Не смей меня касаться. Книга 3 - Марина Дмитриева

родителей. Лицо Алекса поменялось, теплота ушла, будто ее и не бывало, на нем опять появилась отчужденность, мрачность и готовность принять бой… Неравный бой, ведь нас действительно целое семейство обвинителей, а он совершенно один. И сердце защемило в груди, потому что оно почувствовало сиротливость и боль другого сердца.

– Где моя девочка?! – тут же запричитала мама. – Что с ней?!

– Врачи занимаются осмотром, пока нет никакой информации, – совершенно спокойным тоном объяснил Шувалов. – Недавно подъехала ее лечащий врач Лариса Вячеславовна, она обещала своевременно извещать нас о Юлином состоянии.

– Да как ты мог ее ударить, богатый скот?! – подскочил к Алексу папа.

Красивое лицо Шувалова гневно побледнело от этого оскорбления, губы сжались в твердую линию.

– Я своих девочек никогда не бил!.. Даже пальцем не трогал!..

– Папочка, не н-надо! – потянулась я отцу, не давая вплотную приблизиться к Алексу, иначе между тестем и зятем сегодня случится мордобой.

Все же папа бывает таким ужасно несдержанным, ужасно критичным, даже беспардонным.

– А возможно, надо было бить, – в голосе Шувалова опять слышалась едкая ирония, – во всяком случае, чуть больше интересоваться их жизнью.

«Молчи!» – хотелось кричать мне. Зачем Сашка все это говорит, и без того поддевая рассерженного отца. Папа начал багроветь, глаза налились кровью.

– Да как ты смеешь?! – гневно кричал отец, хватая Шувалова за грудки.

– Пап, папулечка, успокойся!.. Прошу тебя!

– Я много чего смею, – совершенно спокойно сказал Алекс, а на красивом мужском лице застыла маска мрачной сосредоточенности, – но вашу золотую девочку не бил, за время пути информация несколько исказилась, я не отношусь к числу мужчин, которые поколачивают своих жен…Хотя, насколько мне помнится, вы так торопились соблюсти приличия, что на этот факт вам было в принципе плевать. Так зачем сейчас разыгрывать оскорбленного отца?!

Шувалов бьет не в бровь, а в глаз, причем не только папу – всех нас.

Пальцы красивого здоровенного в знак поддержки снова легли на мою талию, легонько погладили. Черт возьми, его прикосновения вызывают только лишь раздражение.

– Т-ты, да ты-ы-ы! Как ты смеешь!! – запыхтел отец, хватаясь за левую сторону груди.

– Коленька! – завопила мама, бросившись к начинающему бледнеть и оседать отцу, а я подхватила его с другой стороны.

– Млять! Только этого не хватало, – раздосадовано шипел Шувалов.

– Папуль, тебе плохо?! – в моем голосе была истерия.

Что же это такое?! Сначала Юле плохо, теперь папе… Боже, пожалуйста, почему ты нас наказываешь?!

Мы с мамой довели отца до стоящего у стены стула, посадили, на папином лбу выступила испарина.

–Коленька, где болит?! – убивалась мама.

Шувалов немного отошел в сторону и достал телефон.

– Коленька, милый! – плакала родительница.

– Евгений Анатольевич, опять к вам обращаюсь, теперь уже по вашему профилю и все с тем же пациентом, – слышался чуть вдалеке голос моего… мужа моей сестры.

Евгений Анатольевич – это врач, который делал отцу операцию. Догадка просверлила мозг. Так вот почему один из лучших кардиологов России решил в качестве исключения сделать папе операцию. Его заинтересовал папин случай, ага, как же, какие мы наивные, ничего не бывает случайного. Во мне снова произошел какой-то страшный «бумс», возмущение шпионскими играми за моей спиной сталкивалось с благодарностью и теперь уже предельно четким пониманием: «нет, Шувалов не мог ударить Юлю».

– Мы как раз в клинике находимся, в перинатальном центре, который на Чехова. Но тут гинекология… совершенно иной профиль, я не знаю, как лучше поступить, отправить Николая Алексеевича к вам или вы пришлете своих специалистов.

– Эля, – хрипел папа, – я забыл таблетки...

– Девушка! – обратился к пробегающей медсестре супернадежный Мишка. – Человеку плохо, нужен нитроглицерин, принесите, пожалуйста.

– Мы срочно готовим операционную, поищите постовую медсестру?

– В груди жжет, прямо огнем горит, – жаловался побледневший отец.

– Евгений Анатольевич, вы правы, сейчас организую машину.

Я продолжала напряженно прислушиваться к разговору Шувалова с кардиологом.

– Чем мы сейчас можем ему помочь?! Хорошо, спасибо вам, попробуем.

Не отрывая напряженного взгляда от Алекса, ободряюще погладила шумно дышащего отца.

– Какой-то сплошной дурдом! – простонал Шувалов и с силой двинул кулаком в стену. – Когда же закончится этот бесконечный гребаный день?!

Нескончаемый день сплошных испытаний и выворачивающих душу волнений, когда хочется одного: орать во все горло и бить всех без разбору… мужчин, женщин, похрен. Но ты же, блядь, благородный, ты ж, твою мать, цивилизованный человек, джентльмен хренов. Только семейству Лазаревых плевать на мое благородство, Юля пытается использовать его в своих интересах, другие, повесив на меня виртуальную табличку «полный гад», попросту не замечают моих потугов быть достойным человеком.

Бледный Николай Алексеевич, охая и растирая ладонью левую часть груди, сидел на больничном стуле, взволнованные мама и Таня по бокам от него, бравый сукавоенный пошел искать постовую медсестру… Таня – моя прекрасная Роза – снова на меня смотрела, причем сейчас в ее глазах не было уже ставшим привычным презрения, а чудилась какая-то растерянность и печаль. Но Андалузская красота теперь не радовала, колючки моей Розы воспринималась добиванием, а не милой родной болью. Хотелось только одного… чтобы этот гребаный день наконец-то закончился. Глядишь, завтра принесет мне хоть какое-то облегчение. А пока… пока надо разгребать завалы свалившихся на меня проблем. Набрал телефон водителя:

– Славик, бегом сюда.

Потом обратился к благородному семейству:

– Николай Алексеевич, вам нужно ехать в больницу, прямо к Евгению Анатольевичу – врачу, который проводил операцию. И, пожалуйста, давайте обойдемся без лишней бравады, с сердцем шутки плохи, особенно тревожит факт, что приступ последовал и после оперативного лечения. Эльвира Тимофеевна, Таня, решайте, кто из вас поедет с папой.

Сука-танкист притащил-таки таблетку нитроглицерина. А он ничего, соображает быстро… А вот девочки Лазаревы как-то подрастерялись, стухли, впрочем, их можно понять, непонятно, что с Юлей, а тут еще бледный, стонущий от боли отец.

Все же Николай Алексеевич – странный человек… Несмотря на солидный возраст, ведет себя, как истеричка в штанах, сразу с кулаками кидается, нет бы спокойно спросить, что произошло. Неужели я и правда произвожу впечатление человека, который может без причины избить жену? Что за мания презирать всех богатых и более удачливых людей? Впрочем, его немного можно понять, он ведь считает, вообще, все Лазаревы предпочитают видеть свою дочурку маленьким голубоглазым ангелом, да и Юля успела проехаться по ушам, поплакаться сердобольной мамочке.