Прошу вас, слушаю!

— А я все сказал, — струсил Гарин вступать в дискуссию с самим Есениным. Но тут поднялся, не спросив слова, актер Жаров.

— После монотонного и неинтересного чтения Мариенгофом своей пьесы, — начал он осипшим от волнения голосом, — я… меня трясло, когда я слушал есенинское чтение… в особенности монолог Хлопуши… да и пугачевские тоже. Правильно сказала Бабанова — это поворот в поэзии и в драматургии… Я знаю, что после моего выступления последуют оргвыводы и мне придется уйти из театра. — Все загудели. — Да-да! И все вы это прекрасно знаете! Так вот, я только хочу сказать вам, уважаемый Всеволод Эмильевич! Здесь, — указал он пальцем на есенинскую пьесу, лежащую перед Мейерхольдом, — ваша биомеханика не пройдет. Здесь, как я понял, вернее, почувствовал нерв трагедии, ее суть — в напряженном, постоянном конфликте внутри человеческой души… В постоянных мучениях личности, которая одно целое с природой, с окружающим миром. А ваша театральная система, уважаемый Всеволод Эмильевич, — голос Жарова уже окреп, и он гневно бросал обвинения Мейерхольду, — она просто противопоказана человеческой природе! Вы находите решение, понятное вам одному, и подгоняете под него актеров, превращая их в бездумных, бездушных кукол… и что ужаснее всего, чувствуете себя непогрешимым!

— Может, хватит? Ты с ума сошел! — раздались голоса. — Да как ты смеешь такое говорить!

— Успокойтесь! — Жаров победно улыбнулся. — Эх, вы, все говорят, нет правды на земле, но правды нет и выше. Не такие вы розенкранцы и гильденстерны. — Он отчаянно махнул рукой и вышел из зала, хлопнув дверью.

Выступление Жарова произвело на всех впечатление, подобное монологу есенинского Хлопуши.

Ошарашенный Мейерхольд в наступившей тишине не к месту позвонил в колокольчик:

— Кто еще разделяет мнение ушедшего товарища?

— Гусь свинье не товарищ, — сострил Гарин, желая разрядить гнетущую обстановку.

— Вот он и улетел! — грустно сказал Есенин и встал. — Я понимаю, я читал свою пьесу в конкурсном порядке, когда к постановке предполагаются и другие авторы, — он покосился на Мариенгофа. — Просто Всеволод сказал, что почувствовал какую-то близость «Пугачева» с пушкинскими «Маленькими трагедиями». Ему видней. Я знаю, в театре главную роль отводят, — глянул он вскользь на Райх, — действию, в ущерб слову. А я полагаю, что словам должна быть отведена в театре главная роль. И я не желаю унижать словесное искусство. Мне, как поэту, неприятна подчиненная роль слова в вашем театре. Эта моя пьеса — произведение лирическое, и в ней одна только любовь, — опять глянул Есенин на Райх, — любовь к Родине, к России! И если вы считаете «Пугачева» не сценичным, то я как автор заявляю: переделывать свою пьесу не намерен. Пусть театр Мейерхольда, если он пожелает ставить «Пугачева», перестроится так, чтобы мою пьесу могли увидеть зрители в том виде, как она есть! Все! — Он взял рукопись и направился к двери. Проходя мимо артиста Гарина, он сильно хлопнул его по плечу: — Я тоже улетаю! Адью!

Все, помимо своей воли, дружно зааплодировали вслед великому поэту!

Когда Есенин, не торопясь, уже шагал по любимому Тверскому бульвару, его догнала Бабанова с подругой, тоже актрисой.

— Сергей Александрович, постойте!

Есенин обернулся.

— Ой! Еле догнали вас! Простите! Вот, познакомьтесь, моя подруга… тоже актриса… тоже была на вашей читке.

— Очень приятно! Есенин, — поцеловал он протянутую руку.

— Августа Миклашевская, можно просто Гутя!

— Вы тоже у Мейерхольда играете?

— Нет, я у Таирова… вон там, — кивнула она в сторону виднеющегося сквозь деревья фасада Камерного театра.

— «Играете» — громко сказано… У нас играет только Райх… — тяжело вздохнула Бабанова.

— А у нас Алиса Коонен! — также вздохнула Миклашевская.

И они дружно засмеялись.

— Ну, сравнила… Коонен хоть актриса! А наша… ой, — и Бабанова прикрыла ладонью рот. — Простите, Сергей Александрович! Забыла, что Райх была вашей женой.

— Ничего-ничего, — успокоил Есенин девушку. — Бог с ней! Всеволод сам виноват, избаловал… Царица… в собственном салоне и театре. А вы, значит, у Таирова… Постойте! Я же видел у него «Принцессу Брамбиллу». Это не вы играли?

Миклашевская смущенно кивнула головой.

— Надо же! Не узнал! В жизни вы другая!

— Ну, там же грим, костюмы, — извинялась Гутя.

