Дети (май 2007) - журнал Русская жизнь

Кроме того, я предполагаю, что ч/ю - псевдоним смирения. Залог легкого отношения к жизненной неудаче, счастливой способности удовольствоваться своим жребием. Важно верить, что твой супруг не будет скрипеть в подушку зубами от несовершенства жизни. Знать, что легкий он человек. Не тяжелый.

И, наконец, последнее. Ч/ю - это мировоззрение. Так скажем, личный самодельный постмодернизм. Принципиальный человек невозможен для семейной жизни в наше время. Он заведомый страдалец. Его прекрасная ограниченность роднит его с драгоценностью, но жить с мучеником за идею куда как тяжело. Тем более с маленьким мучеником. Не то постмодернист, для которого, слава тебе Господи, ничего особенно святого и нету.

Кстати, второе по популярности (после ч/ю) определение «идеального мужа» знаете какое? «Реалист», «разумный реалист». Только вчитайтесь в этот прекрасный текст: «Реалист с надеждой на лучшее, с ч/ю, будет ставить интересы семьи на первое место в жизни». Это гимн семейному самосохранению.

Голубь голубоглазый

Трудно расставаться с брачными объявлениями, ничего не написав о чуде. Десять лет тому назад главными словами на всякой страничке знакомств было два слова: «чудо» и «верю». «Я верю, случится чудо. Ты придешь, молодой, красивый работник дипкорпуса или моряк (желательно Морфлот)», - писали девушки. «Я знаю, ты где-то рядом, с грудью шестого размера и высшим гуманитарным образованием», - вторили им мужчины. Неужели в нашей стране больше никто не верит в чудо? Даже не ждет его?

Как же, ждут. Но только маленького. Маленькое чудо - новшество последних лет. «Блондинка модельной внешности познакомится с молодым авторитетом, смотрящим отряда. Буду ждать тебя, если тебе осталось не более пяти лет. Я верю в чудеса - у нас все будет хорошо». Большие чудеса кончились, а маленьких ждет каждый. Вот и водитель на разъезженных «Жигулях», когда он горячо, напористо кричит - сами скажите, за сколько поедем! - ты понимаешь: он ждет чуда. Он надеется, что ты скажешь: довезите меня, пожалуйста, за тысячу рублей до соседнего фонаря.

А сосед мой, гольяновский голубятник, разве не ждет чуда? Ждет. Недавно рассказывает:

- Я с утра чувствовал - случится что-то необыкновенное. Предчувствие у меня было. И точно - небо потемнело, тучи клубятся, между туч клочок голубой и луч золотой. И прямо по этому лучу летит на меня белый голубь. Огромный, с голубыми глазами, крылья золотом просвечивают. По лучу спускается и говорит…

- Господи, Федор, - тут уж я не выдержала, - что ж он тебе говорит?

- Ну, что там курлы-мурлы, по-голубиному дает мне понять: жрать, мол, хочу. Я его быстро покормил и хвать себе в голубятню. Ну, скажи, разве не чудо?

* МЕЩАНСТВО *

Евгения Долгинова

Убить фейхоа

Универсам как мир

Я люблю рынок, там душисто и вдохновенно. По периметру зала - бакалея и глютамат натрия, зато в центре, на кафельной колонне, - свиная голова, она улыбается. Живые раки - 300 р./кг (покупала их по просьбе знакомых для излечения кого-то от алкоголизма. Рецепт: высушить, смолоть, добавлять в еду и питье. Итог: мертвому припарки). Имеются также зеркальный карп, говяжьи сердца и вяленые китайские яблочки.

На рынке я бываю редко: это мероприятие, акция, поход. А в супермаркете Г. бываю почти каждый день. Он в двадцати метрах от дома.

Если выложить на стол два съестных воплощения тысячи рублей - одно с рынка, другое из супермаркета, - это будут образы Хозяйственной Мудрости и Консьюмеристского Вздора. В первой куче вы увидите два кило околопристойного мяса, литовский пармезан, желтую, будто из Бурятии, сметану, фиолетовый букетик базилика, нежно-вялую фасцию черемши и аутентичный армянский лаваш из армянской лавашни. Во второй - нарезку колбасы «Еврейская-Микоян», виноград размером со сливу, лепесток рамболя с лососем, корытце развесного салата «Русская красавица», мексиканский хлеб, мятый фрукт помелло и баночку песто, такую крохотную, что даже детская поликлиника не возьмет ее на анализ. За что, Господи? Ребенок спрашивает: «А ужинать?»

На рынке ты степенная женщина-мать с тихим кулацким прищуром, неспешно считающая трудовую копейку и отличающая огузок от оковалка. Отрежьте слева, заверните справа, вырежьте из серединки, покажите там. «Срок годности?… Нехорошо…» В супермаркете - глупое, легковерное существо с сорочьими ухватками, жертва этикеточной промышленности. «Я только попробовать». - «Изысканный и бодрящий». - «С провансальскими травами и изумрудной плесенью». Со временем ты научишься себя контролировать, вырастишь в душе достойную жабу и вместо полосатого рамболя принесешь домой буженину, в преддверии грядущего протухания уцененную на двадцать рублей, и картошку с капустой, и пирожок с яблоками, - но все равно деньги растают еще до кассы, как мороженое «Мини-бикини», картошка отборная в трупных пятнах, на шоколаде седина. Ребенок спрашивает: «А что на обед?»

