В тени славы предков - Игорь Генералов

В дверь стукнула, а затем просунулась сенная боярыня:

— Батюшка идёт, княгиня.

Оба прячут друг от друга стыдливые разрумянившиеся лица, Рогнеда поправляет на плечах бахромчатый плат. Рогволод пригнулся под притолокой, влез в покой, как будто не удивился здесь Ярополку. «Донесли, поди!» — подумал тот и неожиданно для себя твёрдо посмотрел в очи полоцкому князю:

— Пришёл с дочерью твоей проститься, князь. Не суди её.

Иногда крут был в решениях Рогволод, и нарушение гостеприимства не простилось бы даже русскому князю, но Рогволод лишь повёл шеей, выдержав смелый взгляд Ярополка, ответил:

— Коли по чести у вас, то не осужу.

И не ясно было, на что он намекнул. Ярополк, бросив последний взгляд на княгиню, вышел из покоя, едва помнил, как прошёл лестницей в клеть, как толкнул дверь из терема, ныряя в морозные сумерки.

Глава двадцать восьмая

Только отошли от Упсалы на два поприща, как небо долго и надёжно затянулось тучами. Воздух потеплел, наполнился влагой. Снег просел, местами обнажив чёрные дорожные колеи. Часто сани приходилось проталкивать вручную. Словене, никогда не видевшие оттепели посреди зимы, шутили о конце мира, говоря, что раз такое случилось на краю света, то боги явно прогневались.

Поезд еле полз, но и свеи явно не торопились. Оба Олавсона и молодые конунги охотились либо упражнялись с кметями. Вечерами, полулёжа под покровом шатра на овчинах, положенных на прогретую костром землю, что-нибудь обсуждали или просто балагурили. При Олаве-ярле или Добрыне разговаривали сдержанно, не стеснялись только при Волчьем Хвосте или Торгисле.

К концу второй седмицы похолодало, и закружился снег. Протаявшие голызины покрылись лёгким пухом. В этот день на всеобщем совете решили никуда не двигаться, а дождаться, пока дороги не станут проездными. Путники повеселели, вновь разворачивали свёрнутые несколько часов назад шатры. Застучали топоры, срубая дрова для костров. Воздух отяжелел от запаха сытного варева.

В шатре сыновей конунгов, отсмеявшись над очередной байкой, рассказанной Владимиром о своих бабских похождениях, плавно перешли к наболевшему и много обсуждаемому — походам.

— Мы пойдём на Убеглой Рыси, — говорил Кальв, — в драккар вместится пять десятков викингов, к Вальдамару и Олаву — по три дюжины на каждый.

Кальв серьёзен, и дело, о котором он говорит, — серьёзное, не забава. Для молодых воинов, не пустивших первой крови, поход лишь продолжение ратных учений. Они не могут понять то, что не ощутили. Хёвдингу, воеводе ли праздность не позволена, от его решений зависят жизни доверившихся ему кметей.

— Куда идём? — спросил Олав. Его лицо почти не освещает тусклый свет лучины, но по напряжению в голосе чувствуется, что это для него важно. Кальв запыхтел, не отвечая. Они с братом не единожды обсуждали, куда можно идти сотней викингов. Владимиру было всё равно, а Ивар убеждал, что лучше всего пограбить фризов, ибо у них какой-то разброд и защищать их некому.

— Я не хочу идти во Фрисландию, — молвил Олав. — Говорят, в Боргундархольме можно взять хорошую добычу.

Всем ясно: Олав не простил насмешек над своей висой Торкелю и Буи, но мстить людям, которые признались, что не хотели обидеть, не назовут доблестью, и всем ясно, что Трюггвасон решил успокоить гордыню, напав на родовое гнездо хёвдингов. Кальв заелозил, подвинулся поближе к Олаву, собираясь что-то объяснить, взял поставец с лучиной.

— Послушай…

Хрустнули под Кальвом лучины, лежавшие россыпью.

— Осторожнее!

Кальв вскрикнул, неудачно повернул руку, горящая лучина выскользнула из поставца, рассыпавшись по овчине искрами, чья-то нога поспешно их затушила. Кальв выматерился в темноте.

— Растяпа!

— Его мать в бурю рожала, вот в руках и не ладится ничего, — пояснил Ивар.

— Торгисль, сходи за лучинами.

— Ну вас! Не напасёшься.

— Торгисль, не спорь, — отозвалась темнота голосом Владимира. В шатёр кто-то полез, откинув полог.

— Вот пусть Ульвхалли сходит! — нашёлся Торгисль. — Слышишь, Ульвхалли? Сюда только с лучинами пускают.

— Торгисль, Орм из Листера не твой родич? Тоже зад не оторвёт, пока обухом не получит по нему.

Когда шатёр осветился новым небольшим пламенем, продолжили разговор:

— Хотите или нет, но я пойду в Боргундархольм с вами или без вас, — сказал Олав.

