Untitled.FR11.rtf5 - Неизвестно

И я, между прочим, полностью согласен с ним.

Не надо завидовать тому, кто успел что-то приобрести, пусть и не совсем чест­ным путем.

Ведь не завидую же я богатству и происхождению Давида Эдуардовича. Не завидую и генералу Орлову, который не вылезает из постели моей супруги Екате­рины Тихоновны, в то время как я вынужден осуществлять половое сношение с нею на расстоянии.

И мне не хотелось бы, чтобы кто-то завидовал тому, что я владею всей этой квартирой. Мне эту квартиру, между прочим, отдали не за красивые глаза, а как дважды Герою Вселенского Союза. Поэтому, прошу вас, не завидуйте моей квар­тире. Жить — живите, но не завидуйте.

Нехорошо завидовать.

Просто надо понять, что теперь, если человек оказался умнее тебя (это я тебе говорю, Рудольф!), он и жить будет лучше тебя. Надо жить, мой друг Рудольф, а не завидовать... Нужно примириться, что все богатства этой, как ты говоришь, страны оказались в руках лучших людей. И не просто примириться, а возрадо­ваться!

Только на этом пути можно достичь общественного согласия.

Ну, а если тебя и это не убеждает, Рудольф, то вспомни печальный опыт полета, в который отправились полковник Федорчуков и Екатерина I Полякова.

Нет! Тут есть с чего посмеяться, как говорил майор Лупилин.

Когда я вспоминаю, как упрекал Бориса Николаевича Ельцина за нерешитель­ность, я сознаю, что был глубоко не прав.

Господин Ельцин был, есть и будет защитник демократических свобод и прав человека во всем мире и особенно в этой, как любил говорить депутат Векшин, стране.

Весь Белый дом уже опутан колючей проволокой, а люди в женских чулках на лицах перекрыли все входы и выходы.

И какие замечательные мысли высказывает в эти трудные дни наш президент!

Записал кое -какие цитаты для памяти:

«Они демократически вели себя, их надо социально защитить».

«Совесть — это противовес».

«Кто-то ведет меня сверху».

Сразу выписываю сюда и из Н.Ф. Федорова:

«Смысла в истории человеческого рода не будет, пока история, как это очевид­но, не есть наше действие, не есть произведение нашего совокупного разума и воли, пока она явление бессознательное и невольное .»

Хотел порадовать своими наблюдениями Давида Эдуардовича Шеварднадзе, но когда подошел к его двери, понял, что в комнате Давид Эдуардович не один.Прислушавшись, я узнал голос Екатерины Тихоновны.

Она обсуждала с Давидом Эдуардовичем новый запой генерала Орлова. Меж­ду прочим, говорили они и обо мне.

— А этого куда? — спросила Екатерина Тихоновна.

— Найдем место...

— Но я не хочу, чтобы он, как те .

— Ну что вы, Екатерина Тихоновна. Мы же интеллигентные люди. А, кроме того, у нас есть общее дело.

Я так и не понял, что они имели в виду, но забота, которую они проявляют обо мне, тронула меня чрезвычайно.

Ведь я сирота.

Отец мой, резидент масонской разведки, погиб, когда я был еще грудным ребенком.

На всякий случай вечером, воспользовавшись тем, что и депутат Векшин, и майор Лупилин работали на кухне под руководством Екатерины II Поляковой, я зачитал мысли нашего президента и Н.Ф. Федорова и предложил жить далее, ру­ководствуясь именно ими.

— Это чего ты предлагаешь? — спросил генерал Орлов и как-то нехорошо усмехнулся. — Может, ты тоже переворот замышляешь?

— Извините, господин генерал! — сказал я. — Но, право же, иногда вы, Григо­рий Иванович, рассуждаете как рядовой обыватель, а не генерал. Во-первых, это не я предлагаю, а наш президент, из рук которого, как я понимаю, вы и получили, в фигуральном смысле, свои красивые лампасы. А во-вторых, если эти мысли реализовать в повседневной практике нашего бытия, то это только укрепит суще­ствующий демократический порядок в квартире, а не разрушит его. Вдумайтесь в слова Бориса Николаевича, и вы увидите, что они применимы к каждому из при­сутствующих здесь! Если человек, к примеру, тот же депутат Векшин, будет ве­сти себя демократически, мы будем социально защищать его. Пользуясь случаем, вношу предложение ограничить рабочий день майору Лупилину и депутату Век­шину и вообще всем настоящим и будущим узникам двенадцатью часами. Нужно, чтобы у них оставалось время для чтения демократической прессы и бесед о по­ложении демократии в стране.

— Ну, ты, Феденька, хватил с двенадцатью часами. — покачала головой Ека­терина II Полякова. — Они и сейчас-то, если не присматривать, едва поспевают с работой справиться, а если двенадцать часов рабочий день положить, чего тогда будет. У нас новые жильцы теперь появились — охрана Давида Эдуардовича. В грязи утонем.