— Бабановой моя пьеса понравилась, я слышал… А вам? — лукаво улыбнулся Есенин.

Но Миклашевская только посмотрела на него благодарным взглядом.

— Да она, как услышала, что вы у нас в театре будете читать, примчалась как оглашенная! — ответила за подругу Бабанова. — Вы же видели, как вас принимали!

— Не все, только вы да этот… который «улетел», как его…

— Жаров, — подсказала Бабанова.

— Уважаю таких! Не знаю, какой он артист, но мужик смелый! — вздохнула с сожалением Миклашевская.

— Да, наш Всеволод Эмильевич любит только лесть, только тех, кто во всем ему поддакивает… Как Гарин! А в зале у нас, если честно, даже на премьерах — пол-зала, студенты да приглашенные! Провалы за провалами! И знаете, Сергей Александрович, это хорошо, что «Пугачева» не будет Мейерхольд ставить… Ой! — спохватилась она, что сболтнула лишнее. — Простите! Но это уже все знают. Будет «Мистерия-буфф» Маяковского.

Гутя дала подруге легкий подзатыльник.

— Болтушка! Ну, болтушка! Выгонит тебя Мейерхольд за твой язык! Сергей Александрович, вы не расстраивайтесь… но я об этом у нас в Камерном тоже слышала… Странно, что вы…

Когда Есенин с девушками остановились напротив Камерного театра, их нагнал Мариенгоф. Раскланявшись с дамами, он фатовато вперил свой взор в Бабанову:

— Мне бы только любви немножко и десятка два папирос. Боже мой, зеленые глаза! Сергей, я их где-то уже видел! Ух ты! Как яхонты горят.

— Ты чего задержался? — перебил его Есенин.

— У Мейерхольда интересовался судьбой своей пьесы, — ответил он небрежно.

— Ну и как? — Есенин незаметно подмигнул девушкам.

— Будет ставить меня! Тебя, как я понял, — нет! — сказал он с видом победителя.

Есенин зашелся хохотом, так искренне, так заразительно, что девушки тоже не могли удержаться от смеха.

— Ой, не мо-о-о-гу! Ха-ха-ха! — Есенин сложился пополам. — Будет он тебя ставить! Ра-а-а-ком! Раком будет он тебя ставить! Ха-ха-ха! Ну и трепло!

— Выбирай выражения, Сергей! Ты не в деревне, — обиделся Мариенгоф. — Здесь дамы все-таки.

— «Мистерию-буфф» Маяковского не хочешь? Уже репетируют. — Есенин вытер белым платочком выступившие от смеха слезы.

Мариенгоф, недоумевая, посмотрел на девушек.

— Как Маяковского?! А зачем вся эта комедия с конкурсом пьес, авторов?..

— Хрен его знает! — Есенин ласково поглядел на Августу Миклашевскую и неожиданно предложил: — А пошли сейчас все вместе в «Стойло», обмоем успех! А? — Он взял ее за руку.

— Ой, нет! Я не пойду, — отстранилась Миклашевская. — Мне бежать надо!

— На репетицию, что ли? — поглядел Есенин на Камерный театр. — Жаль!

— Да-да! До свидания, Сергей Александрович! Спасибо за «Пугачева». За ваше чтение… просто гениальное! — Она улыбнулась Мариенгофу. — До свидания, Толя! Никритиной что-нибудь передать? — и, не дожидаясь ответа, статная и грациозная, поспешила к зданию театра.

— Да, передайте, что скоро объявлюсь! — крикнул Мариенгоф ей вдогонку и виновато поглядел на Бабанову.

Есенин, продолжая улыбаться, тоже крикнул вдогонку Миклашевской:

— Я вам стихи напишу. Августа! Слышите, Гутя! Я вам стихи-и-и!

Миклашевская обернулась, помахала ему рукой и послала воздушный поцелуй:

— До свиданья! Серге-е-е-й!

Поглядев на его блаженную счастливую улыбку, Бабанова сказала со вздохом сожаления:

— Ребенок у нее, Сергей Александрович… недавно с мужем разошлась… — Она хотела было еще что-то добавить, но увидев, как посерьезнело его лицо, промолчала.

— Ну, мне тоже пора… а то у меня действительно скоро репетиция… Всеволод Эмильевич не терпит опозданий… Биомеханика! — пошутила она. — До свиданья, Сергей Александрович! До свиданья! — кивнула она Мариенгофу. — Привет Никритиной!

— До свидания, зеленые глаза! Жаль! — добавил он ей вслед.

— Ну, что делать будем, драматург Мариенгоф? — мрачно спросил Есенин.

— Слушай, Сергей, Колобов получил командировку на Кавказ. Предлагает ехать с ним. Представляешь, отдельный маленький вагон. Во всем вагоне только четыре человека и проводник. У каждого двухместное мягкое купе. Будем по пути в больших городах выступать со стихами, лекциями. Купе — идеальное место для работы… а, Сергей?!