Ледяной сфинкс - Валерия Вербинина

Она извлекла из сумочки мятый конверт и протянула его Горохову. Поколебавшись, тот взял его.

– Здесь указаны, – продолжала Амалия, – приметы лиц, причастных к цареубийству, и их имена – не все, потому что все Петрову известны не были, к тому же эти господа предпочитали конспирации ради обходиться кличками. Кроме того, в письме содержатся подробные сведения о готовящемся покушении, так что, если бы Петрова не убили… – Облачко набежало на лицо девушки. – Возможно, он помог бы предотвратить то, что случилось, – тихо закончила Амалия.

– Да! – зачем-то горестно уронил Горохов и, развернув письмо, углубился в чтение. По мере того как глаза его скользили вдоль строк, лицо приобретало все более и более сосредоточенное выражение.

Александр едва мог усидеть на месте. Теперь он горько жалел, что не поддался искушению и отказался читать письмо, предназначенное другому. «Что же там такое может быть?» – думал молодой офицер.

– Вы подтверждаете, что Петров был вашим осведомителем? – подала голос Амалия.

Горохов поднял голову.

– Полагаю, из письма это и так ясно, – довольно желчно ответил он.

– Тогда к чему его слова в начале письма, что он пишет вам, несмотря на то, что перестал доверять? – спросила Амалия. – И еще странная фраза, что он все же рассчитывает на вашу порядочность, потому что уже не знает, где враги, а где друзья?

Адриан Спиридонович поморщился.

– Петров узнал, что в полиции у террористов есть свой человек, – буркнул он. – Кое-кто из них хвастался, что у них везде есть свои люди. Обычное вранье, конечно, но Петров заволновался. Не знаю, как он мог подумать, что тем человеком мог быть даже я… Однако подумал, – сердито прибавил Горохов. – И с тех пор перестал приносить мне сведения. Я пытался его образумить…

– Как я поняла из письма, вы даже пригрозили ему, что разоблачите его в глазах террористов, – сухо обронила Амалия.

Усы Горохова дернулись.

– Ну, пригрозил! – сердито сказал он. – А как еще я мог его заставить? Он был, знаете ли, из таких людей, у которых душа нараспашку, то есть производил подобное впечатление… И его не боялись. При нем языки-то хорошо развязывались… И сведения он приносил ценные! Но если вы думаете, что я и впрямь мог… выдать моего агента… Это была бы верная для него смерть!

– Но ведь его и убили, – напомнил Александр. – Не исключено, потому, что его разоблачили. Почему бы не с вашей помощью?

Горохов мрачно посмотрел на него.

– Я месяца три не имел о нем вестей, милостивый государь! А погиб Петров совсем недавно. Захоти я его выдать, зачем мне столько ждать?

Тут было решительно нечего возразить.

– Можете не сомневаться, сударыня, я возьму дело о его убийстве под особый контроль. Смерть молодого человека не останется неотомщенной!

– Боюсь, это его не вернет, – вздохнула Амалия. – А что насчет человека в полиции, который был у террористов? Неужели он существовал только в воображении Николая Петрова?

Адриан Спиридонович заколебался.

– Нам вы можете сказать, – вмешался Александр. – Как вам должно быть известно, я находился рядом с государем, когда все произошло.

И его веское слово оказало свое действие: Горохов перестал колебаться и осторожничать.

– Ну хорошо, – вздохнул он. – Да, у них был свой человек. Но он уже арестован.

«Вот тебе и кучка бездельников! – в смятении подумал Александр. – Даже разведкой в стане врага не преминули обзавестись».

– Он мог знать о Петрове? – быстро спросила Амалия.

Однако Горохов решительно покачал головой:

– Исключено. Своих осведомителей я всегда веду сам и не сообщаю никому их имена. Сами понимаете, осторожность в нашем деле превыше всего.

– Понимаю, – спокойно кивнула Амалия. – Потому что сама состою в особой службе. А те люди, которые перечислены в письме? Что вы можете сказать о них? К примеру, там назван часовой в Зимнем, который сообщал обо всех перемещениях покойного государя. Вы уже нашли его? Потому что, если тот человек еще на свободе, не исключено, что он может попытаться убить нового императора.

Адриан Спиридонович беспокойно шевельнулся.

– Мы его найдем, – пообещал он. – Должен сказать, сударыня, я крайне признателен, что вы принесли письмо ко мне, а не к господину Волынскому. Потому что, хотя мы нашли другое письмо, детали, указанные здесь… – Полицейский запнулся.

– Что значит – нашли другое письмо? – насторожился Александр.

