Летняя королева - Чедвик Элизабет

Алиенора заметила, как уставились на короля все слуги и служанки. Поймала взгляд Роберта де Дрё, который лишь неопределенно покачал головой. Опомнившись, Алиенора коснулась рукава Людовика, умудрившись не вздрогнуть, когда на тыльную сторону ее руки запрыгнула блоха.

– Сир, – сказала она, – вижу, вы устали. Не желаете ли пройти в свои покои и позволить мне позаботиться о вас?

Поколебавшись, спотыкающийся на каждом шагу Людовик позволил увести себя из зала. Войдя в свою комнату в Большой башне, он воззрился на приготовленные яства, и у него перехватило горло. Он бросил взгляд на ванну и дымящиеся котлы с горячей водой и покачал головой.

– Если я поем, то заболею, – сказал он, – а состояние моего тела не имеет значения.

– Конечно, имеет! Тебе необходимо подкрепиться после путешествия и вымыться, чтобы отдохнуть в удобстве и покое.

– Я не могу. – Людовик опустился на стул и закрыл лицо руками. Алиенора опустилась на колени, чтобы снять с него сапоги, и отпрянула от зловония, исходившего от его ног. Ступни были до невозможности грязными, черными между пальцами, а кожа на них отслаивалась. Ногти на ногах были длинными и окантованными грязью. Ее чуть не вырвало. Краем глаза она заметила, как Рауль де Вермандуа и Роберт де Дрё переглянулись.

– Принеси мне чашу с теплой розовой водой и салфетку, – приказала она уставившейся на нее служанке.

– Я уже говорил, что не нуждаюсь в уходе, – жестко сказал Людовик.

– Но омыть ноги путнику – святое дело, – ответила Алиенора. – Ты хочешь, чтобы я уклонилась от этой обязанности?

Он устало отмахнулся и сдался.

Когда служанка вернулась с водой, Алиенора приступила к омерзительному занятию – мытью ног супруга, размышляя, что с ним случилось. Он отправился в путь как великий правитель во главе своей армии с гордо реющими знаменами, решив размолотить Тибо Шампанского в пыль, а вернулся одичавшим, будто святой, который голодал и морил себя до безумия.

Людовик продолжал отказываться от еды и вина, пока Алиенора не принесла ему простой родниковой воды в чаше из халцедона.

– Это очистит твою кровь, – сказала она.

Дрожащими руками он поднес чашу к губам и отпил глоток, пока она стояла на коленях, чтобы закончить свое дело. Поднявшись, она коснулась его лба, чтобы проверить, нет ли лихорадки, но он оттолкнул ее руку и тут же раскаялся.

– Мне нужно отдохнуть, – пробормотал он. – Вот и все.

– Но не в таком же виде. Хотя бы переоденься в нечто более подходящее для спальни, чем для конюшни.

– Мне все равно, – ответил Людовик, но позволил служанкам снять с него испачканную одежду. Алиенору снова охватил ужас. Если его верхняя одежда была грязной и пыльной, то рубашка и бриджи буквально истлели. Его тело покрывали следы укусов насекомых, а вонючая черная грязь въелась во все поры и складки кожи. Он потерял мышцы и похудел, став костлявым, как старик. Она задалась вопросом, когда он в последний раз ел нормальную пищу, и ощутила смесь отвращения, сострадания и глубокой тревоги.

– Теперь я о тебе позабочусь, – успокаивающе сказала она, протирая его истощенное тело салфеткой с розовой водой.

Он покачал головой.

– Пустая трата времени.

Он отказался надеть тонкую льняную рубашку, которую она приготовила для него, настояв на грубой сорочке из тех, что ее женщины шили для раздачи бедным. По крайней мере, она была чистой, и Алиенора уступила его прихоти. В конце концов она уговорила Людовика лечь на кровать. Он настоял на том, чтобы по обе стороны от него сидели капелланы и молились за его душу.

Встревоженная до глубины души, Алиенора вышла из комнаты. Одно дело иметь дело с врагами, когда тебя защищает могущественный муж, но если Людовик потеряет власть, последствия для нее будут ужасающими.

– Что с ним случилось? – спросила она Рауля де Вермандуа и Роберта де Дрё. – Почему он в таком состоянии? Объясните!

Рауль устало потер указательным пальцем повязку на глазу.

– Он был не в себе уже некоторое время, но то, что случилось в Витри, его доконало. С тех пор он почти не ест и не спит и, как вы видите, не отпускает от себя капелланов.

– Что случилось в Витри? В письмах, которые я получала, об этом ничего не было.

– Там сгорела церковь вместе с горожанами – более тысячи мужчин, женщин и детей, – сказал Роберт. Потом отвернулся и сглотнул. – Не хотел бы я снова увидеть нечто подобное или ощутить тот запах. Боюсь, от этого брат мой и повредился в уме. Он винит Тибо Шампанского и монахов Буржа, но ему кажется, что роковой факел поднесла его рука.

– Вам следовало предупредить меня заранее, – сказала она. – Я бы лучше подготовилась.

– Мы надеялись, что он оправится и придет в себя, – ответил Рауль. – Возможно, так и будет, раз он вернулся в Париж. – Он посмотрел на нее пронзительным взглядом. – Ночами он звал вас… и свою мать.

Алиенора прикусила губу. Она не была готова к такому – даже представить себе не могла, что это произойдет, – но ей придется привести Людовика в чувство. Если она не сделает этого, другие воспользуются моментом, а у нее слишком мало союзников при французском дворе.

20

Замок Аррас, октябрь 1143 года

Алиенора сидела с Петрониллой у окна в доме Рауля, в Аррасе. Снаружи листья меняли цвет, обретая ало-золотистый оттенок. Здесь Петронилла проводила время в добровольном заточении, зачав ребенка вскоре после возвращения Рауля из Шампани.

– Малышу уже места не хватает, чтобы пинаться, – с горечью сказала Петронилла. – Долго ждать нельзя, иначе я разорвусь! – Она положила руку на свой вздувшийся живот. – Я и так едва могу ходить.

– Ты прекрасно выглядишь, – ответила Алиенора. Лицо сестры сияло, а волосы блестели, как темный шелк.

Петронилла слегка приподнялась.

– Рауль тоже так говорит.

– Теперь, когда папа Иннокентий умер, мы можем решить вопрос с архиепископством Буржа и вашим браком. Папа Целестин более сговорчив. Он уже объявил, что отменит отлучение Франции.

Петронилла вздернула подбородок.

– Мне безразлично, что говорит папа. Я знаю, что я замужем за Раулем. – Она взяла в руки шитье. – Как поживает Людовик?

Алиенора скорчила гримасу.

– Лучше, чем когда он вернулся из Шампани, но очень изменился. Одевается и говорит, как монах. – Она нетерпеливо взмахнула рукой. – Бог хочет этого, Бог хочет того. Ты даже представить себе не можешь, как многого хочет Бог! Иногда я не вижу его по несколько дней, а когда вижу, с ним невозможно разговаривать. Вот вы с Раулем непринужденно болтаете, смеетесь и целуетесь, хоть и отлучены от церкви самим папой римским. Когда я протягиваю руку, чтобы коснуться Людовика, он отстраняется, как будто я нечиста. У вас скоро будет ребенок, но как мне родить наследника Франции, если я сплю одна? Вернувшись из Витри, Людовик ни разу не ложился со мной.

– Дай ему любовного зелья, – предложила Петронилла. – Подсыпь в вино немного райских зерен.

– Я пробовала, но ничего не изменилось.

– Тогда, возможно, тебе стоит одеться монахиней или монахом… или тамплиером. Не пробовала?

Алиенора ткнула сестру пальцем в бок.

– Хватит. Это уж слишком!

– Неужели? – Петронилла окинула ее долгим взглядом и поднялась на ноги, прижав руки к пояснице. – Я бы так и сделала, будь в том нужда. Кто знает, возможно, вам обоим понравится.

Алиенора прикусила губу. Петронилла была неисправима, и все же в словах сестры звучала тревожная правда. Запоздалое замечание о тамплиерах особенно поразило Алиенору. Людовик получал советы по фискальным вопросам от рыцаря-тамплиера по имени Тьерри де Галеран, который также был одним из советников его отца. Тьерри был евнухом, но стал им после совершеннолетия и по-прежнему излучал ауру силы и мужественности. Людовик находился под его сильным влиянием, тем более что Тьерри стал одним из стражей у его постели, призванных изгнать страх перед демонами, мучившими Людовика по ночам. Однажды Алиенора пришла к мужу рано утром и увидела там Тьерри в одной рубашке и бриджах – тамплиер умывался в тазике Людовика. Алиенора подозревала, что он и Людовик делят постель, платонически или как-то иначе, но подозрение – не доказательство, и она не могла заставить себя сделать последний шаг, чтобы все выяснить.