Новый Мир ( № 8 2013) - Новый Мир Новый Мир

Подготовиться к разговору с родителями оказалось гораздо сложнее, чем он изначально думал. Он с удовольствием вообще бы не обсуждал с ними свою свадьбу — их реакции он по-детски страшился. Но несомненно, они обиделись бы стократ сильнее, поведай он им о событии уже потом. А если рассказать заранее, они могут захотеть поехать с ним в Прагу — формальных-то проблем нет, шенгенская виза открыта у всех (через литовское посольство). Купил билет, сел и поехал. А видеть там родителей он не хотел. Мама, до сих пор идеально стройная, высокая блондинка, пусть и перешедшая пятидесятилетний рубеж, выглядела бы рядом с Эсти... ну... выигрышней, так скажем. Как бы она смотрела на жену сына, лучше даже не представлять. А то, чего доброго, и высказалась бы — колко и остро. Английским-то немного владеет. Арвидас, безусловно, придерживался бы одного с Юргитой мнения, но ничего не сказал бы, зато постоянно сидел бы с похоронной физиономией и курил сигарету за сигаретой. Кому это надо? o:p/

Каждый вечер наш мямля хотел с ними поговорить, и каждый же вечер откладывал объяснение на завтра. В какой-то момент твердо постановил, что поговорит с ними накануне покупки билета на самолет. Потом как-то так получилось, что он купил билет вечером, возвращаясь с работы, а к разговору еще не подготовился. Дальше он только и делал, что трусил и переносил беседу на потом. Наконец до отлета осталось менее трех суток. Л. Ничюс вечером сидел у себя в комнате и психовал. Все было готово — отпуск на работе оформил, с пражским свидетелем по имени Алексей переговорил, все документы заранее сложил в папочку. Эстер позвонила сама (редкий случай) и подробно рассказала, что свадебное платье и новый чемодан купила, мама вся на нервах, а Идит равнодушна ко всему, но это у нее возраст такой. Дав отбой, Л. Ничюс буквально-таки ворвался на кухню, где родители пили чай. «Послушайте, я в четверг улетаю», — выпалил он. Ответ последовал, но не сразу, и в виде вопроса. «В Прагу?» — спросила мать. Без трех суток молодожен остолбенел. «Да...» o:p/

Отец бросил на него презрительный взгляд: «Черт подери, Холмс, но как? Ты это хочешь спросить, да?» Л. Ничюс лишь обескураженно кивнул. Его мгновенный кураж испарился без следа. o:p/

«Мы все знаем. И куда, и зачем. И даже с кем. Бумажки свои надо прятать лучше, а не оставлять их на кресле», — едко сказал Арвидас. «Как в школе, ну ничего не изменилось», — добавила Юргита. «Но там же на иврите и чешском...» — безнадежно вякнул Л. Ничюс. «Ты нас совсем за идиотов-то не держи. Твоя фамилия там есть? Есть. И дата рождения.  И ее. Спасибо, что хоть фотографий нет». — «Да, а уж догадаться, что к чему, не так сложно — на израильской бумажке указан сайт, я туда и зашла». — «Мама, папа, простите, я не...» o:p/

А что «не», он сказать так и не смог. Налил себе чаю и сел за стол. o:p/

Молчал. o:p/

Родители тоже ничего не говорили. Они имели полное право ждать, а их сын обязан был только говорить и извиняться. Но он молчал. o:p/

Внезапно он сполз со стула и встал на колени. «Простите меня.  Я боялся вашего осуждения», — пробормотал он. «Встань, то есть сядь». Л. Ничюс повиновался. «Вы поедете со мной?» — «Разумеется, нет». Посидели в тишине еще пару минут. Заговорила Юргита. «Скажи, зачем тебе это?» — «Я... не могу без нее». Мать с отцом переглянулись. «Серьезно?» — «Да». — «Вот этого, честно, мы не ожидали». — «Да, мы думали, что ты просто хочешь сбежать отсюда». o:p/

Если бы Л. Ничюс, герой нашей повести, не был настолько погружен в свои мысли, он бы непременно заметил лазейку, через которую смог бы вылезти из этого разговора. Сведи он все к любви, глядишь, и простили бы они его. Но он все прозевал и испортил. o:p/

«Да и сбежать хочется, это так», — брякнул он. «А что тебя тут не устраивает?» — «Нет мне тут места. Я не хочу участвовать во всех этих литовско-русских разборках. Достало до крайности». Родители от гнева чуть не задохнулись. «А там — она», — добавил он. «Да кто вообще она такая?» o:p/

И тут Л. Ничюс в очередной раз ошибся. Он процитировал песню, которая ему давно нравилась, но сделал это не на родном языке. Более неподходящего момента для перехода на русский не существовало. Родители и так сердились, когда он с ними говорил не по-литовски, а уж в эту минуту и подавно не стоило их злить. «Та, которую я люблю», — фальшиво пропел он, что и впрямь прозвучало как издевка... o:p/

