Дети (май 2007) - журнал Русская жизнь

Более того, при подобном развитии событий неочевидна позиция Венгрии. Даже и в реальной истории Будапешт сильно колебался насчет участия в походе на Восток, лишь 27 июня под влиянием немецких успехов Венгрия присоединилась к «Барбароссе». Если бы первый удар нанесла РККА (тем более - по крайне не любимой венграми Румынии), энтузиазм Будапешта, скорее всего, вообще обнулился бы и страна осталась бы нейтральной. Хотя, если бы и не осталась, от этого было бы хуже ей, а не нам. И уж с гарантией 100% не ввязалась бы в войну Финляндия (которая в реальной истории оказалась единственным по-настоящему качественным союзником Германии в Европе), поэтому у нас бы не было никаких проблем на севере.

В итоге, даже если бы на западном направлении немцы успешно отразили советский удар, перейти здесь в контрнаступление у них, видимо, не было бы возможности. Им пришлось бы перебрасывать войска на юг, пытаясь спасти свою балканскую группировку и вернуть румынскую нефть. Поэтому наиболее вероятно, что после нескольких месяцев активных боев фронт установился бы примерно там, где он проходил осенью 1944 года. Войной могла бы быть затронута лишь та часть советской территории, которая прилегала к Польше и Восточной Пруссии, - Западная Белоруссия и Литва.

Правда, превращение осени 41-го в осень 44-го не обязательно означало бы красный флаг над рейхстагом в мае 42-го. РККА еще не имела бы того боевого опыта, который приобрела за три года реальной войны, а вермахт не прошел бы через Москву, Сталинград, Курск, Тунис и катастрофы лета 44-го. Линия фронта проходила бы не от Баренцева до Черного, а лишь от Балтийского до того же Черного или Адриатического моря, то есть была бы существенно короче. Это было бы более выгодно Германии как стороне обороняющейся и обладающей гораздо меньшими людскими ресурсами. В пользу Германии обернулось бы укорачивание ее коммуникаций и отсутствие рядом с ними партизан. С другой стороны, значительная часть немецкой промышленности оказалась бы в радиусе досягаемости советской авиации. Немцы не имели бы «остарбайтеров», «хиви», «восточных батальонов», а также пшеницы, леса, марганца, угля, коими они в реальности славно поживились на оккупированной советской территории. Все это осталось бы у нас.

Большой Тройки, видимо, не получилось бы. Разумеется, Черчилль бы не расстроился, если бы Сталин атаковал Гитлера. СССР и Великобритания, конечно, стали бы союзниками, но, скорее всего, чисто формальными, на уровне обмена информацией. Не было бы никакого ленд-лиза (просто потому, что Советский Союз не попал бы в ту критическую ситуацию, в которой оказался в реальной истории), однако при таком развитии событий мы бы точно без него обошлись. Британцы бы занялись Африкой, где очень быстро разделались с итальянцами, поскольку Роммель воевал бы против нас. А после этого спокойно сидели бы на островах, ограничившись борьбой с немецкими подлодками и наблюдая за тем, как два диктатора бьют друг друга на континенте. Тем более, что немцам было бы уже не до подводной войны (по крайней мере в тех масштабах, в которых они вели ее в реальной истории). Максимум активных действий, на которые могли бы пойти в такой ситуации англичане, - захват Сицилии.

Совершенно неясно, что делали бы США и Япония. Рискнула бы Япония напасть на США, если бы Германия уже в 41-м оказалась в критической ситуации? А если нет, полезли бы американцы в европейские дела?

Видимо, в Европе между РККА и вермахтом развернулась бы маневренная война, подобная той, что в реальности шла на советской земле. Возможно, немцы бы добивались в ней определенных эпизодических успехов, однако крайне неблагоприятное начало войны и несопоставимость людских и материальных ресурсов неизбежно решили бы дело в нашу пользу. Можно предположить, что это произошло бы в 1943 году.

Здесь возникает уже другая коллизия: где именно мы закончили бы войну - в Берлине или на берегу Ла-Манша? Если бы стала высока вероятность реализации второго варианта, англосаксы, несомненно, форсированно высадились бы во Франции (тем более, что немцам было бы не до «Атлантического вала», который и в реальности-то остался, в основном, мифом), чтобы встретить советских союзников как можно восточнее. В результате, скорее всего, им бы достались Франция и Бенилюкс, а нам, кроме Восточной Европы, - вся Германия, Австрия и Дания (что касается Греции, ее континентальную часть мы бы взяли еще в начале войны, а острова остались бы за англичанами). Насчет судьбы Италии и Норвегии возможны разные варианты.

