Санитары - Сергей Зайцев

Федор с нарочито душераздирающим вздохом поднялся, спустил ноги, присел на краю койки. Выщелкнул из пачки папироску, закурил и укоризненно взглянул на напарника.

— Димон, ты пиявка, а не человек, ты это знаешь? Мирные… — Федор насмешливо фыркнул. — Ты вон тоже мирный, Димон. Пока никто не трогает. А пацана завалил так, что рука не дрогнула. Ну и реакция у тебя, если честно…

Напоминание о «подвиге» заставило Димку насупиться. Он еще не решил окончательно, как относиться к своему первому в жизни убийству.

— Хорошо тебя этот Ворчун натаскал, — продолжил Федор, стряхивая пепел в жестяную банку, которая нашлась на полу. — Впрок пошла наука. Может, ты и в самом деле жизнь нам спас, мало ли куда эта образина могла рвануть? Бойцу вон горло одним движением порвала до позвоночника… брррр… — Федор зябко передернул плечами и тут же добавил, словно читая мысли — видимо, угрюмое выражение лица напарника сказало ему о многом: — Ты, главное, в голову не бери. Ты мутанта завалил, понимаешь? Если человек становится зверем, то разговор с ним может быть только один — пуля или картечь. Возможно, ты этим выстрелом спас многих. Неважно, куда тот пер, но на его пути рано или поздно снова оказались бы люди. А кем он был раньше — уже неважно. Так что без сантиментов и розовых соплей по поводу морали и этики, понял? Ты убил зверя.

— Да я так к этому и отношусь, — недовольно проворчал Димка. — Нечего меня лечить проповедями. На курсах сталкеров именно этому и учили: выживет лишь тот, кто нанесет удар первым. Но только тогда, когда в этом действительно возникнет необходимость, когда уже нельзя избежать нападения.

— Да-да, наслышан, наслышан про вашу психологическую обработку, — Федор неопределенным жестом покрутил папиросой, выписав огоньком в воздухе замысловатую кривую. — Хотя, если честно, жуть берет, как подумаешь, что человек вообще способен на такое превращение. Бедный пацан… С другой стороны, он уже так изменился, что начал всех подряд убивать. Тварь, несущая опасность людям, должна быть уничтожена, других вариантов тут просто не существует.

Похоже, Федора заклинило на этой теме, и Димке срочно захотелось перевести разговор в другое русло:

— Федь, а помнишь, там, в исповедальне, ты сказал, что я о тебе ничего не знаю? А это ведь правда, Федь. Ты вроде болтун изрядный, а о своем прошлом совсем ничего не рассказывал. Никогда. Есть причины?

— Эх, Димон, Димон… — Федор тяжело вздохнул, наклонив голову и задумавшись. — Причины всегда есть. Не рассказывал, потому что вспоминать не хочется, душу зря травить. Ты в этом аду подземном родился и другой жизни не знаешь, а у меня-то все по-другому было.

— Да-да, наслышан, — хмыкнул Димка, передразнивая Федора. — Нормальная жизнь, не та, что теперь. Зеленая трава, голубое небо… Все вы так, огрызки прошлого, говорите. А самое смешное, я тоже чувствую, что эта жизнь — не моя. Я словно родился в чужой шкуре и проживаю здесь, в метро, чью-то паршивую судьбу.

— Зря иронизируешь. Так ты хочешь послушать, пока меня на откровения потянуло, или как?

— Хочу, конечно. Ты не обращай на меня внимания, продолжай.

— Так вот… Да, нормальная была жизнь, — с нажимом повторил Федор. — Нормальная в моем понимании, а не теперешний суррогат. Я тогда пацаном был, сколько мне тогда… шестнадцать… нет, пятнадцать лет всего было. Обычный малолетний раздолбай с максимальными запросами к окружающему миру и гонором выше крыши — это потому, что жизни по-настоящему еще не знал. Не ценил того, что имел, потому что просто еще не научился ценить. Чем занимаются родители, меня тогда мало интересовало, лишь бы мне не мешали самоутверждаться. Мама, насколько помню, работала дизайнером в строительной фирме, разрабатывала интерьеры для богатых заказчиков. Вечно пропадала на работе, только вечером ее и видел. Придет, наспех поужинает тем, что из супермаркета притащит, и снова за экран компьютера, и уже до самой ночи… сейчас и слов таких уже нет, а тогда ее услуги весьма хорошо оплачивались… Да и отец неплохо зарабатывал, он до Катаклизма журналистом был.

Федор затянулся, а затем откинулся на койку, подложив левую руку под голову вместо подушки, и снова закинул ногу на ногу, прямо в башмаках, поверх матраца.

— Журналистом? — переспросил Димка.

