Щепотка перца в манной каше - Аркадий Шугаев

— Ну, что ты ждешь?

Тогда я быстро втыкаю в зверька свою уже дымящуюся головню. Зверек радостно всхлипывает и гостеприимно обхватывает твердый, пульсирующий стержень. Начинается простой солдатский секс, строгий, без лишних нюансов. Нестандартность обстановки и возможная опасность доводят возбуждение до критической точки. Вдруг, одновременно со всех сторон, раздаются громкие заунывные вопли — на минаретах включились динамики, это муэдзины приглашают правоверных мусульман на утреннюю молитву. От неожиданности мы с Ирис вздрагиваем и тут же одновременно кончаем, очень сильно и сладко.

После этого мы приводим одежду в порядок, молча курим. Уходя с моей вышки, Ирис говорит:

— Аркадий, если я еще раз увижу тебя на посту без бронежилета, оштрафую, — девушка опять становится сержантом, строгой и неприступной командиршей.

Я закрываю за ней тяжелую металлическую дверь и делаю гигантский глоток водки.

— Аркадий! — раздается снизу властный окрик.

— Ну что еще? — я недовольно высовываюсь из окна.

— Спасибо тебе, — тихо произносит Ирис, и я впервые вижу, как она улыбается.

В армии мне пришлось тесно общаться с израильтянами, жить с ними под одной крышей. Я многое узнал об этом народе. Сброд, приехавший из бывшего Советского Союза, постоянно рассуждает о глупости израильтян, об их ограниченности и бездуховности. На самом деле все обстоит иначе — именно эмигранты являются самой гнилой, мерзкой, отвратительной частью общества. А израильтяне — веселые, приветливые люди, искренне любящие свою страну. Живут они легко, правильно, не гоняются за деньгами, не сходят с ума, считая копейки. Коренные жители не будут унижаться ради получения работы, как это делают эмигранты. Они просто живут и радуются жизни, солнцу, морю, женятся и разводятся, но все это они совершают без излишней драматизации.

Воюют израильтяне постоянно, вот уже пятьдесят с лишним лет, но и отношение к войне у них разумное. Ну, воевал, и что? Почти каждый из коренных жителей участвовал в боевых действиях. Но после службы в действующих частях они не становятся наркоманами, алкоголиками, не орут на каждом углу: «Я воевал!» Это норма — с оружием в руках бороться за права своего государства, защищать его интересы. Поэтому и нет у них никаких психологических срывов после службы в армии.

Я один раз видел, как из зала суда вывели молодого парня, чтобы отвезти его в тюрьму. Толпа родственников стояла на улице с фото- и видеокамерами, снимали его, садящегося в автозак. Все ржут чего-то, веселятся.

— Давай там, не грусти, а то не будет писька расти! — напутствуют они парня.

Тот тоже смеется, руками в наручниках машет. Что это — похуизм? Да! Но это хороший, жизнелюбивый похуизм! В тюрьму посадили… Что в этом особенного? Жизнь ведь на этом не кончается, не убили ведь, выйдет через несколько лет, набравшись жизненного опыта и новых впечатлений.

Забавно наблюдать, как израильтянин едет утром на работу. В машине у него громко звучит энергичная, бодрая музыка, сам он в это время выполняет множество операций: управляет автомобилем, курит, пьет кофе, разговаривает по сотовому телефону, читает газету, ругается с водителями соседних машин, подмигивает симпатичным женщинам. Все это делается одновременно! Человек стремится получить как можно больше положительных эмоций, каждая секунда жизни ему дорога, и он не тратит время на грустные размышления о ссуде в банке и растущих ценах на бензин.

Эмигранты, напротив, живут тяжело, скучно, натужно. Вламывают по двенадцать часов в день, копят деньги, экономят на всем, живут прошлой жизнью, воспоминаниями. Кого ни спроси — обязательно был в России генералом или министром. А чего же уезжали тогда? Эмигранты — это все сплошь неудачники, люди, которые не смогли ничего добиться в стране исхода и здесь ничего не добиваются, за редким исключением. Потому что нет в них силы, куража нет, корней нету и внутреннего стержня. Израиль они ненавидят так же, как и перед этим Россию.

Конечно, встречаются и среди приезжих приятные, деятельные люди. Авантюристы. Эти не пресмыкаются перед местными, не варятся в смердящей эмигрантской каше, не читают дурацких русскоязычных газет, в которых пишут об ужасах, творящихся в России, и сами бывшую Родину не обсерают. Но мало таких, очень мало…

Себя, естественно, я не считаю эмигрантом. Я здесь временный житель, можно сказать, турист, приехавший в Израиль в поисках приключений. И я уже чувствую — ПОРА НА СЕВЕР! Денег только немного надо подкопить.

