Кружилиха - Вера Панова

- Тяжелое зрелище, когда видный человек принужден погрязать в мелочах быта...

Он кончил бриться, проворно убрал со стола бритвенный прибор и остановился перед Лукашиным - статный, ловкий, в новых красивых подтяжках.

- Беда! - сказал он весело. - Проведаем, сосед, Уздечкина, а?

Лукашин обмыл челюсть под краном и, стыдливо отвернувшись, вставил ее в рот. Дар речи вернулся к нему.

- Можно, - сказал он.

- Вечерком, - сказал Мирзоев.

Лукашин подумал: вечером они с Марийкой уговорились идти в кино... Но тут же он решил, что Марийку баловать не стоит. В кои веки есть возможность целый день провести вместе с мужем, а она убежала к Уздечкину. А в пятницу или, кажется, в четверг она на всю лестницу расхваливала зубы Мирзоева...

- Сходим, - сказал Лукашин Мирзоеву. - Развлечем человека.

Уздечкин трудился над корытом с раннего утра.

Уже не было ничего чистого, чтобы сменить. В прачечной стирали долго, и надо было платить, а денег у Уздечкина, вследствие одного несчастного случая, совсем не было. Решил стирать сам.

- Федя! - стонала Ольга Матвеевна. - Оставь, сынок, я поправлюсь перестираю...

- Когда это будет! - буркнул Уздечкин.

В армии он нередко стирал на себя, и это не казалось ему трудным. Он храбро вытащил из чулана узел с грязным бельем. Из узла посыпались старушечьи кофты, детские платьишки, замазанные до черноты, детские лифчики, такие маленькие, что неизвестно как их держать в руках... Черт его знает. Как будто и носить нечего, а смотри-ка, целая куча барахла.

Попался под руку Толькин белый свитер и промасленный комбинезон, Уздечкин бросил их обратно в чулан: это пускай Толька сам стирает.

Оля стояла, прижав к животу кукольную кровать, и смотрела, как отец растапливает плиту.

- Я тоже буду стирать, - сказала она.

- Будешь, дочка, будешь, - сказал Уздечкин. - Лет через пяток будешь стирать.

Анна Ивановна в лиловой пижаме (не разберешь: юбка на женщине или штаны), с папиросой в зубах, румяная со сна, вышла в кухню, когда Уздечкин намыливал белье в эмалированном тазике.

- Господи! - сказала она. - Разве в таком тазике выстираешь? Вы возьмите мое корыто, оно же там, в чулане, на самом виду стоит.

- Я не рискнул взять, не спросясь, - сказал Уздечкин.

- Подумаешь, драгоценность, - сказала она и сама принесла ему корыто.

Она выдвинула на середину кухни скамью, положила на скамью несколько поленьев, чтоб было повыше, а на поленья поставила корыто. Уздечкин не догадался ей помочь. Он стоял с мокрыми руками и думал, что, когда она поднимает тяжести и сгибается над кучей дров, выбирая поленья поровнее, забываются ее необыкновенные платья, и красные ногти, и непонятные разговоры по-английски с Таней, а видна рабочая женщина с широкими плечами, которая не погнушается никаким трудом...

- Ну, вот. По крайней мере вы все сразу теперь можете намочить, сказала она и стала умываться под краном - плескать водой во все стороны, крепко обеими руками мылить уши и забавно полоскать горло, откидывая голову...

Уздечкин принял ее совет буквально: взял и вывалил в корыто разом все - белое и цветное. Спохватился, когда белье уже было перепачкано зеленой краской от старого крашеного платья Ольги Матвеевны. Тут и застала его Марийка, заскочившая узнать, что у соседей.

- Караул, батюшки мои, спасите! - сказала она, заглянув в корыто.

Она принесла бачок и стала вместе с Уздечкиным отжимать белье.

- Знала бы - переоделась бы, - сказала она, с сожалением глядя на свою праздничную розовую кофточку. - Погублю свой туалет, купишь мне новый, Федор Иваныч.

- Так вы идите, - сказал Уздечкин, смутившись. - Я сам. А то, в самом деле, испортите вещь...

- А что на нее, на ту вещь, молиться, что ли? - закричала Марийка.

- Ну конечно, здесь Марийка, - сказала Анна Ивановна, входя в кухню. - Где крик, там и Марийка. Угостите табаком, Федор Иваныч, у меня кончились папиросы.

Оля постояла немного в кухне, глядя на стирку, потом ей наскучило, она ушла.

У себя в комнате ей тоже показалось скучно: Вали нет - ушла к девочке в гости; бабушка дремлет, на столе ничего хорошего - хлебные крошки, да солонка, да остатки овсяной каши на сковороде... Оля вздохнула и пошла к Анне Ивановне.

Там была только Таня, она стояла коленями на стуле, облокотившись на стол, и читала книгу. Черные ее косы лежали на белой скатерти по обе стороны книги. Таня подняла глаза, спросила рассеянно: "Это ты?" "Я", ответила тонким голосом Оля, закрывая за собой дверь, как приказывала Анна Ивановна.

Таня больше не замечала ее, и Оля тихонько пошла по комнате, высматривая, нет ли чего нового. Было новое: на этажерке лежало большое красное яблоко. Особенно хорошо его было видно, если стать около качалки. Оля замерла около качалки, глядя на яблоко.

Таня дочитала книгу, закрыла ее, закрыла глаза и положила щеку на переплет. "Как закалялась сталь" - было написано на переплете. На щеках Тани, под ресницами, блестели слезы... Таня подняла голову и увидела близко от себя Олин профиль и светлый, чистый, серьезный глаз, вдохновенно устремленный на этажерку. Таня засмеялась и слезла со стула.

- Ты что? - спросила она.

Оля подняла к ней лицо и спросила:

- Для кому это яблоко?

Таня взяла гребень и стала расчесывать светлые прямые волосы Оли.

- Яблоко - для одной очень хорошей девочки, которая всех слушается...

- Всех? - переспросила Оля.

- ...и никогда не капризничает.

- Совсем-совсем никогда? - переспросила Оля.

Взгляд ее стал печальным: ясно, что яблоко не для нее.

- Дурак мой маленький, - тоном Анны Ивановны сказала Таня, отрезала половину яблока и дала Оле.

- А эту половинку мы оставим для Вали, - сказала она.

Оля взяла яблоко обеими руками и поскорее пошла из комнаты, забыв кукольную кровать на качалке: Таня могла передумать и забрать яблоко обратно. Уже в коридоре Оля сообразила, что оставлять другую половину Вале несправедливо: может быть, Валя ест яблоки в гостях у девочки; конечно же, Таня должна была отдать Оле все яблоко. Оле стало так тяжело от человеческой несправедливости, что она зарыдала. Никто не пришел на ее рыдания: в кухне кричала Марийка, ничего, кроме ее крика, не было слышно. Рыдая, Оля съела яблоко и еще долго потом плакала, размазывая по щекам слезы грязными кулачками. Наконец сказала:

- А может, там в гостях никаких яблок и нету.

И, высморкавшись в подол платья, пошла по квартире искать новых приключений.

У Тольки сегодня большой день: пришла его очередь на "Графа Монте-Кристо".

Принес эту книжку в бригаду Алешка Малыгин. Откуда достал такую - не сказал. Книжка была толстая, растрепанная, до того зачитана - ободраны не только поля, но и концы строк. Носил ее Алешка с величайшей бережностью завернутую в газету и перевязанную веревочкой. Он сказал, что если начнешь эту книгу читать, то уже не будешь ни спать, ни есть, пока не дочитаешь до конца, и что писатель, который сочинил это, - прямо-таки невозможный гений. Тотчас ребята стали записываться в очередь; чтобы установить очередь, тянули жребий. Те, которым достались последние номера, возмутились: они не соглашались ждать так долго. Чуть было не разодрались. Шум поднялся - рабочие, входившие в цех, затыкали уши.

- Об чем базар? - спросил, подойдя, мастер Корольков.

Ему не ответили: и голоса-то его не услышали. Марийка пришла, и та не сумела перекричать ребят. Орали до тех пор, пока Вася Суриков не внес предложение: разделить книгу на три равные части, чтобы одновременно читали три человека. Один читает начало, другой - середину, третий конец; потом меняются между собой. Таким образом сроки прочтения сократятся в три раза.

- Триста процентов экономии во времени, - сказал Вася.

Алешка, жадина, сперва объявил, что не позволит такую ценную книгу делить на части. Но ему доказали, что это с его стороны глупость и больше ничего: у книги все равно нет корешка, она вся распадается на листочки. Тут же, на станине, разделили книгу. Перенумеровали части красным карандашом, упаковали каждую заботливо и вручили трем счастливцам, которым выпал жребий читать в первую очередь.

И вот на целый месяц заболела бригада! После бессонных ночей, проведенных за чтением, ребята приходили в цех бледные, изнуренные. И только и было разговоров, что о графе Монте-Кристо. В книге не хватало многих листков, и некоторые читатели не могли уловить связи событий, но другие все поняли и с жаром давали объяснения непонимающим; а те слушали благоговейно... Слушали с жадностью и те, кто еще не читал.

Корольков пытался восстановить порядок. Саша Коневский провел воспитательную беседу. Рябухин разговаривал с ребятами, вызывали их к начальнику цеха - ничего не помогало. Заикнулись было о том, что книга для производства вредная и хорошо бы ее изъять совсем, - куда там!..

- Через наши трупы, - сказал маленький Вася Суриков: он еще не читал, его очередь была следующая.

В конце концов Корольков рассудил так: пускай переболеют, что поделаешь - эпидемия вроде скарлатины.