«...И как уедешь — не звони» — речь шла об окончательном отъезде из России. Так завершилась милая беседа учтивого сына с понимающими родителями. o:p/

o:p   /o:p

Как же Л. Ничюс обрадовался, увидев Эсти в пражском аэропорту! Они, на виду у всех пассажиров и встречающих, обнялись и замерли на несколько мгновений. За спиной Эсти вежливо ждали две дамы, одна пожилая, другая совсем юная. «Добрый день», — сказал на иврите Л. Ничюс обеим сразу. «Меня зовут Веред», — сказала ее мать. «Очень приятно.  А ты — Идит?» — «Да», — после некоторой паузы недовольно сказала девочка. И как только он отвернулся, добавила: «Это с тобой теперь будет спать моя мама?» (Вместо «спать» она употребила слово покрепче.) Веред возмущенно вскинула брови, у Эсти на лице нарисовалось намерение всерьез отчитать мерзавку, да и сама Идит сразу поняла, что зарвалась. Но тут на авансцену вышел Л. Ничюс. «Я и твоя мама любим друг друга. Скоро мы будем жить вместе. Я — твой друг, ты согласна?» — спросил он, пытаясь звучать максимально убедительно на незнакомом языке. Но эффект превзошел ожидания: старшие восхищенно закачали головами, а Идит сумрачно улыбнулась. Дело ладилось. o:p/

Впрочем, дружба дружбой, а полюбоваться Прагой в первый день им особо не довелось, хотя кусочек красоты урвать все-таки смогли. Доехали до центра, заселились в отель «Ялта», где их встретил Алексей. Веред и Идит он отправил отдыхать, а Эстер и Л. Ничюса увез в какое-то местное учреждение — подписывать не очень понятные бумажки. Потом они уселись на телефон, так как выяснилось, что услуги фотографа не входят в уплаченную агентству сумму, а у чешской стороны готовых предложений нет. С горем пополам нашли юную девушку, согласившуюся поработать на их условиях. Остаток дня как раз и посвятили прогулке — по знаменитому Новому месту, в основном колеся вокруг Вацлавской площади, где и находилась «Ялта». Стоял март, и на улице было еще вполне прохладно (а по мнению израильтянок, так и вообще морозило, как на Северном полюсе), поэтому ограничились парой стандартных достопримечательностей и приятным ужином с глинтвейном в одном из ресторанчиков на той же Вацлавской. o:p/

«Какие у тебя планы на самое ближайшее время?» — спросила его Веред. Л. Ничюс, волнуясь за свое произношение, ответил: «Сразу после Праги Эстер пойдет в израильское... (тут он совсем смутился, потому что забыл, как сказать на иврите ёМинистерство внутренних дел”, хотя неоднократно видел это словосочетание в различных документах; Эсти подсказала) и подаст документы на воссоединение семьи (этот термин он вызубрил).  А потом я буду получать специальную визу, уже не туристическую. Как только получу, приеду». — «Я слышала, визы могут отменить», — заметила Веред. «Очень может быть, но я не хочу ждать». Веред посмотрела на дочь и одобрительно кивнула. «Ну а потом? Что ты будешь делать в Израиле?» — «Не знаю. Пойду мыть посуду и учить язык. Я не люблю ничего не делать». При упоминании мытья посуды у всех трех женщин глаза полезли на лоб. Но говорила по-прежнему самая старшая. «Ты же дипломат, верно?» — «Ну, почти». — «Зачем же тебе мыть посуду?» — «Для другой работы я пока плохо говорю на иврите». — «Сколько ты его учишь?» — «Полтора месяца». — «У тебя потрясающие успехи!» — «Спасибо, да, у меня есть способности к языкам». o:p/

Внезапно в беседу вступила Идит. «Послушай, ты работаешь в Москве в посольстве, у тебя куча денег и квартира. Ради чего ты это бросаешь?» o:p/

Л. Ничюс напрягся. Он знал, что этот вопрос возникнет, но не особо представлял, что ответить. Врать не хотелось, а правду... Ну, можно попробовать рассказать им все как есть. Он предупредил, что на иврите полностью изъясниться не сможет и частично будет говорить на английском. Эсти согласилась переводить. «Знаете ли вы, что такое СССР? — начал он издалека. Эсти и Веред кивнули, а для Идит он пояснил: — Это большое государство, которого уже нет. Там жили разные народы, и не все сейчас дружат». Дальше он подробно поведал о перипетиях начала девяностых (Веред, как оказалось, неплохо была осведомлена о вильнюсских событиях и для скорости сама вкратце пересказала их Идит и Эсти), а потом перешел к дню сегодняшнему. Он напирал на межнациональные проблемы, надеясь, что израильтянам это близко, — в принципе он целился верно, но его вдохновенную речь прервала Эсти. «Так что, это все из-за политики? Ты не говорил...» Л. Ничюс почувствовал, что одурачил сам себя. «Нет, нет. Вы просто поймите, что меня окружает дома. Постоянное напряжение, иногда даже вражда. И тут я знакомлюсь с Эсти. Я не привык в открытую говорить о своих чувствах, но я правда ее люблю. И я хочу сделать ее счастливой...» Все неловко замолчали. Вряд ли Бернштейны (эту фамилию носили Веред, Эстер и Идит) привыкли к таким признаниям, но они сами его вынудили. «Я бы очень хотел, чтобы вы мне поверили», — сказал он наконец.  «Я верю», — тут же откликнулась Эсти. Ее мать со скептическим видом барабанила пальцами по столу. «Поздно уже, идем спать», — наконец встала с места Веред и, не оборачиваясь, прошла к выходу. Идит чуть помедлила и пошла за ней. Почему? Ах, они же вдвоем в одном номере живут. «Поговорим?» — предложил он Эсти. Она кивнула. Оба понимали, что в гостинице у них найдутся дела поинтереснее разговоров. o:p/