Конь на один перегон (сборник) - Михаил Веллер

– А ты садись, казачок, – ласково сказал Володя-повар.

– Ничо, – пробурчал Мишка, – я так…

– Это «так» – на две недели, – сказал Толик-ковбой. – Возьми вазелина у веттехника. Смажь казенную часть.

Мишка загорал стертым задом кверху девять дней. На пятый день его бывшая бригада закончила стрижку баранов и ушла в перегон.

– Терпи, казак, – главнее атамана будешь! – проорал издали Крепковский, вертясь в седле и маша камчой. Мишка смотрел, как они уменьшаются вдали в зеленом распадке меж гор, как идут за гуртом кони, – и сдерживал слезы.

Теперь ему ничего не светило. Брать его в бригаду никто не хотел. Как ни удивительно – но вовлекший его в беду Атаман из нее же и выручил.

Сдавать Атамана упрямый Мишка категорически отказался и каждый день загорал рядом с ним, разговаривал – при– учал к себе. И тут оказалось, что всех упряжных коней в табуне (а приученных не только к седлу, но и к тележной упряжи – мало, они ценятся в перегоне) – гуртоправы уже разобрали, и Толик-ковбой, который гуртоправом шел первый год, остался без коня в таратайку. Толик засуетился, упрашивал, – но запас «на подхват» еще не пригнали, монгольских коней тоже еще не пригнали, несчастный Толик стал проверять всех коней подряд – не пойдет ли какой под упряжь. Ему и подскажи кто-то про Атамана – конь-то старый, смирный, всякое небось испытал. Толик покатился к Мишке.

– Конь пойдет со мной вместе, – категорически сказал Мишка.

– И ладно, – скривился Толик. – Поедешь на таратайке, сам с ним будешь.

Мишка проглотил унижение – ехать на таратайке с лагерным барахлом, – хотя вообще это считается отдыхом, и за него спорят.

Пошли пробовать. Конь увидел оглобли и пошел в них передом. Вывели обратно – ан назад не идет. Еле управились. Стали его разворачивать наоборот.

С неслыханной ловкостью эквилибриста Атаман заходил мимо оглобель, переступал через них, пятился. Толик плюнул, велел двоим держать коня, сам с Генкой-Винни-Пухом взялся за таратайку и накатил к нему.

– Очумел! Нельзя, чтоб конь видел, как телега без него движется! – закричали из зрителей. – Бояться будет!

– Этот забоится, – усомнился Толик. – Этот атомной войны не забоится, раньше тебя спрячется.

Атаман покорно дал себя запрячь и тронул легкую двухколесную тележку.

– Ат-лично! – расплылся Генка-Винни-Пух, обязанный кличке своим бесконечным добродушием.

– Атаман-то, конечно, ничо… а вот казак, – вздохнул Толик.

– Покупка с нагрузкой, что ли? – удивился Винни-Пух.

– Ну, – Толик нахлобучил свою лихую черную шляпу.

– Ладно, – милостиво решил Винни-Пух. – Мы гоним, он сзади на таратайке. Пусть едет.

Вообще с Толиком идти в перегон любителей мало. У Толика уж очень здорово поставлен прямой в челюсть, прямо как в вестерне. Чуть что не нравится – бац! – и смотрит с легким недоумением, как человек падает, как будто бы сам он тут не при чем, а так, зритель, удивляющийся действию своей правой руки.

…И погнали. Показали Мишке, как запрягать, уложили добро в таратайку, палаткой сверху накрыли, обвязали веревкой. Мишка взгромоздился сверху, разобрал вожжи и чмокнул.

– Держи прямо за нами! – приказал Толик.

До Кош-Агача высокогорная равнина как стол – на сто километров. За два дня прошли ее почти всю. На пункте попарились в баньке, взяли продуктов и сигарет, свели в кузню перековать коней, – и двинули по Уймонской трассе, в перевитые таежным буреломом горы.

К Кураю – четыре дневных перехода – скотопрогонная трасса проходит вблизи Чуйского тракта. С рассветом Толик и Винни-Пух пересчитывали сарлыка (монгольский як) – двести семьдесят восемь голов, – седлались, глотали разогретый Мишкой завтрак и наставляли:

– Сейчас – вон туда, по распадку налево, и выходишь обратно на тракт. И по тракту – до ручья, четыреста шестой километр там будет. Раскладывай огонь, вари поесть и жди нас.

И двигались с гуртом в горы.

Мишка послушно ехал. Распадок раздваивался и шел в разные стороны. Ручьев оказывалось множество, а километровых столбов не виделось вовсе. Он выбирал самое подходящее место, до полуночи помешивал варево на костерке, и из темноты выныривал осатаневший Ковбой на измученном коне:

– Што, дурик, иждивенец, опять заблудился?! Уж ни лагерь разбить, ни пожрать сварить, ни до места дойти… так даже по шоссе доехать не мог?! Трогай, чего стоишь!!

Издали показывался костерок: голодный Винни-Пух варил чай – пачка чаю и кружка всегда в кармане плаща. У костерка – кучка топлива на ночь: один не спит, дежурит, стережет гурт.

Поставили дежурить и Мишку.

– Смотри, чтоб не отошел какой в сторону! Отойдет – топни на него, он сам обратно всунется. И к воде не пускай, – сарлыку только дай в воду залезть, потом сам за ним лезь вытаскивать, он воду любит. Обходи почаще тырло, не спи!

И, снабдив Мишку этими напутствиями, полезли в палатку.

Старательный Мишка всю ночь ходил вокруг лежащего гурта и бурчал под нос все песни, какие знал, – чтоб не уснуть. К часу темень сгустилась такая, что камни под ногами, казалось, светились лунным светом, – хотя луны не было и в помине. Сигарета при затяжке слепила, как фонарь в глаза. А с первым светом сарлык стал подниматься. Приказ же был – будить в пять…

В полпятого Мишка, изнемогший от беготни вокруг трехсот разбредающихся в разные стороны сарлыков, не выдержал:

– Мужики! – в отчаянии воззвал он. – Не сдержать их мне!!

– Держи! – бездушно приказали из палатки.

– Мужики! – взмолил Мишка. – Разбегаются они!

– Куда разбегаются? – поинтересовались из палатки.

– Да всюду разбегаются!

Заспанный Винни-Пух вылез наружу, поежился от прохлады, покашлял и пешком, тихонько, погнал гурт пастись на крутой косогор. Мишка еще не знал, что сарлык вообще встает со светом, проголодавшийся за ночь, и удержать его на лежке невозможно.

– По Чуйскому до Курая! – кратко скомандовал Ковбой, прыгая в седло.

Мишка нашел Курай легко, дома прямо у тракта стоят; он самостоятельно выбрал место у ручья, сопя разбил палатку – а одному это трудно и неудобно, – набрал кизяков, разжег костерок, принес ведро воды и стал варить хлебово, предвкушая похвалы.

Показался Винни-Пух и помянул его родню недобрым словом. Мишка очень обиделся.

– Кто тебе здесь вставать позволил? – разозлился Винни-Пух. – Опять не жравши, опять тебя искать… На пункте ждать надо, завпунктом место для стоянки укажет, гурты ведь постоянно подходят, всех разместить надо! Ничего не понимаешь, что ли.

На пункте Ковбой, не глядя на Мишку, сказал:

– Замена тебе пришла.

– Какая замена?.. – не понял Мишка.

– Вон парень стоит. Из той бригады ушел. В общем, вместо тебя будет.

– А я?..

– Что – ты… Работа тяжелая… На что тебе, раз не выходит.

А Мишка вдруг вспомнил, как воевал с сарлыком, когда его поставили пасти – во второй раз, по очереди. Все паслись более или менее кучно, а этот, здоровый, серый, все в сторону норовил. Через полдня этого мучения Мишка разъярился, подобрал здоровенную каменюгу и кругом, кустами, пробрался в том направлении, куда все пытался улизнуть свободолюбивый сарлык. Сарлык как раз направлялся к зарослям, где Мишка засел в засаде; сарлык спокойно озирался, не видя никого, кто мог бы нарушить его замыслы. Увидев поднявшегося Мишку, он очень удивился. Остановился и стал на него смотреть. Мишка с натужным стоном размахнулся и двумя руками пустил камень. Камень с глухим стуком осадил сарлыка в лоб. Тот с удивлением выслушал звук, нагнул рога и беглым шагом атаковал Мишку. Мишка взвизгнул, замельтешил на месте и взвился на дерево. Через полчаса его спустил вниз Ковбой.

«Сколько раз говорил – ханика не трожь, – поучительно произнес он. – Сарлык – он безответный, если только не заболел. А ханик – он с норовом, его зря задевать не надо». (Ханик – это гибрид, смесь сарлыка с коровой. Отличается размером посолиднее, шерстью покороче и нравом покруче. Уважает себя. Словом, ближе к быку.)

…И – ушел Мишка.

Переспал на пункте, в комнате, на койке с простынями. Уж и отвык от них. Наутро сел на попутную и через день был уже в Бийске, на пункте главном.

– Что, не выдержал? – спросила завкадрами.

– С бригадой не поладил, – буркнул Мишка. – На подхват пойду. Нужны люди на промежуточных пунктах, никто с маршрута не сбежал?

– А зачем тебе на подхват? – удивилась она. – Еще не все гурты приняты, можешь опять с начала идти. По Чуйскому хочешь, там легче?

– По Уймону пойду, – буркнул Мишка.

– А – дойдешь?

– Уж теперь-то всяко дойду, – ответил он. – Что я, зря уродовался, что ли?

В общаге Мишку встретили почтительно – заросший бородой, черный от загара, монгольская монета на шее – скотогонский шик. В общаге все новички собрались, ждали отправки на границу, где принимается скот: кончался июль, бригады шли по трассам, еще никто не вернулся, а старики все пошли в перегон пораньше – пока тепло, и корма больше, и гнать легче. Мишка давал новичкам советы и учил играть в «шубу с листом». Пытался еще читать вслух книгу Питера Брука «Пространство сцены», прихваченную с собой, но слушали ее плохо: далеко, видимо, были от проблем театра.