Надгробие Дэнни Фишеру - Гарольд Роббинс

— Не хотите ли вы забрать свое брачное свидетельство? — улыбнулся он.

Я густо покраснел и вернулся к столу.

— Спасибо, сэр.

Стоя на ступеньках Сити-холла, мы счастливо переглянулись. На улице все вроде бы осталось по-прежнему. И все-таки что-то переменилось. Теперь мы были мужем и женой. Нелли взяла меня под руку.

— Сначала пойдем и сообщим об этом событии моей родне.

— Согласен.

— А потом навестим твою семью, — твердо закончила Нелли.

— А это еще зачем? — удивился я. — Это не их дело, да и потом, это им совершенно безразлично.

— Зато мне это не безразлично, — решительно отрезала моя жена. — Я хочу, чтобы они знали!

— Но им наплевать на нас, стоит ли унижаться?

Нелли сжала мой локоть и произнесла, подражая мистеру Килю:

— Не хочешь ли ты, Дэниель Фишер, начать супружескую жизнь со скандала?

— Нет, дорогая.

— Тогда пойдем и сообщим им.

— Хорошо, — согласился я. — Пойдем и сообщим. И вообще, я готов ходить по Нью-Йорку и кричать, что взял в жены самую красивую девушку на свете!

— А что, это неплохая идея.

Швейцар предостерегающе выставил руку и вопросительно посмотрел на нас.

— Квартиру мистера Готкинса, пожалуйста, — сказал я.

Он вежливо кивнул.

— Апартаменты мистера Гордона находятся на двадцать первом этаже. Номер С-21.

Мы миновали швейцара и подошли к двери лифта. Учтиво поклонившись, мальчик-лифтер спросил, какой этаж нужен. Я сказал ему и шепотом спросил Нелли:

— Что это еще за «мистер Гордон»?

— В прошлом году он официально сменил фамилию, — так же шепотом ответила она мне.

Я понимающе кивнул: фамилия Готкинс была хороша только для Бруклина, для фешенебельного района больше подходила фамилия Гордон.

Шел десятый час вечера. После посещения родителей Нелли мы устроили себе праздничный обед, а потом направились к моим. Теперь они жили в скромном, но пристойном месте по Вашингтон Хайтс. Привратник объяснил нам, что по пятницам Фишеры обедают у своей дочери.

Все эти явные свидетельства богатства и процветания вселяли в меня смутное беспокойство. Старики Нелли встретили меня на удивление радушно. Правда, сначала, когда отец открыл дверь и увидел нас, нам пришлось выслушать очень много итальянских слов, которых я не понял, но ясно было, что это не просто «здравствуйте». Нелли быстро вставила в его речь несколько фраз по-итальянски, он еще понесся было по инерции, но тут же замолчал, открыв от изумления рот. Потом он покорно отошел в сторону и пропустил нас в дом. Здесь мы попали в объятия матери Нелли, которая уже громко причитала и плакала. Нелли тоже пустила слезу. Я неловко наблюдал за всем этим, не зная, что делать. Отец Нелли, по-моему, был тоже совершенно растерян из-за этих бесконечных потоков слез и причитаний. Выскочил Зеп и принялся радостно колотить меня по спине кулаками. Откуда-то возникла сестра Нелли; теперь они плакали втроем. Вдруг отца осенило: он махнул рукой и поспешил за вином.

После двух бутылок все немного успокоились и смогли дружелюбно осмотреть меня. Мама Петито помогла Нелли упаковать чемодан и пригласила, правда не очень настойчиво, нас на ужин. Но мы отпросились, извинившись, что нам надо еще устраиваться в гостинице и повидать моих родителей. Я подхватил чемодан со всем приданым Нелли, и мы вышли на улицу…

Лифт плавно остановился, двери бесшумно открылись.

— Четвертая дверь через зал, — любезно подсказал мальчишка-лифтер, и я сунул ему десять центов.

Небольшими золотыми буквами на двери было выведено: «Сэмюэль Гордон».

— Надо же! — усмехнулся я.

Дверь нам открыла симпатичная молоденькая негритянка.

— Миссис Гордон дома? — спросил я.

— Как доложить? — заученно поинтересовалась горничная.

— Я — ее брат.

Глаза девушки заметно расширились, она отступила в сторону.

— Пожалуйста, входите. Я сейчас.

Одно фойе апартаментов Сэма было больше, чем вся квартира родителей Нелли. Откуда-то издалека донеслось радостное восклицание Мими:

— Это Дэнни!

Через мгновение она вышла к нам. Мне показалось, что она совсем не изменилась, но, присмотревшись, я заметил упрямые морщинки вокруг рта, синие круги под глазами. Может быть, это были признаки беременности? Она обняла меня.

— Дэнни, я так рада тебя видеть!