Глава 7. Пора на север!

А возможно ли, живя в Израиле, накопить денег? Теоретически — да. Но для этого нужно вести соответствующий образ жизни, как, например, один мой знакомый, тоже, кстати, петербуржец. Он все годы, прожитые в Израиле, проходил в одном и том же тельнике, в жутких тренировочных штанах и совершенно невероятных опорках, которые называл почему-то ботинками. Продукты он не покупал никогда, питаясь исключительно на работе, а чтобы не голодать в выходные дни, выпрашивал у повара объедки, которые складывал в коробочку и уносил к себе в конуру. Платным транспортом этот человек, превзошедший своей жадностью самого Плюшкина, не пользовался, а перемещался исключительно на велосипеде, подобранном на свалке. Вода в Израиле дорогая, поэтому принимать водные процедуры он ездил на муниципальный пляж, где был оборудован бесплатный душ. Он не курил и не пил спиртного, но не потому, что заботился о здоровье, а все из-за нее — из-за своей патологической жадности. Женщин у него не было никогда, как же — на них ведь нужно тратить деньги! Так вот, ему действительно удалось скопить приличную сумму, сейчас он вернулся в Питер и купил там квартиру. Но ведь у меня-то так никогда не получится, я же себя люблю и уважаю.

Мы с Ингой купили со временем новую японскую машину, трехкомнатную квартиру и все необходимые бытовые приборы. Все это было приобретено в кредит, и каждый месяц банк вычитал из моей зарплаты приличную сумму. Разбогатеть мы планировали после того, как Инга подтвердит свой диплом и начнет работать врачом. Сейчас она усиленно готовилась к экзаменам. Бывалые, много повидавшие на своем веку люди говорили мне: «Наивный ты человек! Как только твоя жена начнет работать врачом, она тут же даст тебе коленом под зад».

Я расценивал эти слова как проявление зависти и не реагировал на них. Я слепо доверял своей жене, а как же иначе? Если нет полного доверия, тогда и жениться не стоит… Сейчас, по прошествии нескольких лет, я убедился, что люди были правы. Но тогда я и представления не имел о том, насколько далеко может зайти женщина в своем коварстве, и потому решил устроиться на более высокооплачиваемую работу. В супермаркете платили все-таки маловато. Но прежде чем поменять место работы, я решил съездить в Питер, я не был в родном городе несколько лет и сильно ностальгировал.

— Съезди, съезди! — иронично говорил мне тесть. — Как посмотришь на бардак, который там творится, так и ностальгия твоя улетучится без следа.

Тестю я, конечно же, не поверил, а поехал в Хайфу, где и купил билет на самолет, выполняющий рейс Тель-Авив — Санкт-Петербург.

После покупки билетов я отправился побродить по Хайфе. Случайно, в одной из арабских лавочек нижнего города, мне удалось купить несколько бутылок великолепного испанского вина. Это был сухой херес. Израильские виноделы выпускают неплохую продукцию, но хереса я почему-то в продаже не встречал. А тут такая неожиданная радость — сразу несколько бутылок. Вино вообще-то не мой напиток, я редко употребляю жидкости, содержащие менее 40% этилового спирта, но тут я готов был сделать исключение. Все-таки херес, благородное вино!

Чем же закусывать? Я решил, что это непременно должен быть сыр. Как-то раз мне бросилась в глаза афиша, там было написано: «Праздник вина и сыра». Кто устраивал этот праздник, неизвестно, но звучало здорово: вино и сыр, прекрасное сочетание. Какой именно сыр подобрать к хересу? Неизвестно, какие там механизмы сработали в моем перегретом израильским солнцем мозгу, но ответ явился сам собой — что-нибудь типа «Рокфора», с плесенью обязательно чтобы был, пикантный, изысканный. Праздник — так уже праздник! Стоил этот сыр недешево, намного дороже остальных сортов, но я все-таки купил полкило.

Дома Инга нарезала сыр аккуратными, очень аппетитными кубиками и воткнула в каждый из них по зубочистке, чтобы можно было, интеллигентно взяв тонкую палочку двумя пальцами, отправить ароматный кубик в рот. Я тем временем открывал бутылки с вином. Долго, наверное, херес пылился в арабской лавке, ждал своего покупателя: пробки выходили с трудом, нехотя, натужно. Я открыл сразу все бутылки, а то ведь Инге может прийти в голову мысль выпить одну бутылочку и на этом закончить праздник.

Едва я разлил вино по бокалам, как Инга сказала: