Лирические произведения - Семен Кирсанов

РЕШЕТКИ

Решетки!                Я о васхочу сказать хоть развсю правду!                      Право есть —ваш формуляр прочесть.

Вы —          сотни тысяч пикбез воинов.                  Вы — крик:«Не подходить!»                               Вы — мирпищалей и секирбез ратников.                      Вы — смотрполков,              какие Петрна иностранный ладпостроил —                без солдат.

Вы —        Петербурга лик,стоящий штык о штыкпатруль            без часовых.Вы —       стрелок часовыхостроконечный строй.Вы —           декабристам: «Стой!»

Решетки!              Вы — печальзакрывшихся ворот,тюремного                       ключажелезный поворот.Вы — на окне,                       где взглядЖелябована ряд             оград.Вы — мир цепей                           из бронзы.Вы — репей                    из чугуна.Цветки           из стали.Лепестки,                раскрывшиеся там,где гибель лепесткам.

И нет —            вы не роднянаивного плетняв ромашках                     и травес горшком на голове.Вам —            тын                  ни сват, ни брат,о, легион оград!

Нет,          вы — конвой тропыдля каторжной толпывплоть до острогов,                                    гдена хлебе и водележали по угламприкованные                              к вам!..

Рудой еще когдавы были —                  и тогда,о, сколько бедняковнесли             из рудникови каторжной киркойрубили им                покой!..

Так —          вы из мертвецовросли вокруг дворцов.

И крицами когдавы были —                  и тогда,О, сколько клейм                             на лбупоставлено рабу,да,     божьему рабуиз беглых крепостных,который               вас ковали в стенах крепостныхо воле            тосковал,о ковыле в степях…

Вы         в пушкинских стихахо молодом орле,о машущем крыле…На вас самих                          орлыраспяты,               кандалык ногах у вас висят,и обнесли               фасадимперии.               И шпиквсе видит из-за пик…

Но вспомните                         и час,когда заставил васвдруг сделать                         шаг назадкрасногвардейский штык,Октябрьский                     Петроград!Вас к стенам придавилплетень             крестьянских вил…И —             как ни угрожалТаврический дворец —трагический конецвладельцев ваших                                  ждал!

Вы — шаг вперед опять,но вас погнала                          вспятьпод цоканье подковКонармия                    клинков.И миллион штыков(на каждом красный бант)вас усмирил.                      И вотвы — только ржавый сбродмечей,            и алебард,и копий.           Но — впередвершка вам не ступить!

Но как же с вами быть,чугунные цветы,секиры и щиты?Вас      ради красотыоставить,               может быть?

Оставим.              Так и быть.

А если вы — постыминувшего?                         И стягс орлом             о трех цветахвас тайно осенял?Тогда            вы — арсенал!Ни цепи,             ни цветки,ни медные виткитогда вас не спасут.

Решетки,              вас снесут!

ЛЕТНИЙ САД

О, зимний               Летний сад,заснеженный, не летний,где высоко                     висятсеребряные ветви;где погребен                        песокс замерзшими следами,где все еще                        не сроксвиданий                  и досвиданий;где так печален видпустующих                  скамеек,где даже тень любвиусесться               не посмеет.

Сад,       где газон зимызабыл         о незабудках,где весь античный мирживет        в дощатых будках;где в мраморной мечтевновь окунуться                              в мифы —в купальной наготестоят в кабинах                          нимфы;где лишь Крылов                               своене покидает кресло, —и сторожит                   зверье,столпившееся тесно;где в инее с утраПерсей            и Андромеда,где во дворце Петравсе говорит                  про шведа;где воздух                   в блестках оттуманов и морозов,где ночью                  у вороттаится Каракозов;где с флагами                         толпа,в воззваньях динамитных,где сквозь морозный пармелькнул              февральский митинг;где царские орлызабились               под короны,где подняли стволыбезлиственные                             кроны;где помнят о руках,что их сажали,                           корни,а ветви в облакахпарят,           нерукотворны,но — дерева где нет,какое           за два векаувидело бы светсамо,         без человека;где человек не взялв блокадный год                             ни чурки,а грустно замерзалу гаснущей                 печурки…

Сад,         где так дорог лучи каждый теплый градус,пришедший                        из-за тучна ленинградский адрес;где,        на руки дыша,кусты, скамейки просек,как сердце,                  как душа,о потепленье просят;где в сумерках                          на льду,у снежной филиграни,я     безответно ждудалекой телеграммы;где требуют весны,детей          хотя бы ради,и барельеф стены,и кольца             на ограде;где подается вестьвсем веткам                     по цепочке,что потепленье                           есть —пусть набухают почки;где птицы голосяти занимают ветви,где солнце                  снежный садвновь превращает                                в Летний;где новый оборотнаходит             стих звенящий:

«Надежду —                     у воротне забывай,                        входящий!»

РУССКИЙ МУЗЕЙ

Сегодня            я хожупо Русскому музею,там        на полотнах Гевидения сизеют;

желтеет            Левитани зеленеет                Шишкин, —вот-вот и упадутс мохнатых елей                           шишки.

Пройдешь                  Рублевский зал,побудешь при Петре ты,потом            тебя пленятТропинина портреты,

где с лентой и звездойсидит          вельможа старый,девица со свечойи юноша с гитарой.

Нас в Царское СелоБоровиковский                        вводит;прозрачно и светлоон тонкой кистью                               водит…

Как дверь                   из зала в сад,распахнута картина:в салопе              и чепце —сама Екатерина.

И чуть зеленый фонс дубравами                     в тумане,и жемчуга́ в ушаху госпожи                  в тюрбане.

И показалось мнепри этих             важных дамах,что галерея — мы,а зрители-то                        в рамах!

Брезгливые                      на насиз рам глядят вельможи,статс-дама                   щурит глазиз золоченой ложи,

графини              и князьялорнетами нас мерят,но, видимо,                        онисвоим глазам не верят!

И как понять сииковбойки,               куртки,                           блузки —столь вольный разговор,и — фи! —                  не по-французски?..

Что смыслят в нас цари?Как разберутся графыв глубинах                   наших глази наших биографий?

Попробуй                 в те годапортреты наши выставь, —для них           мы —                    что для насхолсты абстракционистов.

И ржевского купцапобагровели                        веки —не может он понять,что мы             за человеки!

Я к девушке иду,не жемчугом                    венча́нной,ее среди сноповписал              Венецианов.

На жатве,                 посредипрокошенных дорожек,в венце из русых кос,босая,             без сережек.

Он написал глазабольшие,               голубые,чтобы она моглапонять           глаза любые.

Знакома               и миламне черточкою каждой.А рядом —                узкий серп(без молота пока что).

И правда —                 смотрит таккрестьянка крепостная,как будто                видя нас,как будто                    вспоминая…

Она        в нас признаетсвоих парней и девок,гадавших                столько с нейна лавках посиделок,

кудрявых женихов,затерянных в солдатах,и братьев,                и зятьев,в ту пору бородатых…

Сама еще —                  дитя,а трудовые руки.Но знает,                 что придутк ней          любоваться                                 внуки.

В ПЕТЕРГОФЕ