Щепотка перца в манной каше - Аркадий Шугаев

— Мне это ни к чему, а что?

— Слово «настойка» происходит от слов «стоять», «настаиваться». А для того, чтобы настояться, нужно время. Не так ли?

— Ну, полчаса-то стоят они уже?

— Им месяц, минимум, стоять надо!

— Арканя, не болтай ерунду. В жарком израильском климате любой настойке и двадцати минут хватает. Наливай!

— Ладно, давай попробуем.

Сергуня так убедительно говорил, что я почти поверил ему. Я налил по стопке мятной.

— Арканя, это не серьезно, так ты никакого вкуса не ощутишь, — Сергуня взял пивной бокал, плюхнул в него из каждой банки граммов по пятьдесят и выпил.

Когда мы заканчивали последнюю емкость, я спросил у Гофмана, почему его в армию не призывают, а меня быстренько заграбастали.

— Потому, Арканя, что ты гой, христианин и для нашего еврейского государства никакой ценности не представляешь, — объяснил Сергуня.

— Ты ведь тоже крест на шее носишь, я сам видел. Помнишь? На Иордане.

Гофман вытащил из банки зелень мяты, отжал из нее жидкость себе в стакан и снисходительно произнес:

— Ты пьяный уже совсем, всякая хуйня тебе мерещится, — он распахнул ворот рубашки, и я увидел на груди у этого оборотня шестиугольную звезду…

Получил я оружие — легендарную американскую винтовку М-16. Америкосы сделали из нее национальный символ, фетиш, гордятся совершенным на их взгляд автоматом. Я как сторонний наблюдатель должен сказать правду: М-16 — полное говно. Никакого сравнения с нашим «калашом» это оружие не выдерживает. Автомат Калашникова — идеальная, в высшей степени надежная машина. Мороз, тропическая жара, дождь, снег, песок и грязь — все ему нипочем. А М-16 годится разве что для стрельбы в школьном тире.

Нас повели на стрельбище. Выдали патроны и разделили на группы, по двенадцать человек в каждой. Пристреливать оружие надо было из положения лежа. По команде сержанта моя группа улеглась на брезент, лихо у нас это получилось, по-ковбойски. Каждый хотел показать израильтянам, что мы тоже кое-чему обучены в Советской Армии. Стреляли одиночными и короткими очередями. Результаты порадовали сержантов, они восхищенно цокали языками, рассматривая продырявленные мишени.

После стрельб нас накормили, выдали каждому по сто пятьдесят патронов, каску, разгрузку под магазины с боеприпасами и две фляги. Жить нам определили в палаточном городке. Каждая палатка была рассчитана на десять военнослужащих, внутри уже стояли раскладушки и были приготовлены спальные мешки. Я занял угловую койку. Соседом моим оказался нагловатый парень, горский еврей Владик.

— Владлен, — представился он.

— Это имя расшифровывается как Владимир Ленин? — уточнил я.

— Да, отец у меня всегда был убежденным коммунистом.

— Ну что же, нормальное, звучное имя. Меня папаша вообще Спартаком собирался назвать.

Выпили мы с Владимиром Лениным водки за знакомство и забрались в спальные мешки, общение с остальными обитателями палатки отложили на завтра. Едва я приклонил голову и закрыл глаза, как бесцеремонный Морфей тут же уволок меня в свое царство. Там я увидел

Я не эмигрант и служу не в израильской армии, а в диком монгольском войске. Орда наша обложила со всех сторон древний город Ерушалайм, от него нас отделяют только высокие крепкие стены. Ерушалайм — непонятное для нас слово. Пленный переводчик путается, переводя с еврейского на монгольский, то называет этот город Ир Шалем — неделимый город, то Ир Шалом — город мира. Нам, монголо-татарам, это все равно, главное, что мы узнали — в этом населенном пункте живет много ювелиров, торговцев, просто богатых людей. Много золота и драгоценных камней находится в этом городе. Второе, что порадовало меня и моих товарищей — обилие красивых, фигуристых женщин, населяющих Ерушалайм. Мы жадно рассматриваем их своими узкими, цепкими глазами, в наших диких мозгах зреют сексуальные фантазии на их счет. Уже завтра мы, на правах победителей, овладеем ими. Еврейские женщины наравне со своими мужьями готовятся отражать нашу атаку: варят смолу, чтобы лить ее нам на головы, поднимают на крепостные стены камни, подносят оружие. Наивные люди! Никто и ничто не может противостоять монгольскому натиску.

За ночь пленные арабы установили напротив ворот таранные машины. Я сам ходил контролировать их работу, подгонял плетью, торопил. С первыми лучами солнца мы, шутя проломив оборонные сооружения, врываемся в Ерушалайм. Весело смеясь, мы рубим кривыми саблями и расстреливаем из тугих луков защитников города. Мы не знаем таких слов, как жалость, милосердие, снисхождение к побежденным. У нас другое мировосприятие и нет никаких духовных ценностей. Мы монголы — воины, захватчики, поработители планеты, и цель у нас только одна — захватить весь мир, обложить его данью, заставить работать на нас.

