Голаны - Моисей Винокур

Так говорит прозаик Моисей Зямович Винокур, один из немногих нескурвившихся писателей. Патриот, не превративший свой патриотизм в профессию. Аутсайдер, считающий собственное аутсайдерство единственно возможной для сохранения себя позицией.

"А как же тогда ты летаешь?" - спросил он, когда я отказался от жирного "косяка", набитого сефардской дурью.

* * *

- Лишь только получив четыре тысячи наших бабок на новую книгу из президентского фонда имени Залмана Шазара (царства ему небесного), я наконец убедился, что я - писатель. Фуфлыжникам, как ты сам понимаешь, президенты (даже покойные) денег не дают... Но эти бабки я тут же проебал и пропил с подружками и купил план - КИЛО, чтобы, когда взгрустнется о президентской милости, было чем заглушить перебои с совестью...

Не из этого ли КИЛО гашиша набивал мне косяк Моше?

* * *

Израильская русскоязычная литература - двуполярна. На одном полюсе как бы не совсем литератор (скорее профессиональный эстет) Александр Гольдштейн с его "Тетисом, или Средиземной почтой". С другой - мой сегодняшний герой. На одном полюсе - остраненная холодность, концептуальное препарирование эстетических процессов, оправданный скептицизм и высоколобость как способ самосохранения. На другом - демонстративное растворение в маргинальном, заведомо опрощенно-приниженная система ценностей, приятие мира во всем его неглиже и сострадание этому неглиже.

То, что между этих полюсов - литература ТЕПЛАЯ. И из-за теплоты своей внимания не заслуживающая - ибо верна знаменитая метафора: "Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих".

Моисей Винокур - горяч.

* * *

Никто, кроме Винокура, не смог внятно обосновать стремление в творческий союз:

"...в писателях ошиваюсь недавно и не по доброй воле, а по злой судьбине - за ради членской книжечки. И только. Послушать коллег из С.Р.П.И. - проку от этой ксивы с гулькин член. Но так считают люди кабинетного мышления, слыхом не слышавшие о контролируемой глупости. Безответные мудаки... Взять к примеру простой пример: вас задержали и примеряют наручники. О'кей! Все в пределах разумного. Но именно у этих оперативников ТРАДИЦИЯ бить по яйцам терпилу, и она соблюдается неукоснительно. Вы меня понимаете? Глупо надеяться, что вас не измудохают охотники за двуногими, будьте вы трижды талантливы и супергениальны. Традиции не для того, чтобы ими пренебрегали. Отметелят за милую душу. Не сомневайтесь. Но у вас привилегия перед обычным читалой. В аналогичной ситуации. Пока враги читают документ, у вас есть время сгруппироваться".

* * *

Один из самых острых и пронзительных текстов о любви, написанных в XX веке - это "Николай Николаевич" Юза Алешковского. Но для того, чтобы это понять, нужно убить в себе приверженность к дистиллированным словоизлияниям, которые обрушиваются на наши бедные умы из-под перьев подавляющего большинства "литераторов".

Когда один мой приятель слышит слово "литератор", он с нескрываемым скепсисом рифмует на идише: "куш ин тохес ун гей ватер".

Кое-что разумеющий в литературе Александр Бовин прочел Винокура и оценил по-своему: "Я впервые прочел роман о любви, написанный матом, но где ни одного грубого слова не произнесено".

* * *

"И милость к падшим призывал..."

Тема "человек за решеткой" в последнее время превратилась в оголтело спекулятивную (в массе своей она была спекулятивной всегда - во время "оттепели" партийно-спекулятивной, Солженицын своим "Архипелагом" стал распродавать страдания западному потребителю. Уникальной - впрочем, спорной по концепции - была проза поминаемого Винокуром Варлама Шаламова. Но сейчас - в общем, все по цитате из песни: "Поют петухи про тюрьму". Умозрительность в глянцевых переплетах.

Варлам Шаламов - тоже из литературного аутсайда, но помимо причин чисто эстетического толка его "роль в литературе" подкреплена и знанием темы изнутри. То же самое у Моше Винокура.

При всей жесткости, при всей тягостности (для неискушенного) прозы Винокура - он пишет прежде всего о любви. О любви к женщине. О любви к Израилю. Безо всяких выкрутасов и цирлих-манирлих. И его опусы не вызывают тошноты - они просто не совсем привычны, потому что выламываются из ряда сенильных переводов с местечкового идиша, сопливых изъяснений в благодарности к новообретенному фатерланду.

Почему я, постоянно гнобящий доморощенных неосионистов, вдруг заговорил о "любви к Израилю". Потому что проза Винокура этой любви учит. А не отвращает, не заливает в глотку гистадрутовскую патоку и сохнутовское повидло. Выжившие из ума сойферы и дихтеры, сменившие солодаревскую тональность на тональность "Библиотеки алии", нервно тянут козлиными тенорами: "Я люблю тебя, Эрец!"

* * *

Две вещи перманентно поражали Иммануила Канта - звездное небо над нами и внутренний закон внутри нас. Все творчество Моше Винокура в точности соответствует знаменитой кантовой лемме: "Там... под решеткой над прогулочным двориком... за решеткой, если приподнять ебло... в мокрых Небесах, везде - печальное танго и щемящие еврейские скрипки".