Ледяной сфинкс - Валерия Вербинина

Строганов вздохнул. На лице его появилось выражение скуки.

– Дайте ей все, что она просит, – сказал он. – Я заплачу.

– Андрей Петрович! Как вы могли подумать! – вырвалось у Гагарина. – Он и в самом деле хотел всего лишь, чтобы крестный Александра поговорил с его матерью и убедил ее умерить аппетиты.

– Нет, нет, дорогой князь, – отмахнулся сенатор. – Вы должны понимать, что все мое имущество так или иначе достанется крестнику, теперь, когда мой сын… – Граф дернул щекой и не закончил фразу. – К чему какие-то счеты между нами? Когда я умру, Александр и так получит все.

Гагарин остолбенел – однако ж не настолько, чтобы не произвести в уме кое-какие подсчеты. И по подсчетам выходило, что его зять будет непристойно, просто анафемски богат, и не исключено, что он, князь, сумеет при таком раскладе выкупить кое-какие заложенные земли и отреставрировать фамильную усадьбу, не говоря уже о делах менее значительных.

– То есть я могу… – пробормотал он, плохо соображая, что говорит.

Строганов кивнул.

– На днях я перепишу завещание, – уронил граф. – Впрочем, содержание его вам уже известно. Кое-что, конечно, я оставлю слугам, но это даже не капля в море – песчинка.

– Да-да, конечно, – пробормотал хозяин дома. – А ваши родственники? Ведь у вас есть близкие? Они, вероятно… – Князь замялся.

– Обойдусь как-нибудь без них, – ласково промолвил сенатор.

И, поглядев ему в лицо, Гагарин понял, что тот действительно обойдется. «Ай да Сашка! Вот так удача!» – мысленно восхитился князь. Затем извинился перед гостем, попросил чувствовать себя как дома, заверил графа в своей преданности и отправился искать жену, чтобы сообщить ей грандиозную новость.

– Саша – наследник сенатора! – выпалил он ей в ухо.

Брови княгини поползли к линии волос, а веер на мгновение замер в руке. Впрочем, она тотчас же опомнилась и милостиво кивнула Антону, который танцевал с Бетти.

– Ты уверен? – прошептала княгиня, прикрывая веером рот.

– Граф сам мне сказал! – объявил муж, глядя на нее сияющими глазами. – Понимаешь, после того, как умер Лев… А почему Лиза с Антуаном? – забеспокоился Гагарин.

Княгиня произнесла много бессвязных слов, в которых жаловалась на непостоянство молодого поколения, на неблагодарность дочери, на мигрень, на нынешние времена, а также сетовала на родительскую долю. Князь послушно кивал как китайский болванчик. Вздумай он усомниться хотя бы в одном слове супруги, его ждала бы неминуемая гроза с громом и молниями, которые все обрушились бы на его плешивую голову. Соглашаться с княгиней было куда безопаснее.

«Кажется, они сердятся, – подумала Бетти, скользнув взглядом по родителям. – А почему папа такие оживленные? Что-то случилось?»

Лиза почувствовала, как потная ладонь Антуана чуть сильнее сжала ее руку, и поморщилась. Бетти льстило его обожание, но в то же время она находила его любовь глуповатой и pas comme il faut[27]. Впрочем, как известно, если мужчине угодно изображать из себя коврик для вытирания ног, вряд ли женщина станет с ним церемониться. Невольно она покосилась на Александра. Вот уж кто никогда не станет так унижаться!

Потоцкий перехватил ее взгляд.

– И что вы в нем нашли? – умоляюще прошептал Антон. Этот вопрос, который молодой человек задавал в сотый, в тысячный, в миллионный раз, не давал ему покоя. – Не человек, а… какой-то истукан!

А истукан Александр, словно почувствовав, что говорят о нем, внезапно сбился с такта. В зал только что вошла – нет, величаво вплыла – его мать, однако вовсе не от ее появления он вдруг перестал слышать музыку и едва не наступил Мари на ногу.

Барон подумал, что, пока он здесь танцует, говорит и слушает чепуху, где-то на другом конце Петербурга девушке с карими глазами, может быть, угрожает опасность. Подумал, что та, наверное, опять куда-то поехала что-то узнавать, кого-то расспрашивать, играть в следователя, пытаться найти хоть какую-то зацепку. И еще Александр подумал, что, по совести, ему не должно быть до нее никакого дела, у него своя жизнь, у него невеста, обязательства… Но вдруг увидел перед собой вопрошающие глаза Мари – и очнулся.

– Ваша матушка здесь, – сообщила Потоцкая, и молодые люди вышли из круга танцующих.

