Гиперборейская чума - Андрей Лазарчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот она, мерзкая рожа капитализма! — говорил Марков, потрясая темно-красными обтрепанными паспортами с переклеенными фотографиями. — Как поживаете, Сергей Панкратьевич Козорезов, год рождения тысяча девятьсот шестьдесят четвертый? Прекрасно поживаю, отвечаешь ты мне, Федору Эдуардовичу Мелешко, рождения тысяча девятьсот шестьдесят девятого…
— Две мерзких рожи, — меланхолично отвечал на это когда-то Терешков, а ныне Козорезов.
— Все продается и все покупается!..
— А что? Очень даже удобно.
— Ты ренегат, Козорезов!
— И разложенец. Давай лучше решим, командир, что делать будем. В тактическом плане у нас полное отсутствие ясности:
— Что делать, что делать: Внедряться.
Они внедрялись уже вторую неделю. Удачно сведенное первоначальное знакомство помогло замечательно: мотоциклетчики не выдавали тех, кого однажды сочли своими.
Они и были зачаток тех самых «ночных бомбардировщиков», которые так дерзко сопротивлялись интервентам тридцать лет спустя: Но сами мотоциклетчики этого еще не знали и не подозревали ни о чем грядущем.
Повседневная жизнь, в которую вскоре окунулись испытатели, ничем не походила на ночное приключение.
Здесь — как, впрочем, и «дома», и в будущем — есть разные миры, текущие раздельно, почти не перемешиваясь: как вода и масло:
С помощью Димона «вписались» в маленькую облезлую квартирку — но с ванной, горячей водой и ватерклозетом — вблизи железнодорожной станции, обзавелись самыми неотложными документами (их требовалось немало, но, в обличие от будущего, тут они достаточно легко добывались), подолгу смотрели «ящик» (так тут назывался предшественник скрина), читали свежие газеты, вечерами вели беседы с заезжавшими на огонек мотоциклетчиками — осторожно и по касательной. Впрочем, своих чудаков и даже опасных сумасшедших на улицах хватало с избытком:
Республика агонизировала. Коммунисты стали банкирами и заседали в парламенте. Над Москвой возвышался идиотский памятник царю Петру. Белые безнаказанно издавали толстые газеты. Харьков оказался за границей. Нищие подаяние не просили, а — требовали.
Бандиты никогда не бывали в лесу.
— Если мы уцелеем, — зло сказал Марков, — потом надо будет отскочить еще на тридцать лет — и разобраться с негодяями, которые погубили революцию.
— Для этого надо точно выяснить, кто они, — усмехнулся Терешков. — А для этого — переворошить три вагона книг и старых газет. Будет ли у нас время?
— Мы обязаны сделать все, чтобы оно появилось.
— Мы обязаны всего лишь вернуться и доложить:
— Ты прав. И ты не прав. И давай не будем об этом больше. Решение принято. Верное или неверное — это уже другой вопрос. Ответ даст трибунал. Продолжим наш поиск.
— Да, командир.
В первый день они сделали то, чего не успели сделать в будущем: выписали запомненные имена из рассказов Деда и Артиста. Имена тех, кто был виновен во всем.
Банкиров, губернаторов, фабрикантов, политиканов, газетчиков.
Высоких милицейских чинов, контрразведчиков и провокаторов.
Попов и генералов-предателей.
И кое-кого еще:
Потом следовало пропустить этот обширный расплывчатый список сквозь сито, чтобы ушла мелочь, ушла пена — и на решетке остались, нервно подпрыгивая, несколько крупных существ. После ликвидации которых дьявольский план осуществиться не сможет.
Но это сито еще предстояло сплести.
На это дело Марков положил три месяца. Узнавать, узнавать и узнавать. Все обо всем.
Стояли солнечные знойные дни. Поезда, грохоча, поднимали вонючую пыль.
— Легкие паровозы на однорельсовых эстакадах, — дразнился Терешков.
Все было не так.
Но к десятому дню вдруг оказалось, что вокруг — почти привычно. Ветер полощет белье на веревках, мальчишки гоняют мяч. Разве что на упаковках продуктов нерусские надписи.
Рана на лбу Терешкова затянулась корочкой, и корочка нестерпимо чесалась.
— Ты так усердно трешь лоб, что становишься похож на умного, — сказал Марков.
— Надо съездить в Москву, — ответил Терешков.
Марков, как будто ожидав это предложение, развернул на столе глянцевую кричаще-яркую карту.
— Мы — вот здесь, — показал он за верхний правый угол. — Приезжаем на Ярославский. Дальше? В метро?
Терешкова передернуло:
— Без оружия?..
— Без! Без, Терешков, и не возражай.
— Да я не возражаю:
— Ладно, пойдем пешком. Сначала дойдем до Мавзолея, потом посетим библиотеку, а вечером вернемся.
— Пешая разведка.
— Не унывай. Давай лучше озаботимся, как одеться.
Эта мысль сверлила Терешкова. Здешняя манера ходить без подштанников и нижних рубашек нервировала. В холодном июне две тысячи двадцать восьмого года они почти не снимали свою кожаную робу. Здесь это не получилось бы: жара подплывала под тридцать.
В первые же дни шустрый Марков купил кое-какую одежду на маленькой толкучке на углу. Терешков влез в спортсменскую майку без рукавов и светло-серые просторные брюки, сам же Марков натянул цветастую золотисто— коричневую рубашку с мягким отложным воротничком, зеленые шелковистые штаны с лампасами и черную кепку с длинным козырьком. На плече у него болталась кожаная сумка.
Хуже обстояло с обувью. Себе Марков купил лаковые штиблеты, Терешкову же — плетенные из ремешков сандалии.
Терешков пошевелил бледными кривыми пальцами с вросшими ногтями и вздохнул.
Было утро, начало десятого часа. День предстоял раскаленный.
Поезда короткого следования — без буфетов и спальных полок — назывались здесь «электричками». Они ходили часто, и за проезд в них брали дешево.
Вагон был полупустой. Люди сидели скучно. Сквозь стекла окон влетали, ломались и подпрыгивали солнечные лучи.
Остановки следовали минуты через три — четыре.
— Ух!.. — прошептал Марков и кивком показал Терешкову, куда надо смотреть.
На длинном сером заборе алела надпись: «Смерть американским окупантам!!!» И — серп с молотом.
Потом — вокзал. Жара, как в недавно затушенной топке.
Нормальная привокзальная жизнь. Кипучая. Торговая.
— Нам туда.
Город, как ни странно, за пролетевшие обратно тридцать лет изменился мало. Разве что в небе не было коптеров—адвизоров, пропали «тарелки» для скринов с крыш домов да большая часть рекламы. И Кольцо еще не стало трехэтажным, остекленным и крытым, а повизгивало плотным разнопородным вонючим железным стадом.
Да, прав был Димон, когда говорил, что на мотоциклетках днем сюда не сунешься:
Марков уже нацелился было нырнуть в пешеходный туннель, как Терешков поймал его за руку.
— Гляди!
Свежая афиша с труднопонятным вензелем наверху.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});