— Профессия такая, создавать новости из мыльного пузыря. — Федор криво улыбнулся. — Судя по зарплате, у него это хорошо получалось. В кругу сверстников я всегда щеголял самыми новомодными примочками — всякие там айфоны, айпэды… Так о чем это я? Ах да, об отце. Лучше всего папаньке удавалось освещать катастрофы. На бумаге. А теперь я в эдакой катастрофе живу, прикинь? Понимаешь, пацан, есть такой закон — перехода количества в качество. Чем больше о чем-то говоришь или думаешь, тем больше шансов, что это осуществится. Как плохое, так и хорошее. Не говоря уже о слепой вере — та вообще нередко творила чудеса, были в истории нашего прошлого мира занятные явления…

Голос Федора журчал ровно, убаюкивал, словно колыбельная в далеком-далеком детстве. Димка сам не заметил, как лег поудобнее, закрыл глаза и весь отдался рассказу, чувствуя, как реальность наконец медленно, но верно начинает уплывать в сон.

— А оборотни, кстати, в последние годы перед Катаклизмом были излюбленной темой, — продолжал Федор, весь отдавшись памяти прошлого. — Оборотни, вампиры. Мир словно помешался на этих образах, Димон. Вся ноосфера была буквально нашпигована этими образами — книги, фильмы, сериалы, интернет… А еще, ёханый бабаище, тема апокалипсиса. Сколько разными писаками и предсказателями было придумано сценариев глобальных катастроф — просто жуть берет, как вспомнить. Причем сценарий с ядерной войной был самым старым, затасканным и скучным, так что уже и не рассматривался. Скорее, планета должна была загнуться от удара какого-нибудь шального метеорита из далекого космоса. Или глобального потепления. Или глобального похолодания. Или глобальных подвижек земной коры. Или глобального нашествия каких-нибудь стремительно расплодившихся супертараканов… или инопланетян. Здесь ключевое слово — глобального. Все это с таким вкусом, красочно и эффектно описывалось в книгах, газетах, интернет-блогах, а уж сколько зрелищных фильмов про это снималось, не перечесть…

Федор снова затянулся, прервавшись и глубоко задумавшись. Дым в сумраке спальной кабины уже плавал клубами, с трудом выходя в вентиляционное отверстие у панельного потолка.

— Знаешь, благодаря средствам массовой информации и в самом деле чувствовалось — что-то этакое надвигается. Темное. Безнадежное настолько, что можно заранее складывать лапки и не трепыхаться. Где бы и что ни происходило: землетрясение, цунами, пожар, наводнение, террористический акт — все это моментально тиражировалось в телевизионных новостях. Планета, надо сказать, это очень большой шарик, Димон, и на нем во все времена всегда что-нибудь происходит. Просто происходит это в разных местах и в разное время. Но благодаря телевидению весь этот негатив, собранный воедино со всего мира и опрокинутый на среднестатистического обывателя одним информационным блоком, создавал жуткое, гнетущее впечатление. Словно и в самом деле вот-вот случится что-то страшное, просто не может уже не случиться. Ведь мы слышали это каждый день по многу раз… Ящик, блин, для зомбирования населения!

Раздавив окурок в пепельнице, Федор прикурил новую папиросу, уже не замечая, что собеседник давно не отвечает. Разговор о прежней жизни здорово разбередил память, а никотин хоть немного тушил костер воспоминаний, оберегая душу от пожара.

— Это я сейчас такой умный и продвинутый, Димон, задним числом. Размышляю о смысле жизни, когда этого смысла уже нет. А тогда, как уже говорил, я пацаном был, моложе тебя. Ни о чем не думал, только развлекался. Рубился в компьютерные игры, прожигал время впустую. Кстати, и игры были в основном все о том же — разномастные супергерои непрерывно спасали мир от каких-нибудь бед, причем обязательно масштабных, глобальных по самый копчик…

Наверное, Федор рассуждал о прежней, до Катаклизма, жизни еще долго, только Димка его не слышал.

Он спал, и дыхание его выровнялось, а сон был…

Нет, не был. Не был сон безмятежным.

Он снова очутился в привычном кошмаре.

Его разбудила неестественная, тягучая тишина на станции. Гомон множества человеческих голосов, естественным фоном наполнявший пространство платформы от побудки до отбоя, куда-то пропал. Димка мгновенно напрягся и несколько минут лежал, не шевелясь и напряженно прислушиваясь.

Ничего.

Тишина, казалось, просто звенела от тревоги.

Свет все так же проникал сквозь щели полога в проеме, разбавляя сумрак внутри спальной кабины, но уже намного слабее, словно с освещением тоже что-то случилось и большинство потолочных люстр погасло. Хорошо еще, что для зрения уроженца метро и слабых отблесков света более-менее хватало для ориентации в помещении.