Тайны парижских манекенщиц (сборник) - Пралин

– Знаешь, – говорит Дани, – ты можешь сдохнуть.

– Знаю.

27-го числа, после чая, которым нас леди канонического возраста угощали в клубе, еще одного дефиле, посещения мэрии, где нам демонстрируют опахала из страусовых перьев, и безумной покупки золотого браслета (воспользуемся обменным курсом!) мне становится лучше! Настолько лучше, что я почти полностью восстанавливаюсь. Теперь хватает сил для отъезда в Ист-Лондон. Довольно банальный этап, где, как я отметила в записной книжке, нас угостили горячим чаем после дефиле в огромном магазине. Потом состоялся обед в «Ротари», полное повторение обеда в Кейптауне (я вновь произнесла свой пресловутый спич), и посещение деревни, где под палящим солнцем бедные полуголые чернокожие смотрели на нас глазами битых собак.

– Какие они печальные!

– Или доведенные до отупения?

А вот и Дурбан, о нем нам прожужжали все уши.

– Город шика! Самое модное жилье! Дождитесь приезда в Дурбан.

Действительно, очень похоже на Канны. Нас селят в гостинице, ничем не уступающей Голливуду. Нас ласкает ветер с океана. Окна выходят в парк с ланями. Жуткая жара, жажда, с которой не справляются ледяные напитки: ими нас отпаивают на коктейле в консульстве.

В утро показа нам дают небольшую передышку.

– Было бы глупо не воспользоваться ею, – говорит Дани. – Мы в Дурбане. Такое случается в жизни редко. Пойдем искупаемся?

Мы уходим, никого не предупредив. Выскользнув из парка, наталкиваемся на владельца странного экипажа, который заметили еще вчера в городе. Это рикша везет двух– или трехместную коляску, впрягшись в оглобли. Рикша без особого труда по нашим жестам пловчих (с моей стороны это смешно) понимает, что нас надо отвезти на пляж.

– Садимся, поехали!

Сам рикша кажется наиболее странной частью своего экипажа: парень без возраста, черный как уголь, лицо испещрено морщинами, следствие то ли прожитых лет, то ли тяжелой профессии. На нем цветная юбчонка, пояс из тряпок, в нем гремят разноцветные камушки, старая грязная рубаха. Обнаженные плечи и руки с множеством браслетов. Но самое удивительное – его прическа, столь же высокая, как у Людовика XIV, но украшенная двумя буйволиными рогами. Он бегает именно в таком облачении. Думаю, он даст солидную фору нашим кроссменам!

Славный парень! Полагаю, воздавая нам честь, а не собираясь запугать, он тащит нас в бешеном темпе, иногда вдруг замирает на месте и кладет оглобли на землю так, что мы едва не падаем вперед. Оборачивается, смеется, вновь пускается в бег, изо всех сил кричит на перекрестках. Или опрокидывает тележку назад и движется шагом. Дани постоянно вскрикивает. Как с ним расплатиться? Дани предлагает: «Полфунта?» Огромная сумма. Я вручаю ему деньги (вместо нескольких шиллингов, как следовало. Они здесь умирают с голода).

Он пораженно глядит на банкноту, пускается в зулусский бешеный танец, напоминающий пляску русских. С тех пор он подстерегал нас повсюду днем и ночью, у разных выходов из гостиницы, на пляже, у мэрии, консульства. И мы не могли не давать ему каждый раз одно и то же вознаграждение. Глупо ли это? Эти несчастные не доживают до старости.

День на трибуне ипподрома. Жуткая жара! Алжир в августе. Я блистаю в леопардовом плаще, фотографию которого воспроизводят во всех газетах.

Вторая половина дня на пляже. Никаких кабинок. Раздеваемся прямо на песке с возбуждающей стыдливостью француженок. Прячущиеся в траве черные наблюдают за нами.

– Они бы нас изнасиловали, если… – роняет Дани.

Еще бы!

Я выдерживаю надоевшие съемки. Потом мы встречаемся с йоханнесбургскими друзьями, приехавшими нас навестить (всего-то два часа лета).

Каков практический итог турне? Я осторожно спрашиваю мадам Летеррье, она вначале пожимает плечами в знак неведения, потом качает головой: не блестяще! Нами восхищаются, но покупают мало. Чуть больше обычного. На самом деле наши блистательные и экстравагантные платья созданы не для элегантных женщин этого уголка мира, погрязшего в буржуазном достатке, в своих полуспортивных, полудеревенских привычках.

Джонни, однако, удовлетворенно улыбается. Его общество потратило тридцать миллионов на повышение престижа. Для него это то же самое, что для меня сто су!

Мы уже месяц в пути. 4 июля. В верхах рассматривается вопрос, стоит или не стоит предлагать нам «довесок» в виде Родезии.

Там дела пойдут еще хуже! Но Джонни считает, что мы заслужили поощрение.

Итак, еще несколько дней. Я помню о новых формальностях, таможне, поездках через мелкие городишки, по живописному краю, по стране, отставшей на триста лет, через заросли, похожие на девственный лес.

Гвоздем пребывания будет посещение «Парка Крюгера»[162]. Я не подозревала, что заповедник так знаменит. Не могу вспомнить ни одного репортажа об этом Национальном парке, размером, как нас уверяют, в две Бельгии.

Едем туда на машинах. Удивительная экспедиция с танцами маленьких негритят на каждом повороте.

Нас всех обыскивают, чтобы убедиться… – оружия у нас нет! Служители парка: «Go this road!»[163]

Мы въезжаем на стоянку, окруженную колючей проволокой, где надо оставить машины. Здесь их уже стоит не один десяток. Нас ведут в дома-хижины, выровненные, словно по ранжиру.

Одна комната для меня и Дани, похожая на карцер казармы, но с одной кроватью и одним столом. Электричества нет.

В пристройке деревенская ванная комната. Чернокожий слуга улыбается во весь рот, сверкая зубами, мы не осмелимся ничего у него попросить.

Ночь наступает довольно рано. Выходим, прогуливаемся, посещаем друг друга, светя себе карманной лампой, подвешенной к поясу. Вскоре в джунглях поднимается хор голосов: ревут хищники, и так громко, что мы цепенеем.

Ужинаем перед хижинами, рассевшись вокруг костра (как скауты), на котором жарят куски мяса. Мы стараемся говорить громко, чтобы перекрыть вой и рев… тот раздается совсем близко.

– Послушай, когда тигры голодны!..

– Но охранники спокойны.

– Колючая проволока, это хорошо! Но есть звери, которые умеют прыгать.

– Или ползать, – добавляет Симона.

Мадам Летеррье:

– Одного раза хватит.

Всю ночь мы умираем от страха. Звери продолжают реветь, гавкать, вопить, стонать. А если сюда заползут боа?[164] В какой-то момент в квадрате двери вырисовывается фигура.

– Какой-то тип!

– Негр!

– Да нет!

Кожа покрылась мурашками.

Пробуждение в 5 часов, нас будит расплывшийся в улыбке чернокожий, спавший у нашего порога. Холодно. Снова костры. Рассвет. Пение птиц, ночные шум и гам постепенно стихают.

– Земной рай, не так ли? – говорит мне мадам Смайл. По машинам! Распахиваются барьеры, открывая дорогу в парк. К зверям. Удивительно.