Наследник императора - Александр Старшинов

Адриан привел Мевию в небольшую комнату с маленьким окошком, выходящим в перистиль. Мебели здесь почти не было: только плетеное кресло да стул. Адриан уселся в кресло, а стул оставил для Мевии.

– Жить будешь здесь. Я распорядился, чтобы принесли ложе, сундук, подставку для светильника, подушки и ткани.

– Ничего не понимаю, – призналась бывшая гладиаторша. – Зачем тебе охранница-женщина для того, чтобы охранять подростков?

– Будешь охранять царевну. Именно с ней тебе и придется проводить большую часть времени. Ее комната – рядом с твоей.

– Кто же она?

– Сестра Децебала. Не самая приятная особа, но ты будешь не только охранять ее, но и следить за ней.

– Значит, нет никакой опасности, а нужна только слежка? – спросила Мевия.

– Опасность есть.

Более Адриан ничего объяснять не стал, потому что в комнату вошла женщина в тунике без рукавов, из-под которой выглядывали рукава еще одной туники из белого льна, и в длинной складчатой шерстяной юбке. Молода женщина или не очень – сказать было трудно – она с такой силой задирала подбородок, так старательно демонстрировала неколебимость и надменность, что голова ее напоминала голову мраморной статуи. Свою варварскую одежду, украшенную лишь несложной красно-желтой вышивкой по вороту и подолу, женщина носила как царские одеяния.

– Здравствуй, Адриан, – проговорила она, даже не подумав склонить головы. – Разве я не просила тебя о встрече с Траяном? Почему мне опять отказано без объяснения причин?

Мевия наконец ее узнала: ну да, конечно же! Эта женщина вместе с детьми шла за колесницей Траяна во время триумфа. Мальчишки с тех пор явно подросли, а вот царевна почти не изменилась.

Мевия видела триумфальную процессию, когда та проходила по Большому цирку. Длиннющая людская змея, вливаясь в одни ворота Большого цирка и вытекая из других, медленно тянулась к улице Триумфаторов, чтобы свернуть затем к амфитеатру Тита и дальше – на Священную дорогу. В тот день с утра зимнее солнце решило порадовать римлян, но вскоре небо затянуло тучами, и хлынул дождь – холодный дождь конца декабря. Сенаторы и магистраты в процессии невольно прибавили шаг, и Мевия тогда подумала, как неловко и неудобно стоять Траяну на колеснице, запряженной четверкой белых коней. Лицо его, выкрашенное киноварью и теперь смоченное водой, блестело так, будто его облили настоящей кровью. А продрогший раб за спиной триумфатора, державший над головой Траяна золотой венок, лишь стучал зубами, забывая шептать на ухо повелителю мира: «Помни, что ты смертный».

Тогда, отведя взгляд от колесницы, Мевия стала глядеть на женщину – на ее задранное к серому зимнему небу бледное и гордое лицо, бесчисленные золотые ожерелья и браслеты, символы богатства покоренной страны, и белый плащ, никнущий к мостовой от струящейся с неба воды. Женщина была как сама эта далекая Дакия – недостаточно сильная, чтобы противостоять напору римлян, но все равно – не покоренная, какие бы девизы ни чеканил римский император на своих монетах.

Воспоминания эти тут же заставили Мевию проникнуться нескрываемой симпатией к пленной дакийке.

– Я дал ей имя Деция, – сказал Адриан, предваряя вопрос Мевии. – Раз ее брат – Децебал.

– Римляне отняли у меня все, теперь хотят отобрать даже имя, – тут же ответила царевна.

– Не злись, – сказал Адриан, – имя Деция звучит куда более по-римски, нежели Зинта. Но пусть Мевия зовет тебя Зинта, если так больше нравится.

– Сиятельный, – обратилась Зинта к Адриану, – разве мы не можем проживать в другом доме?

– Чем же тебе этот не по вкусу? Велик, просторен, у тебя здесь отдельный перистиль.

– Сам дух этого дома отвратителен, – сказала Зинта.

– Я исполнил твою просьбу, – сказал Адриан. – Привел свободную женщину, чтобы она жила подле, и хозяин дома был над нею не властен.

– Я теперь сомневаюсь, что это меня защитит, – заметила Зинта.

– А я думаю – защитит. Мевия – женщина многочисленных явных и тайных достоинств.

Адриан весело подмигнул бывшей гладиаторше и вышел.

Зинта, ни слова не говоря, взяла Мевию за руку и вывела ее в перистиль, но Адриана уже здесь не было – Мевия почему-то решила, что он ушел вместе с центурионом на гипподром.

Деревья в перистиле не росли – весь пол был выложен белым и зеленоватым мрамором, составлявшим сложный геометрический узор. Многочисленные статуи – в основном новенькие, недавно сработанные весьма посредственные копии, за которые хозяин наверняка выложил огромные деньги, плотным рядом выстроились в нишах под колоннадой. Вода в небольшом фонтане в центре перистиля кружила по загадочному лабиринту.

