Безумные короли. Личная травма и судьба народов - Вивиан Грин

Сколь бы трагичной ни была жизнь и смерть Дона Карлоса, возможно, его отец был прав, когда думал, что если бы он продолжал жить, это было бы ещё большей трагедией для Испании.

VII. Большой Гарри

Генрих VIII, как колосс, затмевает всех остальных в XVI в. Если он заставлял дрожать от страха сердца многих из своих подданных, он так же завоевал их уважение и, как это ни странно, их любовь, по крайней мере сначала. В показной пышности его жизни, в ярком великолепии его двора, серьёзном образовании, которое позволяло ему писать со знанием дела на теологические темы, в его любви к музыке, которую он и исполнял, и сочинял, в величии его строений, как Уайтхолл, Хэмптон-Корт и Нонсач, в искусстве танца, турнирной борьбы и охоты он казался принцем Возрождения par excellence (в наивысшем проявлении (фр.). — Пер.). Если говорить о его положительных достижениях, то очень немногие английские короли оставили более заметный след. Он играл видную, пусть и не всегда успешную, роль в европейской политике, искусно лавируя по тропе между переходящим в конфликты соперничеством Габсбургов и Валуа. Будучи сначала Defensor Fidei (защитником веры (лат.). — Пер.), он стал верховным главой английской церкви, порвав с папой и создав национальную церковь полностью под своим контролем; поступив так, он проложил путь Писанию на местном языке, протестантским элементам в литургии и роспуску монастырей. Административный механизм правительства стал более эффективным в результате усилий Томаса Кромвеля; парламент приобрёл качество проводника огромного количества законов, которые привели к образованию реформированной англиканской церкви. В каком-то смысле он был основателем английского морского могущества, при этом даже названия его кораблей «Великий Гарри» и «Гарри Великолепный» отражали притязания их властного владельца. Даже если Гарри полагался в деталях своей политики и правления на инициативу и советы исключительно талантливых советников, Томаса Вулси и Томаса Кромвеля, он остаётся великим королём, или по крайней мере производит впечатление великого короля. «Он правил, — как сказал Элтон, — так же, как царствовал», и всегда последнее слово оставалось за ним. Используя искусство и церемониал, он положил на музыку теорию королевской власти.

Но если Генрих был создан в размерах, превышающих жизненные, это создание было с трещиной, пронизано всепоглощающими и чрезмерными эгоцентричностью, импульсивностью и подозрительностью. Они охватывали все стороны его личной жизни, проходили через его двор как электрический ток и в конце концов сказывались на управлении страной. Хотя он и был великим королём, в нём были компоненты тирана, и некоторые черты его характера граничили с ненормальностью. Глаза, которые глядят на нас с его портретов, холодны, хитры и бессердечны. На одном из его последних портретов, написанном Корнелисом Массейсом, он очень похож на то чудовище, которым действительно стал.

Генрих был праправнуком французского короля-шизофреника Карла VI. Его прабабка, Екатерина Валуа, жена Генриха V, вышла замуж вторым браком за Овейна ап Тюдора и была бабкой Генриха VII. В то время как, очевидно, было бы нелепо утверждать, что в личности Генриха VIII просматриваются нарушенные гены безумного французского короля, в ней проявляются признаки умственной и эмоциональной неуравновешенности. Мать Генриха, Елизавета Йоркская, умерла от родов, когда ему было двенадцать лет. Его отношения с отцом, Генрихом VII, были отдалёнными, так как он был вторым сыном Генриха, предназначенным, как сплетничали позже, но без достаточных оснований, для церковной карьеры. Фигура его старшего брата, Артура, наследника Генриха, отбрасывала на его жизнь длинную тень. В гипотетическом эссе один американский психолог попытался объяснить неприятности в семейной жизни Генриха в терминах Эдипова комплекса. Его аргументация, хотя и ни в коем случае не лишённая интереса, естественно, не может ничего доказать, но фигуры его отца и старшего брата определённо сыграли свою роль в формировании сознания юного Генриха.

Его отец создал образец монархии, который впоследствии был усовершенствован и превзойдён; Генрих VIII наследовал своему брату не просто как преемник на престоле, но и как муж жены своего брата. Пятнадцатилетний принц Уэльский, Артур, умер от туберкулёза в апреле 1502 г. Генрих был немедленно помолвлен с вдовой своего брата, Екатериной Арагонской. Через семь лет, вскоре после смерти своего отца, 11 июня 1509 г., Генрих женился на Екатерине. Екатерина была дочерью испанских монархов Фердинанда и Изабеллы и сестрой «безумной» королевы Хуаны, и отец Генриха одно время думал, как о возможной невестке и о той, и о другой. Хотя женитьба была отложена до 1509 г. и одно время казалось, что она вообще не состоится, в результате того, что Генриха VII разочаровала внешняя политика испанских монархов, принц Генрих в апреле 1506 г. писал о Екатерине как о «моей самой дорогой и горячо любимой супруге, принцессе, моей жене». Так как Екатерина уже была замужем за его братом, нужно было разрешение папы на преодоление препятствия родства первой степени по боковой линии (даже при том, что Артур похотливо хвастался, что он был «в середине Испании всю ночь», Екатерина всегда категорически утверждала, что её первое замужество никогда не завершилось брачными отношениями). Разрешение было дано в 1505 г.

В первые годы своего царствования король Генрих был харизматической фигурой: поразительно красив, потрясающе энергичен, признан великой надеждой гуманистов, блестящий спортсмен и игрок, одарённый музыкант, согласный в общем и целом предоставлять проведение публичной политики одарённому и преданному слуге кардиналу Вулси; хотя уже в 1513 г. Мор заподозрил в его правлении элементы тирании. Рядом с ним Екатерина, на пять лет старше своего мужа, казалась невзрачной, скучной женщиной, набожной и человечной, но всё больше и больше неподходящей парой, особенно по мере того, как у неё росло число выкидышей. Генрих, принц Уэльский, рождённый в 1511 г., прожил семь недель. Осталась в живых только дочь Мария, родившаяся в 1516 г. Ещё четверо детей, очевидно, родились мёртвыми. Одни такие преждевременные роды Пётр Мученик объяснял потрясением и страхом, вызванными ухудшением отношений между Генрихом и её отцом, Фердинандом Арагонским. Муж без конца попрекал ни в чём не повинную королеву предательством её отца, короля Арагона Фердинанда «и вымещал на ней своё недовольство».

К 1524 г. Генрих перестал регулярно спать со своей женой, хотя они ещё долго притворялись, что живут вместе. Женолюбивый по природе, он за пять или шесть лет брака спутался с одной из фрейлин своей жены, Элизабет Блаунт, которая в 1518 г. родила ему сына, впоследствии герцога Ричмонда. Её сменила Мэри Болейн, а затем её сестра Анна, утончённая и начитанная молодая дама, «излучающая секс». Он хотел, чтобы она стала его любовницей, но она сопротивлялась, почти наверняка не из моральных соображений, а из честолюбивого расчёта, так как хотела заменить Екатерину, которая больше не могла иметь детей, в качестве его жены. Сообщали, будто однажды она сказала: «Я намерена получить его, что бы ни случилось с его женой».

Чтобы разобраться в ситуации, надо принять во внимание сложный характер самого Генриха. Вера в священный характер королевского сана как выражение божественной власти и вытекающее отсюда обязательство беспрекословного подчинения монарху, какими бы чрезмерными или невероятными ни казались его требования, была одной из общепринятых характерных черт века Тюдоров. У Генриха она стала навязчивой идеей, византийской по качеству, возможно, необходимой реакцией на подспудное чувство собственного несоответствия. Эта вера была ему внушена с ранних лет и он был ею насквозь пропитан; она поддерживалась растущей памфлетной литературой. При повышенной способности к самообману он ни на минуту не сомневался в правомерности своих действий или своих целей, к каким бы последствиям они ни приводили. Если он чего-то желал, он старался это получить, потому что такова была его королевская воля. Нежелание папы признать недействительным его брак с Екатериной само по себе было вызовом независимости Генриха. Ему нужно было жениться на Анне Болейн не просто потому, что он думал, будто любит её, но и потому, что это становилось всё более необходимым для его самоутверждения — чтобы укрепить и подтвердить его Богом данную монаршую власть. «Стремление жениться на Анне, — замечает Эрик Айвс, — было, таким образом, не только попыткой удовлетворить чувства и желания; это был способ доказать свой королевский сан». Он хотел избавиться от Екатерины даже ценой объявления своей дочери Марии незаконной и жениться на Анне, и для осуществления этого нужно было всё смести на своём пути, чтобы обеспечить конечное исполнение его воли.