…Александр с неудовольствием предвидел, что маман не преминет заключить его в объятия, – так и получилось. Ей шел пятый десяток, но она отчаянно молодилась, носила платья по последней моде и в одежде предпочитала светлые, девичьи цвета. Однако вовсе не из-за этого сын так ее не любил – потому что Александр действительно не любил ее, хотя и избегал сам себе признаться в этом. Между ними не было по-настоящему родственных уз, тех, которые создаются не только кровью, но и искренней привязанностью, бескорыстным участием, общностью интересов, наконец. Мать казалась ему чужой и чуждой. Он не ощущал себя ее сыном и иногда мог неделями не вспоминать о ее существовании. Что же до Полины Сергеевны, то у Александра создалось впечатление, что и она с охотой не вспоминала бы о нем годами, если бы не приличия.

А ведь в свете их отношения считали образцовыми – еще бы, мать, несколько увядшая, но все еще эффектная блондинка, и сын, такой похожий на нее и красивый как картинка. Молодой барон Корф видел, что им завидуют, что ими восхищаются, но это оставляло его равнодушным. (И еще, по правде говоря, заставляло не слишком лестно думать об окружающих, если уж их так легко провести.)

И вот мать в шаге от него произносит своим красивым, глубоким голосом какие-то хорошо поставленные французские фразы, шаблонные слова о том, как она волновалась и как рада, что ее дорогой Alexandre почти не пострадал, и, вы знаете, она сидела у его постели, молилась, она…

«Александр ее ненавидит», – с трепетом подумала Мари, видя, как у ее спутника сжались губы.

Но это была вовсе не ненависть – он просто ощущал скуку от всей этой лжи. И ему стало еще более скучно, когда он подтвердил, что да, мать сидела у его изголовья, что не оставляла его своей заботой и что у него нет слов, дабы выразить свою признательность.

– Бедный мой мальчик, ему довелось пережить такое! – воскликнула Полина Сергеевна, обращаясь к присутствующим.

Фраза резанула слух Александра своей театральностью. Однако остальные явно сочли, что все comme il faut и что это возглас, идущий из самого сердца. И ему вдруг неодолимо захотелось уйти. Даже так: бежать.

Александр плохо переносил, когда его переживания выставляли на всеобщее обозрение, а мать, похоже, решила за его счет поправить свое реноме. Она блестела глазами, расточала улыбки, сыпала французскими фразами, и в то же время ее по-женски острый взгляд уже приметил, что Бетти сейчас с другим, а ее сын почему-то с Мари Потоцкой. И тотчас же Антуан был как-то незаметно оттерт, да что там – стерт в порошок и перестал существовать, Мари же была послана с каким-то поручением, которое, разумеется, нельзя было доверить прислуге. Полина Сергеевна взяла сына под одну руку, Бетти – под другую и заговорщически улыбнулась.

– А мне говорили, ты теперь с тростью ходишь, – сказала она Александру, не заметив, что последней этой фразой выдала себя с головой.

Трость Александр оставил в передней – сегодня он чувствовал себя гораздо лучше и решил, что сможет обходиться без нее. Но объяснять все это было совершенно неинтересно, и он, по своему обыкновению, промолчал. Мать поглядела на его лицо и нахмурилась.

– Ты был сегодня у Боткина? Он поменял тебе повязку? Что доктор сказал о твоей руке? Рана не серьезная?

…Александр видел мать вечером первого марта, когда та заехала к нему на несколько минут. Причем послала вперед себя горничную, желая убедиться, что сын не сильно ранен и не шокирует ее своим видом. И он слышал за дверями взволнованный голос матери, казавшийся более высоким, чем обычно: «Вы же знаете, Этьен, что я не выношу вида крови!»

(Этьеном Полина Сергеевна именовала его денщика Степана.)

«А если бы мне раздробило ноги, то не вошла бы?» – подумал тогда Александр и сморщился. Как от физической боли.

– Нет, маман, – ответил он сейчас, – рана не серьезная.

И Полина Сергеевна тотчас же успокоилась.

– Теперь в Петербурге будет не слишком весело. Но откладывать свадьбу на год… мне кажется, это чересчур, – сказала она, обращаясь скорее к Бетти, чем к сыну. – И улыбнулась своей будущей невестке: – Вы еще не думали, куда поедете в свадебное путешествие? Мне кажется, месяцы траура вполне можно будет провести за границей, тем более что Александр получил отпуск.

Бетти вспыхнула и расцвела. Княжна даже не думала о том, что они могут уехать за границу, а ведь действительно так просто – ускользнуть от траура, от черных платьев и кислых лиц, которые неминуемо испортят любые воспоминания о первых месяцах супружеского счастья. И Полина Сергеевна, всегда тонко чувствовавшая момент, приостановилась и вложила руку своенравной глупышки в руку сына. Она прослышала о размолвке влюбленных и потому явилась сама, чтобы их помирить.