По облачку, которое набежало на лицо Горохова, он догадался, что тот уже жалеет о вырвавшихся у него словах. Но Адриан Спиридонович, очевидно, понял, что отступать некуда, и продолжил:

– Петров успел направить донесение перед смертью. Прямиком в полицию. К сожалению, он не знал, что адресаты поменялись… Чтобы письмо прочитали в первую очередь, надо писать условному адресату, – пояснил Горохов. – А его письмо попало в общую кучу. Чиновник, который читал, оказался нерасторопен, потому что его почтенный возраст… Словом…

Александр взвился с места.

– Вы хотите сказать, – крикнул он, – что этот несчастный написал письмо, где описал все, что случится 1-го числа? Что это письмо было вовремя доставлено в полицию, но из-за какого-то болвана… старого болвана…

Молодого человека душила ярость. Он посмотрел на Амалию, опомнился и, рубанув воздух рукой, сел.

– Я понимаю ваше негодование, – тихим голосом промолвил Горохов, и сейчас как-то особенно стало заметно, что у него под глазами синяки от недосыпания, а лицо бледное от усталости. – Тот чиновник уже уволен.

– Проку-то, что он уволен! – зло выкрикнул Александр.

– Милостивый государь, – вздохнул Горохов, – я никого не оправдываю, но вы должны войти и в наше положение. Ежедневно в полицию приходят груды чудовищной чепухи – жалоб на соседей, кляуз, доносов или просто писем от всяких сумасшедших, которые, к примеру, доводят до нашего сведения, что в деревне Ахинеевка Забытой волости Лиходейского уезда появился антихрист и неплохо бы полиции принять по данному поводу меры. Все это читать… мало кто возьмется, по правде говоря. Тот чиновник виноват лишь в том, что не обратил должного внимания…

Горохов говорил еще что-то, но понял, что посетители его не слушают, и замолчал.

– Это ужасно… – прошептала Амалия. – Просто ужасно! Получается… Николай пытался принять столько мер предосторожности… написал в полицию, оставил письма матери и другу да еще простился так, словно понимал, что может погибнуть… и ничего, ничего… И все зря! – безнадежно закончила она.

– Нет, не зря, – твердо ответил Горохов. – Поверьте мне, не зря. Такие жертвы не проходят бесследно. Вы думаете, наверное, – в его голосе внезапно прорезались простые, человеческие нотки, – что это все слова… Но это не слова. Жизнь складывается из поступков, а Николай Петров совершил очень мужественный поступок. И пошел до конца.

Амалия мрачно посмотрела на собеседника. Глаза ее потухли.

– Сколько человек из тех, что перечислены в письме, вы уже арестовали? – спросила она. – Не берем террориста, который сам погиб, и того, который кинул первую бомбу. – Девушка бросила взгляд на письмо. – «Гениальная голова», как писал Петров, тот, кто сделал эти бомбы, арестован?

– Нет. Но…

– А блондинка, по описанию та, что наблюдала за убийством и, судя по всему, распоряжалась на месте? Она была на канале.

– Мы их ищем, – раздраженно проговорил Горохов. – Ведь так просто все не делается, сударыня!

– Петров написал, что видел у нее дорогое бальное платье, которое она распорядилась продать, – упорно гнула свою линию Амалия. – Когда Николай спросил у молодой женщины, которая занималась у террористов хозяйством, краденое ли платье, та сказала, что его прислала блондинке мать. А еще эта загадочная особа как-то раз упоминула, что ее дядя – камергер двора. Может быть, он тоже замешан?

– Сударыня! – Горохов вытаращил глаза.

– Иначе к чему эти слова Петрова в письме вам, что «нити этого дела, думается мне, тянутся куда дальше, чем мы полагаем, и что тут замешаны не только превратно понятые представления народного счастья и демократии, но и совершенно иные интересы»?

– Послушайте, – уже сердито заговорил Адриан Спиридонович, – я не знаю, зачем говорю вам все это, но… Тот террорист, которого арестовали, – Горохов бросил взгляд на Александра, словно задержание состоялось только благодаря ему, – несовершеннолетний, ему всего девятнадцать[28]. Мальчишке заморочили голову, что он не подлежит наказанию, даже если его схватят… Но когда он увидел, к каким последствиям привел его чудовищный поступок, юношу охватило раскаяние…

«Мерзавец!» – в ожесточении подумал Александр. Само слово «раскаяние» показалось ему неприменимым по отношению к тому, из-за кого погибли люди, включая ни в чем не повинного мальчика. Офицер помыслил еще что-то крайне ругательное, но тут на его руку легла теплая ручка – Амалия, заметив состояние своего спутника, призывала его успокоиться.