За два часа мы превращаем цветущий город в кромешный ад, опрокидываем его в тартарары. Переметные сумки у каждого воина полны драгоценностей, за каждой лошадью плетутся на волосяных арканах пленные женщины. А мужчин мы всех зарезали, ловко орудуя тонкими кривыми ножами. Горы трупов лежат в пустом, растерзанном городе. Здесь нам больше делать нечего, орда движется дальше. Следующий город — Багдад, он тоже будет обращен в прах, мы не оставим камня на камне…

Откуда такой сон выплыл, какие участки мозга сработали? Я ведь совсем не кровожадный человек и не приемлю насилия. Я можно сказать, гуманист. Наверное, во сне проснулись гены моего далекого пращура — хана Шугая…

Проснувшись утром, я обнаружил себя в одиночестве лежащим в палатке. Все раскладушки были пустые. Где остальные военные? Не вылезая из спального мешка, я закурил. Внезапно кто-то властной рукой откинул полог палатки. Передо мной предстала не очень симпатичная девушка в военной форме, тонкие губы она гневно поджала, глаза ее метали молнии.

— Как фамилия?! — задыхаясь от бешенства, спросила девушка.

— Шугаев.

— Шугаев, ты что, еще не осознал, что находишься в действующей армии?

— А ты-то кто вообще такая? — возмутился я ее манерами.

— Я — сержант, командир твоего отделения.

— Ну и что теперь? Я вдвое старше тебя, как ты со мной разговариваешь?

— В армии только звание играет роль, возраст не имеет значения, — отчеканила девчонка.

— Ну и что ты хотела?

— Все отделение уже давно в строю, а ты лежишь тут и куришь.

— Меня никто не разбудил.

— Через две минуты быть в строю! — приказала командирша и вышла из палатки.

Спал я не раздеваясь, поэтому мне нужно было только обуться и повесить на шею автомат. Через минуту я встал во вторую шеренгу, рядом с Владиком.

— Вы находитесь на учебной базе Армии Обороны Израиля. Здесь вы будете получать необходимые знания в течение месяца. Я ваш командир, зовут меня Ирис, — говорила уже знакомая мне девчонка.

— Баба командир! Издеваются над нами, — шепнул Владик.

— Сейчас вы должны заправить кровати, произвести утренний туалет. На это отводится пятнадцать минут. Потом завтрак, после которого мы пройдем в учебные классы и приступим к занятиям, — Ирис огласила распорядок дня.

Мы разошлись по палаткам. Скатав спальный мешок, я уже собирался идти чистить зубы, но тут заметил незнакомого волосатика, копающегося рядом с кроватью Владика.

— Ты чего это там ищешь? — спросил я.

— Владлен сказал заправить его постель, — ответил мужчина.

— И ты что, согласился?

— У меня другого выхода не было…

— Как это не было? Почему? — не понимал я происходящего.

— Он крутой, я его боюсь, — затравленно оглядываясь, прошептал волосатик.

— Ты кем работаешь?

— Я скрипач…

Его ответ помог мне прояснить ситуацию. В закрытом мужском коллективе подобным людям живется тяжело. Издеваются над ними все, кому не лень. Раньше я защищал подобных дохляков, но потом убедился в том, что это неблагодарное занятие. Некоторым людям просто нравится пресмыкаться, исполнять чужую волю, унижение для них приятно. Возможно, это проявления латентного мазохизма. Выходцы из богемной среды особенно отличаются в этом плане.

— Смотри, аккуратно заправляй, а то Владлен переделывать заставит, — предупредил я скрипача.

— Я и так стараюсь, — ответило ничтожество.

— А ботинки ты ему уже почистил?

— Он об этом не просил…

— А ты прояви инициативу, сам предложи. Музыкант задумался. Я с отвращением выплюнул окурок и пошел умываться.

Что представляет из себя календарь петербуржца? Ну, давайте бегло рассмотрим его. Итак, январь: Новый год, Рождество, мандарины, салат «Оливье», снег, морозы, лыжи и санки. Работать в этом месяце некогда. Февраль: зимняя рыбалка, слалом, распитие алкогольных напитков, День защитника Отечества, Масленица, блины, икра, водка… Март: Женский день, мимозы, подледная ловля корюшки и бельдюги в Финском заливе, предвкушение весны. Апрель: весь город пахнет свежими огурцами — на каждом углу торгуют корюшкой, снега уже почти нет, на деревьях набухают почки. Вербное воскресенье, Пасха, крестный ход, куличи, крашеные яйца. На подоконниках — рассада помидор и огурцов. Май: тепло, молодая зелень, сморчки в сметане, маринованная минога, Первомай, День Победы, салют, начало белых ночей, полные сети рыбы, острога, пиво рекой. Июнь: белые ночи, пивные фестивали, полные набережные раскрепощенного, контактного народа, разведенные мосты, концерты под открытым небом, почти голые женщины с тщательно выбритыми ногами. В этом месяце не то что работать — поспать некогда. Июль: жара, пляж, купание, люди бронзового цвета, шашлыки, ловля раков. Пошли грибы, «хачики» завалили город овощами и фруктами. Август: на дачах поспевает урожай, в лесу пошел белый гриб. Засолка огурцов на зиму. Бабки готовят варенье и компоты. В городе никого нет (одни приезжие). Паутина, мухи. Холодная окрошка, хлебный квас. Сентябрь: нарядные дети с цветами идут в школу. Начало театрального сезона. Маринование боровиков, соление груздей. Дыни и арбузы. Бабье лето, тепло, «бархатный сезон». Октябрь: золотая осень, воздух прозрачен и свеж, холодает, начинает ловиться налим. Самые яркие краски в году. Ноябрь: холодно, мокрый снег, слякоть, годовщина восстания большевиков. Поганый месяц. Спасение от тоски — коньяк, горячий чай с лимоном, посещение музеев, выставок. Декабрь: подготовка к Новому году, елочные базары, радостная предпраздничная суета, подарки, хурма, шампанское, петарды, бенгальские огни. Общее настроение: «Жизнь — прекрасна!»