Но дело не только в деньгах.

В советские времена здесь был магазин по имени «Диета». Хороший магазин, и продуктовые десанты из областей не пренебрегали им: было все положенное по два двадцать и два семьдесят, хек в брикете, спички, сигареты «БТ», десять двадцать за ноль пять. Что еще человеку надо и зачем оно, все последующее? На Родину пал гайдарочубайсовский мор и глад, а едва протерли глаза - Черномырдин, салями трехпроцентная, «Анкл Бенс», ликер «Амаретто», живи не хочу. С годами «Диета» замажорилась, продавщицы накрахмалили жесткие груди, но, несмотря на перламутровый лак в прическах, не утратили угрюмой человечности и по-прежнему отпускали знакомым мужчинам в долг - умеренно, без фанатизма. В начале тысячелетия это был неплохой, но все еще остаточно советский магазин: в нем оставались пологие витрины - наиважнейший сословный барьер. Человек за высоким барьером всегда немножко чиновник, даже если сидит в ларьке, захочет - даст, захочет - «говорите громче!», и это дисциплинирует тех, кто с чеком, заставляет слегка подобострастничать, двигать лицом, подбирать слова, искать тон; так сохраняется иерархия милостивых и просящих, и связь времен еще не подвластна бегу лет.

Потом «Диету» закрыли надолго, месяца на три. Типа ремонт. Мы и забыли про нее. Однажды идем мимо, и вдруг двери, стеклянные, автоматические, раз - и открылись. Вошли - а там рай. Барьеры сметены. Все горит и сияет, Валя, Галя и Тома с бейджами улыбаются, как неродные, улыбками сорта «ресепшн», по стенам, точно светильники, полыхают пятьсот сортов драгоценных алкоголей, за стеклом мильен рябых колбас, мед прыгает на варенье, каперсы на анчоусы. Яблоки «джонатан» размером с череп, побелить - и выйдет картина художника Верещагина «Апофеоз войны».

Ассортиментная благодать низошла не совсем на нас. Рядом отстроили два дома серии «элитки». «Элитки» - это то, что возводится бесшумными и бесчисленными восточными людьми на слякоти всего за полтора-два года и в десяти метрах от старых домов, жильцы бессмысленно протестуют, по ночам забивают сваи, - а однажды ты смотришь в окно и видишь чугунную решетку, двор, заставленный серебристыми, как на подбор, иномарками, не поместившимися в подземный гараж, и будку с гестаповцем. На минуту чувствуешь себя немного индусом, которому повезло оказаться вблизи от особняка британской администрации. Потом, правда, посмотришь на лица новоселов - и начинаешь понимать.

Но «Универсам на П.» - так он теперь назывался, ни рыба ни мясо, ни магазин, ни супермаркет, - довольно быстро показал благородной публике гнилой зуб. Полгода косметической нейтральности - а дальше пальба и гульба: тухлые, извините, куры. Которые охлажденные. Не с душком, а именно что. Несешь обратно - безропотно принимают, но зачем же тогда покупать. Купила мороженую курицу Doux и поразилась: то же самое. Пованивала размороженная рыба. Распадалась в слизь селедка. После употребления рыбы по-корейски соседке Ире дали бюллетень. У стюардесс торгового океана Томы, Вали и Гали ослабли мышцы лица и перевернулись улыбки. Девушки на кассах все чаще по два раза пробивали один и тот же товар. Пропускные рамки орали просто так, от склочности, навстречу бежал охранник с изменившимся лицом. Нарядный магазин стал походить на «Дикси» - не хватало только раскисшего картона под ногами.

Кто- то натравил санинспекцию, и «Универсам на П.» закрылся на ремонт. Мы помянули его тихим злобным словом.

На смену ему пришел супермаркет Г. Он тоже скурвился за полгода. Это их стандартный цикл созревания.

Начинали традиционно, с низких цен и манер повышенной галантерейности, - закончили новацией «пакет-майка цена 70 коп.», это которые раньше на кассе были условно бесплатно. Сначала у них пропал предмет первой необходимости: малоформатная водка, «мерзавчики». После этакого антинародного жеста стало ясно: хорошего не жди. Начали фасовать зелень в пакетики - меньше 25 рублей не выходило за укропную веточку. В мандариновую кожуру кто-то специально втирал черную краску. Зеленые лимоны на месте желтых - и хоть бы кто покраснел. Хлеб по 27 рублей. Однажды не нашлось туалетной бумаги дешевле 120 рублей. Пришла беда - отворяй ворота. Апогеем буржуазной мерзости и плевком в лицо окрестному неэлитному населению стали фейхоа по 855 рублей за кило.