Две слезинки застыли в ее глазах. Я тепло улыбнулся ей. Я тоже рад был ее видеть. Все это время я даже не подозревал, как мне не хватало моей сестры. Мими взяла меня за руку и потащила внутрь квартиры.

— Пойдемте же! Пойдемте! — восклицала она. — Здесь все наши!

Я бросил отчаянно-умоляющий взгляд на Нелли, она ободряюще улыбнулась мне и едва заметно кивнула. Я позволил Мими втащить меня в комнату. Отец с мамой сидели на софе, спиной к нам, они обернулись при нашем появлении. Мама схватилась рукой за грудь и закрыла глаза, словно благодарила Бога. На лице отца было написано настороженное удивление. Сигара в углу его рта была похожа на восклицательный знак. Сэм стоял лицом к нам. В руках он держал высокий стакан с виски. По его глазам трудно было прочесть что-нибудь определенное.

Мими подвела меня к матери и отпустила руку. Мама напряженно вглядывалась в мое лицо, словно пыталась разглядеть, что со мной произошло за эти два года.

— Здравствуй, мама, — тихо сказал я.

Она осторожно дотронулась до моего рукава. Ее глаза наполнились слезами. Наконец, удостоверившись, что это действительно я стою перед ней, она притянула меня к себе и сдавленно прошептала:

— Мой малыш, мой светлячок.

Я стоял, глядя на ее совсем седую голову. Этого момента я боялся больше всего. Мне было безразлично, как они меня встретят. Главным было то, что я сам почувствую. Я же чувствовал себя страшно спокойно, отстраненно, как будто со стороны наблюдая за тяжелой сценой из кинофильма. Нет, я больше не принадлежал им, не был их частицей. Два года назад из дома ушел другой парень по имени Дэнни Фишер. Ушел, чтобы больше никогда не вернуться. Эти тяжелые годы легли между нами пропастью отчуждения, которую никто из нас не в силах преодолеть. Мне стало нестерпимо жаль их и себя.

Я наклонился и нежно поцеловал маму.

— Прости меня, мама, — прошептал я, сам не зная, за что прошу прощения.

Я выпрямился и взглянул на отца, который отошел в дальний угол комнаты и, как мне показалось, неприязненно смотрел на меня оттуда. В его глазах в то же время отчетливо были видны испуг и одиночество. Я медленно подошел к нему и посмотрел прямо в лицо.

— Здравствуй, папа, — протянул я ему руку.

— Здравствуй, сын, — сдержанно ответил он и пожал протянутую руку.

— Как идут дела?

— Нормально…

Разговор был исчерпан, и в комнате вновь воцарилась тишина. Я кивнул Сэму. Он тоже кивнул мне, но не сказал ни слова.

На меня снова нахлынули ставшие привычными опустошенность, одиночество и еще — разочарование. Все было примерно так, как я себе представлял. Им было все равно, вернусь я или нет. Каждый жил своей собственной жизнью. С невольной обидой я спросил:

— Меня не было два года. Неужели никому не интересно, где я был, что делал?

Все продолжали молчать. Мама тихонько плакала. Я вновь медленно повернулся к отцу и холодно посмотрел на него.

— Ты тоже ничего не хочешь мне сказать?

Отец сжал губы.

Подошла Мими, мягко объяснила:

— Конечно, нам интересно. Просто все поражены… Иди сюда, Дэнни, — попыталась она увести меня от отца. — Садись и рассказывай все по порядку. Мы все очень волновались за тебя.

Я посмотрел мимо нее на Нелли, одиноко стоявшую у двери. О ней все забыли. Она наблюдала за мной полными боли глазами. Это была боль за меня. Здесь она одна понимала все. Я улыбнулся ей и взглянул на Мими.

— Спасибо, сестренка. Но нам некогда задерживаться. У нас еще много дел.

— Но ты не можешь вот так уйти! — воскликнула Мими. — Ты же только что вернулся!

— Я не вернулся, Мими, я только попытался вернуться.

— Но, Дэнни…

Теперь она плакала. Я понимал, о чем она плачет, но ничем не мог ей помочь. Что-то во мне только что сломалось окончательно.

— Перестань, Мими, — обнял я ее. — Так получается еще хуже.

Бережно усадив сестру, я подошел к Нелли.

— Пойдем отсюда. Ты же видишь, что все это бесполезно. — Потом обернулся к присутствующим и объявил: — Я пришел сюда исключительно по просьбе моей жены. Она решила, что мы должны сообщить вам о нашем бракосочетании.

Я отметил, как изменились выражения их лиц, увидел откровенное страдание в глазах матери, презрительное понимание в глазах отца. Меня всего передернуло.

— Нелли была единственным человеком, который и вправду хотел, чтобы я вернулся, — безжалостно выговорил я и вышел вон, увлекая за собой Нелли.

Переезд