Нельзя исключать, что «встреча на Рейне» переросла бы в войну между союзниками, причем ее инициатором мог стать Сталин. Ресурсы СССР были бы гораздо больше, чем в реальном 45-м, отсутствовал бы личностный фактор отношений между вождями Большой Тройки (взаимное уважение, возникшее между тремя этими выдающимися личностями, оказывало на них сильное сдерживающее влияние), США еще не имели бы атомной бомбы. Тем не менее, такой вариант представляется не очень вероятным. Слишком велика была экономическая мощь англосаксов, слишком сильны их флот и авиация. Сталин это прекрасно понимал. Англосаксы, со своей стороны, понимали, что не имеют шансов в наземной войне против СССР. Поэтому победители с чувством глубокого взаимного отвращения поделили бы Европу, как это и произошло в 1945 году.

Таким образом, война бы закончилась примерно так же, как и в реальности, только значительно раньше и с несравненно меньшими жертвами. Наши потери составили бы не 27 миллионов, а вряд ли больше двух миллионов человек (это были бы почти исключительно потери вооруженных сил). Материальный ущерб, понесенный нашей страной, естественно, был бы на несколько порядков ниже, чем оказался в реальности. Общеполитические последствия войны, как кратковременные, так и долговременные, тоже были бы примерно теми же, что и после настоящей Второй мировой. Не было бы, как уже говорилось, никаких проблем и с формально-юридической стороной дела, на роль «жертвы агрессии» Гитлер не подходил уже как минимум с 39-го.

Ну, и конечно, война не имела бы такого сакрального значения в нашем сознании, как сейчас. Мы бы гордились еще одной выдающейся военной победой, но вряд ли войну назвали бы Великой Отечественной. И даже если бы это название придумал агитпроп, оно бы не прижилось (как в 1914 году «не пошел» термин «вторая отечественная»). С точки зрения отстаивания геополитических интересов все было бы отлично. Да и факт «освобождения Европы от коричневой чумы» тоже никуда бы не делся, поскольку именно Гитлер и был коричневой чумой. Но никакого ореола святости война не обрела бы, поскольку она не проехалась бы по нашей территории и судьбам всех ее жителей без исключения. Не бился бы в тесной печурке огонь. Не уходила бы в лес смуглянка-молдаванка. Враги не сожгли бы родную хату.

Мы более адекватно оценивали бы собственную роль в истории и меньше страдали бы нынешней смесью мании величия и комплекса неполноценности. И власть наша не могла бы легитимизировать себя через май 45-го (а она каким-то удивительным образом умудряется это делать до сих пор, хотя не имеет к Победе никакого отношения). Таким образом, со всех точек зрения очень жаль, что 66 лет назад мы не начали первыми.

* СЕМЕЙСТВО *

Евгения Пищикова

Вечный зов

Образ идеального семьянина в брачных объявлениях

Каждый новый цикл культуры нуждается в артикуляции самых простых, но самых трудноуловимых понятий: что такое, например, благоразумный брак и какие качества должны быть присущи «идеальному мужу» и «идеальной жене». Брачное объявление - единственный документ, способный сохранять контуры общественной мечты.

Русский подвиг

Первое брачное объявление было напечатано в Англии в 1695 году, в сборнике лорда Гоутона «Как улучшить хозяйство и торговлю». Некий молодой джентльмен пожелал вступить в брак, «соответствующий его положению в обществе»; тут же были добросовестно перечислены денежные обстоятельства молодца - не только сумма наличного капитала, но даже и количество овец, пасущихся на зеленых его лугах. Овечки эти как-то тепло срифмовались с текстом современного брачного объявления, полюбившегося мне («Я одинокая Овца (Водолей), моим страданьям нет конца»).

Практически все газетные материалы и решительно все научные тексты, посвященные теме брачных объявлений, начинаются с истории вопроса. Так что наш молодой джентльмен (его звали Уолт Томкинс, и брак его оказался не слишком удачным) - давний гость публицистики.

Ну, и зачем нужно было опять тревожить Томкинса (вышел Томкинс из тумана, вынул сборник из кармана), если нам, например, интересны странички знакомств отечественных газет, к тому же опубликованные в самое последнее время?

А вот для чего. Письмо нашего джентльмена было напечатано в солидном провинциальном рекламном сборнике, издатель которого счел необходимым предварить новшество всего парой строк: «Я решил анонсировать всевозможные вещи, если они не предосудительны. И, между прочим, помещаю и следующее объявление, которое не предосудительно и за которое мне хорошо платят».