Заложница, или Нижне-Волчанский синдром - Анна Мезенцева

что, если это Дамир сломал замок на моей двери? Если бы у пьяной мрази все получилось, мне бы мигом стало не до ухаживаний Глеба. Я бы сейчас смотрела в одну точку на стене, как Вика, и глотала пачками антидепрессанты. Кому нужна любовница, не дающая до себя дотронуться из-за психологической травмы? Да он навел нажравшегося племянника на мою комнату, словно сраную ракету «Земля-кровать». Сказал, поди: «А за этой дверью, дорогой гость, тебя ждет готовая на все молодая девка. Иди и ни в чем себе не отказывай». То-то Дамир бежал на выручку так долго, даже Глеб удивился.

Но ведь первый помощник сам рассказал про сломанный замок? Зачем? Я машинально прожевала извазюканный в сметане сырник, не почувствовав вкуса. Может, чтобы отвести от себя подозрение? Незаметно починить замок не удалось — поднялся переполох, прибежали люди. Тот же Андрей наверняка заметил бы неполадку с дверью и обо всем рассказал. Дамир просто решил опередить неизбежное. Эх, Глеб Николаевич, почему ты так уверен в своем главном помощнике? Неужели забыл, что любой заместитель мечтает однажды занять кресло босса? Как говаривала баба Галя: каждый кочет кукарекать хочет. Внезапно я поняла, что очень-очень хочу увидеть Глеба. Хотя бы просто увидеть. Полюбоваться из-за стекла, как он сидит, уставший после тяжелого дня, скрестив ноги на журнальном столике и вытянув руку поверх спинки дивана. В другой руке — бокал, в жидком золоте теснятся кубики льда. А на фоне играет одна из его старых пластинок…

Кажется, со вчерашнего дня во мне произошла существенная перемена. Часть моей души атрофировалась, утратив чувствительность, зато другая половина, напротив, воспринимала все глубже и острей. Теперь я мечтала, чтобы вечер наступил как можно скорей. Об этом я думала, сидя на бревне в потаенном уголке опустевшего пляжа. Об этом же, когда тренировалась с Андреем, сегодня непривычно вялым и неразговорчивым. И даже в долгожданном тире, где мне наконец-то разрешили пострелять, я снова и снова представляла нашу встречу, не слишком вникая в рассказ инструктора об устройстве пистолета ГШ-18. Как это будет? Он снова захочет меня поцеловать? А может быть даже… От этой мысли сердце начинало ускоряться, а пальцы — трястись, мешая как следует прицелиться.

Я вернулась домой поздним вечером, чувствуя себя русалочкой из сказки Андерсона. Каждый шаг приносил и радость, и боль. Глеб уже вернулся — в его апартаментах горел свет. Яркий маяк посреди ночной пустоты. Я не нашла в себе сил сразу постучаться, по привычке сперва заглянула в окно. Как я и предполагала, вид у мужчины был донельзя уставший, даже измотанный. Уголки губ угрюмо клонились книзу, под скулами и надбровными дугами залегли тени, будто кто-то заштриховал чернилами часть лица. Глеб с мученическим видом поднес пальцы к вискам, с силой надавил. Похоже, в довесок ко всему у него раскалывалась голова.

Я открыла дверь, замерев на пороге. Наши взгляды встретились. Страх пропал, когда я увидела, как постепенно тает на его лице гримаса раздражения и боли. Глаза потеплели, губы тронула легкая улыбка. Меня переполнило ощущение… нежности, что ли. Я подошла ближе, тихо спросила:

— Голова болит?

— Пройдет, — отмахнулся он, поднимаясь навстречу.

— Нет-нет, не вставай.

Я юркнула за спинку дивана, мягким нажатием усадив мужчину обратно на место. Не удержалась, провела ладонями по плечам и широкой спине, ощущая сквозь футболку твердые связки мышц. Легонько тронула губами шею над самым воротником, почувствовав солоноватый вкус кожи — Глеб не успел принять душ. Так даже лучше, я обожала его запах. Больше не отвлекаясь на шалости, зарылась пальцами в густой жесткий волос, перебирать который было одно удовольствие. Несколько раз провела ногтями от центра макушки вниз, затем принялась круговыми движениями массировать кожу. Глеб расслабился и закрыл глаза, отдаваясь процессу. На висках я задержалась подольше, осторожно надавливая там, где больнее всего. Меня саму иногда мучала мигрень, я помнила, что помогает. Закончив с висками, кончиками пальцев обвела контур лба, погладила скулы, щеки. После чего переместились на шею: принялась большим и указательным пальцем массировать основание черепа, постепенно спускаясь все ниже.

— Стало полегче?

— Если ты продолжишь, я усну.

— Вот и хорошо. Поспишь, голова пройдет.

Вместо ответа, Глеб поймал мое запястье, заставив перегнуться через спинку дивана. Сел боком, обхватил меня за шею и привлек к себе. Поймав губами мои губы, вовлек в долгий, неторопливый поцелуй. Земля уплыла из-под ног. Мне даже пришлось опереться о спинку, такая слабость охватила все тело. Чувства и ощущения слились в одну точку. В мире больше ничего не было, кроме его обветренных губ. И как же мне нравился их вкус… В нем перемешались горечь сигары, слабый след какого-то алкоголя и что-то еще, присущее только ему.

— Ну как, я лучше помидора? — с мягкой насмешкой спросил он, когда мы, наконец, оторвались друг от друга.

— Ты лучше всех, — ответила я совершенно искренне. Я не знала, как сложится моя судьба. Быть может, меня ждут впереди и другие отношения, серьезные или кратковременные. Но Глеб всегда будет лучше всех, это я знала наверняка. Я забралась к нему на колени, потерлась щекой о грудь и замерла, слушая, как колотится его сердце. Глеб наклонился, легким поцелуем дотронулся до макушки. Положил руку на мою ладонь и переместил к себе на живот, задрав футболку. Я ощутила горячую кожу, больше не спрятанную под тонкой тканью, и меня саму бросило в жар. Но руку убирать не хотелось, ни за что на свете. Так мы просидели некоторое время, ничего не говоря.

— У меня есть для тебя подарок.

Пришлось слезть с коленей и пересесть на диван. Глеб вернулся с той самой нарядной коробкой в руках. Значит, сюрприз готовился все-таки для меня. Я не стала разыгрывать гордость и троекратно отказываться от подарка, заставляя хозяина базы раз за разом уговаривать меня его принять. Что бы ни было спрятано в этой коробке, для Глеба такое приобретение не накладней, чем для Витька покупка шоколадки к восьмому марта. Лучше я сделаю ответный сюрприз. Воспользуюсь накопившейся за месяц зарплатой и закажу ему классную пластинку с доставкой в Нижне-Волчанск. Этот его Том Уэйтс, с крошечной бородкой и в шляпе, как у гангстера, оказывается, был еще жив и в две тысячи шестом выпустил большой альбом. Его на Глебовой полке точно не было, там стояло одно старье из семидесятых.

Я осторожно сняла бант и развернула упаковочную бумагу. Жаль было рвать, такая красивая. Подняла картонную крышку — внутри лежал плоский черный макбук.

— Ты же будешь программистом. Пригодится.

— Спасибо!