— Тогда на свой корабль людей сам и набирай! — озлился Владимир, задетый тем, что Олав, у которого дружины собственной была неполная дюжина, вдруг почувствовал себя конунгом и стал ставить условия. Олав уже собирался резко ответить Владимиру, но Кальв остановил разгоравшуюся ссору:

— В Боргундархольме всегда можно взять хорошую добычу, к тому же он по дороге к фризам. Если Один нам поможет, то дальше нам нет нужды идти, а добытое мы сбудем в Волыни или Гамбурге — там торговать будет выгоднее, чем в Висбю.

Владимир, успокоившись, пожал плечами: вам, мол, виднее. Олав бросал на новгородского князя сердито-обиженные взгляды, но был доволен тем, что получил поддержку. А по крыше шатра скатывался скопившийся снег, и не верилось, что утихнут зимние бури и стремительные корабли рассекут грудью морской простор.

Глава двадцать девятая

Едва тронутая за прошедшие тысячелетия земля тянулась по правому борту фьордами, берега которых ершились хвойными лесами. Попадались росчисти с весями, закрытые от морских находников частоколами. Затем снова леса и леса. Слева сиреневые облака сливались с серой громадой воды. Ветер дул и опадал, заставляя браться викингов за вёсла. Встречные корабли предпочитали обходить стороной сыновей конунгов и Олава-ярла, лишь четыре драккара близ Эланда[145] прошли почти борт о борт, воины на которых внимательно разглядывали встретившихся путников. Мало кто нападёт в море друг на друга, если нет намёка на хорошую добычу и неясен исход схватки. Викинги перекидывались речами, чая найти знакомых:

— Откуда идёте?

— Из Упланда.

— Альва Свинью знаете?

— Нет.

— Из Смоланда никого нет?

— Никого.

— Кто вы есть?

— А кто спрашивает?

— Ульв Берёза.

— Сыновья Олава-ярла из Фолкланда.

— Слышал о нём. Удачи!

— Вам того же!

Отдыхая от гребли, Владимир полюбил стоять на носу, всматриваясь в окоём; широко раздувая ноздри, вдыхал солёный воздух. Кровь отца и деда, кровь морских разбойников русов бурлила в нём в эти мгновения. К лешему Ярополка вместе с Киевом! Впереди — ярость сражений, верные плечи товарищей, податливые чужие женщины. Добрыни с ним не было — он уехал с Олавом-ярлом на большой конунгов тинг. Добрыня не надеялся, что повзрослевший сыновец, выходивший из его власти, снова станет слушаться. Теперь он должен приложить все усилия, чтобы закончить задуманное.

Ночлег устраивали на берегу. На четырнадцатый день перед сумерками круто повернули на полдень. Короткая ночёвка в море, и снова за вёсла. Боргундархольм показался пологими берегами в сизой колдовской дымке посреди мёртво-белёсой глади воды.

На драккаре у сыновей ярла в основном молодая холостежь, проверенная в учебных поединках и состязаниях, — слабых не брали, ибо незачем бесполезным ртам место на корабле занимать, но были и бывалые викинги. Они-то и советовали взять чуть мористее и с полудня обогнуть немного остров, где будет богатое село, которое взять будет нетрудно.

Село, укреплённое тыном, над которым шеломами торчали несколько костров для сторожи, начинало просыпаться. Викинги гребли сильно и молча, спешили. Стремительность — главный успех набега. Распахнутые к утру ворота всё же успели закрыть и запереть. Находники волочили заранее приготовленные лестницы, с костров пустили с десяток недружных стрел, никого не зацепивших. Когда ударили сполох, викинги перевалились уже через тын и загремело грозное: «Один!»

В селе всё бегало и металось, какие-то вооружившиеся мужики пытались сопротивляться, но их враз смели. Выворачивались наизнанку дома, мастерские, стоял визг и ор. Метавшихся баб с детьми отпихивали — когда есть чем поживиться, то не до них. Кто-то лез через тын уносить ноги, тех не догоняли. Напрасно старые воины унимали ополоумевших от жадности молодцев: «Серебро, железо да сукна берите!» Те тащили к кораблям даже глиняные горшки. На берегу препирались, что грузить на корабли. Владимир закончил споры, яростно отшвырнув копьём в сторону шкуры, лопоть и всякую утварь. К нему тут же присоединился Олав.

Оставив сторожу на кораблях, пошли в глубь острова, там сёла были богаче и меньше защищены. Продвигались почти бегом, иногда отдыхая на быстром пешем ходу. В стороне мелькнула небольшая весь, на неё не обратили внимания. Село открылось на большой лесной поляне, встретило лаем собак и блеянием не угнанной в лес скотины. Дома зевали отверстыми дверьми, людей не было видно. Скорей, скорей! Нашлись две лошади, их загрузили под завязку самым дорогим, с сожалением оставляя бочонки с густым выстоянным пивом, безжалостно ломали древки рогатин, вырывали топорища, бросая насадки в возы. Выслав в охрану возов небольшой отряд, пошли дальше. Токи Плешивый, посмотрев на проглянувшее солнце, предупредил: