Никита Добрынич - Владимир Голубев

Через четыре дня отряд покинул степь, и Мышкин сразу встретил курский патруль. Пропало острое чувство опасности, ожидание удара в спину, охотники вдвое сократили патрули, у самого Мышкина притупилось жуткое раздражение этим дурацким рейдом. «Зачем он, Олег и Никита полезли в степь? Кому нужна свобода этих унылых, безвольных людей? За что погибла половина отряда? Где будут жить эти люди, кто их будет кормить?» — думал Иннокентий Петрович. Радостное настроение Олега раздражало. А вот деловитость Никиты успокаивала.

На дружеской территории, недалеко от Курска, воины в отряде окончательно расслабились, перестали одевать доспехи. Никита ослабил разведку, ограничился двумя патрулями. Олег ворчал, выговаривал Никите, поучал, и, как образец плохого руководителя, брал разведку на себя, выезжая с патрулями. Люди из обоза стали позволять себе останавливаться без команды. На Мышкина снова напала злость, и, на ближайшем привале, он устроил всем форменный разнос.

— У Петровича «критические дни», — шепнул Никита Олегу.

— Бабу ему нужно срочно, а то он нас уже два часа …, — в тон ему тихонько засмеялся Олег, — ты посмотри, как командиры взводов его слушают! А сотники из «гражданских»? Это надо придумать, разбить эту толпу на сотни!

— Тсс … на нас смотрит.

На следующий день порядок улучшился, но доспехи никто не одел. Ближе к полудню, дорогу перегородили две сотни курских дружинников. Впереди ехал Олег с десятком разведчиков, за ним следовала его тяжелая полусотня. Мышкин держался во главе дружинников-варягов. В живых их осталось дюжина, но гонору хватало на сотню. Присутствие штабс-капитана, не позволяло им конфликтовать с остальными. Мышкин скомандовал варягам надеть доспехи и поскакал в голову обоза. Дружинники поскакали вслед за ним.

— Почему твои конники бездоспешные, — закричал Мышкин на Олега.

— Он меня уже достал. Целую неделю черная полоса, — заворчал Олег и отдал команду таким голосом, что его подчиненные не только надели доспехи, но и сменили коней. Болтовня прекратилась, все застыли в ожидании. В глазах курского воеводы Мышкин был смердом, возглавившим вольный отряд охранников, фактически никем. Присутствие в отряде, под командой смерда, дружинников-варягов удивило его, но не более. Свое трехкратное преимущество: две сотни курских дружинников, против полусотни Олега, отделения разведки и десятка, прискакавших с Мышкиным дружинников, он считал многократным. Сиволапые смерды против варягов, смешно. Немного поговорив, для приличия, с дружинниками штабс-капитана, воевода приказал Мышкину, оставить полон ему, а самим ехать дальше. «Этот дикарь раздает приказы!». Настроение у Мышкина и до этого было отвратительное. Он, не раздумывая, подал сигнал начала атаки для тяжелой кавалерии. Его дружинники оторопели. Они не верили своим ушам, до тех пор, пока мимо них не проскакала в атаке полусотня Олега.

— Вы что застыли! — в такой ярости Мышкина никто раньше не видел. Что-то перещелкнуло в головах дружинников, и они поскакали в атаку, вслед за тяжелой кавалерией. Из хвоста колонны, по краю поля, уже неслась полусотня легкой кавалерии.

Воевода был сбит и растоптан одним из первых. Всего одной атаки хватило, чтобы куряне побежали. Безжалостный Мышкин направил вдогонку за ними легкую кавалерию и варягов. Никто не посмел возражать. Курских дружинников спасла река и мощные кони. Половина из тех, кто рискнул сунуться в реку, смог доплыть до другого берега. Оставшиеся куряне, сдались в плен варягам штабс-капитана.

— Спасли свои шкуры, — зло судачили конники-вятичи, с разочарованием пряча оружие. Олег считал, что пленных отпустят, но Мышкин еще не успокоился.

— Раздеть. Оставить только исподнее. Руки в колодки. Бегом за лошадью. От сих, и до вечера. Кто упадет, десять плетей, — безжалостно приказал Мышкин, — этого плюгавого, кудрявого брюнета ко мне.

— Не так быстро. В исподнем и колодках. Я подожду. Подъехал Олег.

— Для кудрявого хватит колодок, — скомандовал он. Мышкин кивнул, подтверждая приказ.

— Хочешь проверить вероисповедание? — хмыкнул Мышкин.

— Молодец. Плохая улыбка лучше хорошей злости, — обрадовался Олег.

— Всё понимаю. Хочешь, возьми до Карачева команду на себя, — устало предложил Иннокентий Петрович.

— Петрович, ты, думаешь, я из-за курян расстроился? Мне тебя жаль. Ты сам на себя не похож. А по поводу командования ты прав. Отправляйся к Никите. Напейся хорошенько. А с кучерявым я сам поговорю.

— Я постою, послушаю.

— Поучись у молодежи, — довольно улыбнулся Олег, и отдал команду разведчикам, — приведите мне половца. Того негодяя, что своих предал, и на рожон не попал. Разведчики притащили, довольного жизнью, половца, как будто он пасся в двух шагах от командиров. Привели брюнета. Мышкин с Олегом синхронно хмыкнули.

— Мы тебя отпускаем. Через неделю привезешь в Карачев по сто гривен серебра за каждого дружинника, и по пять гривен серебра за каждого из полутора тысяч карачевских рабов, тех, что вы купили две недели назад у половцев. Если денег нет, приведешь рабов обратно. Опоздаешь, дружинников продаем вот этому половцу. У него потом выкупишь. А за остальными деньгами мы сами приедем в Курск. И с вашим князем разговаривать тогда не будем, пусть не ждет переговоров.

— Курск вам не взять, — подал голос кучерявый.

— Никто не собирается штурмовать Курск. Мы вас будем просто убивать. Ваша жадность обойдется вам боком, — подвел черту Олег.

Когда обоз подошел к Карачеву, Мышкин был трезв. Даже перегаром не сбивал с ног соседей. Никита впервые остался без запасов спирта.

Глава 8. Несчастная детская любовь

Все оказалось не так мрачно, как виделось Мышкину. Запасливые жители Карачева отрыли свои кубышки, добавили к ним, привезенное из степи добро (часто не свое), и начали быстро восстанавливать подворья в городе. Дружинники в город, до сих пор, не прибыли. Возможно, князь решил не тратить силы на несчастливый Карачев. Обычно проходило два-три года, пока город восстанет из пепла, иногда город умирал, не в силах возродиться. Порядок в городе, вынужденно, стал поддерживать Коробов. Он создал небольшой отряд стражников, скорее даже полицию. Те следили за порядком, пресекали захват чужой земли, Коробов надеялся, что кто-то еще вернется в город. Особенно строго стражники наказывали кладоискателей. Вот здесь и проявилась политика двойных стандартов Коробка. Зная место хранения серебра в кремле, братья Коробовы сами произвели раскопки, сразу после ухода кочевников. Половцы или не смогли найти кладовую, или им помешал пожар. Серебро превратилось в громадные, бесформенные слитки, и его, явно, было гораздо меньше, чем должно было быть. Возможно, бывшая карачевская княгиня забрала в Брянск большую часть денег, если бы кочевники нашли казну, то разворовали её бы всю, до последнего слитка. Из двух сотен, спасенных из рабства, жителей других городов и деревень, лишь небольшая часть убыла в родные места, с попутными купеческими караванами.