— Ну хорошо. — сказал я. — Пусть не двенадцать часов, пусть четырнад­цать, но все равно — для отдыха и для чтения прессы обязательно нужно оставить время.

— Глупости! — сказал генерал Орлов. — У них в номере и лампочки нет, что­бы газету читать. В темноте живут.

— Это не важно. — сказал я. — Главное, чтобы у них было свободное время. Я им вслух читать буду. Я все равно в туалете газеты читаю.

В результате мои попытки смягчить положение узников приватизации увенча­лись полной победой.

Екатерина Тихоновна объявила депутату Векшину и майору Лупилину, что от­ныне их рабочий день будет ограничен шестнадцатью часами в сутки. Пять часов отводится на отдых. Два часа на обед и мероприятия по индивидуальной гигиене и час на слушание газет и беседы с Феденькой, то есть со мной.

— Не понял, Екатерина Тихоновна! — сказал генерал Орлов. — А экзекуции когда производить?

— Ну чего ты такой поперечный, Гриша. — пожала плечиками Екатерина Тихоновна. — Я-то, если чего не так сделают или настроение, например, у меня плохое, тоже ведь по щекам хлещу. Чего тут на часы смотреть?

— Мне кажется, — сказал я, — вы, Екатерина Тихоновна, не поняли вопроса генерала. Господин Орлов спрашивает о штатных экзекуциях, которые он прово­дит с майором Лупилиным и депутатом Векшиным для профилактики.

— А! — сказала Екатерина II Полякова. — Ну, если для профилактики, я ду­маю, можно проводить в то время, которое для личной гигиены отводится.

Так и порешили.

Нужно было видеть, как горячо благодарили Екатерину Тихоновну узники приватизации.

Я же, подражая господину Гайдару, сказал, обращаясь к ним:

— Господа узники! Вы видите, как много делается для вас в нашей квартире. Вы демократически вели себя, и мы вас социально защитили. Но помните и об ответственности, которую накладывает на вас это. Отныне совесть должна быть противовесом для всех дурных мыслей, что появятся в вас. Учтите, что это гово­рим вам мы — я и ваш всенародно избранный вами президент Борис Николаевич. Вы ведь знаете, что кто-то ведет нас сверху.

Моя речь поразила даже генерала Гришу Орлова.

— Не пойму. — сказал он Екатерине II Поляковой, кивая на меня. — Кто он?

— Это Феденька наш! — сказала Екатерина Тихоновна и поцеловала меня в щеку.

Я же подумал, что она не обманывает, когда говорит, что чувствует половое сношение на расстоянии.

Многое сейчас смущает меня в действиях правительства.

Министр Козырев очень умный, но, по-моему, слишком добрый и слишком какой-то голубоватый человек. Сейчас он так ведет себя, что кажется, будто он и русских хочет чуть-чуть евреями сделать, добиваясь для них двойного граждан­ства.

Но зачем, зачем это?

Соединяться надо, разумеется, но ведь совсем не так!

Русские все равно все поймут неправильно и обязательно по-своему.

А главное: зачем?

Ведь Борис Николаевич уже велел Чубайсу дать каждому русскому по ваучеру, на который можно купить три кило колбасы на дорогу до Обетованной Галактики.

Зачем русским еще и двойное гражданство давать?Между прочим, у нас в квартире уже есть два еврея — Абрам Григорьевич Лу- пилин и Давид Эдуардович Выжигайло.

Я всегда смотрю на них: на одного — с уважением, а на другого — с восторгом и надеждой. Меня восхищает то, что он незаконнорожденный сын Эдуарда Ам­вросиевича Шеварднадзе.

Радостно на душе, когда думаешь об этом, — все-таки сумел человек в жизни устроиться.

И все-таки, несмотря на все трудности, кажется, кончается это полетное вре­мя — время «В».

Кажется, уже скоро мы сможем по-своему распорядиться своей собственно­стью, добытой в трудной борьбе.

Сегодня долго говорил с Давидом Эдуардовичем. Он сказал, что готов перепра­вить меня в Рельсовск. Он уже приготовил там трехкомнатную квартиру, и если мы обменяем с ним наши квартиры, он даст мне на карман и денег, как в нашей, так и в грузинской валюте.

— Зачем мне деньги, Давид Эдуардович? — спросил я. — Мы ведь спешим в Галактику Обетованную...

— Валюта не помешает.— сказал Давид Эдуардович. — Потребуется на рас­ходы, чтобы как следует приготовиться к перелету.

Какие все-таки умные и добрые эти грузинские евреи, особенно если они из Рельсовска.

До слез было больно огорчать Давида Эдуардовича и самого себя, но я вынуж­ден был отказаться от сделанного мне предложения.