Фонтан оказался весьма кстати, Мевия спешно смочила лицо – встреча с центурионом Афранием заставила слишком сильно биться ее сердце.

– Римляне хотят убить моих сыновей, – сказала Зинта.

Мевия на миг замерла. Отряхнула руку и вытерла лицо краем туники.

– Ты уверена? – Ничего умнее в ответ придумать она не смогла.

– Да… – Царевна едва заметно кивнула. – Только Адриан нас защищает. И он привел тебя. Ты нам поможешь?

– Конечно… Но кто хочет убить? Ты не знаешь?

– Все.

Мевия не ошиблась – Адриан с центурионом Декстром тем временем прогуливались по гипподрому.

– Сервиан приходил вчера, – сказал Марк Афраний. – И они довольно долго беседовали с отцом.

– О чем именно? – спросил Адриан. Из голоса его разом исчез шутливый тон, теперь он задавал вопросы отчетливо и лаконично, будто наносил удары в поединке, от которого зависела его жизнь.

– Неужели ты полагаешь, отец делится со мной секретами?

– Полагаю, для такого человека, как ты, не так сложно подслушать несколько слов, сказанных в таблинии.

– Да, у этого дома есть одно достоинство. Он довольно стар, перекрытия не так сложно разобрать, и если забраться на чердак, то нетрудно, приникнув к дыре в потолке…

– И что ты услышал? – прервал его Адриан.

– Обещание возглавить провинцию Дакию.

– Такой провинции еще нет, – сказал Адриан сухо.

– Видимо, к тому времени, как Сервиан сможет распоряжаться провинциями, Дакия в их списке появится.

Адриан помрачнел. Можно сказать, потемнел лицом.

– Он ведет себя так, будто ему кто-то нагадал императорский пурпур…

– Может быть, так и есть? – усмехнулся центурион.

– Вчера у дядюшки была очередная пирушка, – сказал Адриан. – Люди самые высокопоставленные, круг самый узкий. Консуляр Сервиан, да консуляр Лаберий Максим, да консуляр Лициний Сура[68]. Траян как обычно накачивался вином, гости не отставали. И как-то нечаянно разговор зашел о Дакии и будущем царства… Так вот, Лаберий Максим предложил посадить в Дакии юного преданного Риму царевича и сделать зависимым царством. Это был мой план, я сам, как глупец, поведал о нем Лаберию Максиму, и теперь он выдал мои замыслы…

– И что Траян?

– Траян не сказал ничего. Зато Сервиан взвился, будто резвый пес ухватил его за ляжку. «Дакия – будет римской провинцией – и только провинцией! После победы мы не дадим ей своего царя!» – Он аж брызгал слюной. Никогда прежде не видел я его в такой ярости. Как будто кто-то собирался отнять его личные владения.

– Кто знает, – с нескрываемой ехидцей заметил Марк Афраний, – может быть, он полагает, что это – его личные владения, в будущем.

– Вообще-то Децебал еще правит Дакией…

– Это вопрос времени… Разговор может идти лишь об одном: какова будет судьба Дакии после падения Децебала – провинция или зависимое царство.

– И кого поддержал Траян?

Адриан на миг задумался:

– Неявно – Сервиана. Все понимают одно: пока юный Диег и юный Регебал живы – Дакия может сохраниться отдельным царством. Сервиан этого не хочет. И как мне показалось – Траян тоже.

– Отец должен их убить?

– Зачем же так явно? – зло усмехнулся Адриан. – Кто-то другой нанесет удар. Твой отец просто не будет мешать.

– Я ушел из дома в четырнадцать лет и поступил в легион, лишь бы выйти из-под власти отца, – сказал Афраний. – Когда меня охаживал дубинкой центурион, я думал лишь об одном: какое счастье, что меня бьет этот тупой ублюдок со сломанным носом, а не мой родной отец. Мать любила меня, но он свел ее в могилу, требуя вытравить плод и запретив ей рожать. Я помню – она, еще живая, лежала на кровати, а ткани вокруг были бурыми от крови. Отец схватил меня за волосы и выволок из спальни, не дав с нею проститься – как будто это я был виноват в ее смерти. Чуть что – он лично сек меня, да так, что я не мог ни сидеть, ни лежать, шрамы от тех ударов у меня до сих пор, раны легиона не смогли их закрыть – потому как в легионе я не получал ран в спину. В нашем доме один Пинакий относился ко мне по-доброму. Но он баловал меня тайком, когда отца не было рядом, а прилюдно изображал каменную неподкупность. Снисхождения в этом доме не было ни к кому и никогда. И вот я опять здесь! Знаешь, за что старик продал Клио? Нет? За то, что она пришла ночью в мою комнату, и я сдуру пообещал, что, став хозяином фамилии, отпущу ее на свободу. Дуреха по неосторожности разболтала кому-то мои слова. Понятно, женщина! Отец тут же решил продать Клио в лупанарий. А меня обвинил в том, что я замышляю его убийство.