Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина - Арнольд Марголин

Немного позже приехал в Лондон итальянский министр иностранных дел Шалойа.

Он весьма охотно назначил мне аудиенцию и оказался весьма чутким другом украинского народа и вообще всех народов, проснувшихся от вековой спячки и стремящихся к свободному существованию под солнцем. Шалойа был довольно известным юристом в Италии, его появление на арене дипломатии было недавним и не очень продолжительным. Его сменил Сфорца, принимавший потом столь активное участие в вопросе о Верхней Силезии.

Все ясней становилось, что Англия с каждым днем все больше склоняется к отказу от всяких планов интервенции. Рабочая партия настойчиво требовала соглашения с большевиками.

Ллойд Джордж, убежденный противник не только большевизма, но и вообще социализма, пришел, однако, к заключению, что ближайшим путем к падению большевистского режима является своего рода «непротивление злу».

Он как бы хотел показать и своей рабочей партии, и всему миру, что большевизм, предоставленный самому себе, сам же себя приведет к своему логическому концу. При борьбе с большевизмом пушками последний остался бы, даже в случае поражения, с ореолом мученичества, вошел бы в историю как жертва, удушенная иностранными капиталистами – бандитами.

Вот почему Ллойд Джордж повел эту новую свою политику в отношении русского вопроса и допустил посещение большевистского царства представителями английских рабочих, писателями и т. д.

Он хотел, чтобы они сами убедились, своими глазами увидели, к чему привело на месте применение большевистских теорий и приемов, их насаждение в область действительной жизни. Большинство кабинета шло с Ллойд Джорджем.

Но был и решительный противник этого направления. То был военный министр Черчилль.

В своем пространном интервью по еврейскому вопросу, появление которого вызвало всеобщее внимание, Черчилль выступил в то время со своим оригинальным делением всего еврейства на сионистов и большевиков. Сионисты представлялись в этом интервью как лучшие сыны еврейского народа. Черчилль высказывал свое горячее сочувствие сионизму и пожелание достижения его идеалов.

Наоборот, большевики-евреи были представлены как враги рода человеческого. И тут же была брошена фраза о «российских большевиках и петлюровских бандах» как явлениях общего происхождения и порядка.

Выводы были весьма ясные. Во-первых, Черчилль объявлял себя большим другом сионизма. Во-вторых, он не знал о существовании среди еврейства огромного количества, подавляющего большинства, не принадлежащего ни к официальному сионизму, ни к большевизму. В-третьих, он был решительным противником украинского движения.

Но и помимо этого интервью было известно, что Черчилль, как настоящий реакционер, мечтает о восстановлении старой России. У него продолжали искать покровительства и помощи все бывшие белые генералы и новые кандидаты на эти роли.

И хотя Черчилль был в подавляющем меньшинстве, но все же его выступление и направление давали пищу для всяких надежд со стороны тех, кто даже во сне видел возврат к старому.

Работала наша миссия все это время с большим подъемом и напряжением всех своих сил. Олесницкий взял на себя всю переписку и сношения с Лигой Наций. Сэр Эрик Дрэмон, генеральный секретарь Лиги Наций, живо интересовался Украиною, размножал и рассылал членам Совета Лиги все, что мы ему посылали. Существовала, кроме того, специальная украинская секция при Обществе Лиги Наций, председателем которой состоял Олесницкий.

Вишницер специально заведовал еврейским отделом, помимо общих обязанностей по секретариату и прессе. Затем была специальная секция по экономическим и торгово-промышленным вопросам, которой ведали Меленевский и Шафаренко, автор весьма интересной брошюры о богатствах Украины.

На всякое малейшее проявление антисемитизма в среде украинцев, живших за границей и состоявших на службе, Вишницер и я незамедлительно реагировали. Таких случаев было мало, но и в отношении их мы получали должное удовлетворение. Так, например, в связи с уходом со службы одного из украинских деятелей и с отчислением из штата миссии в Англии его друга у меня произошли с ними неприятные объяснения. Я написал тогда С. В. Петлюре письмо, которое помещено в отделе приложений. Не знаю, был ли издан тогда тот циркуляр, который я рекомендовал в моем письме. Переписка с правительством происходила в очень тяжелых условиях, военная цензура еще не была отменена в ряде транзитных стран. Приходилось посылать корреспонденцию с оказией на Прагу, Берлин или Вену, где письма лежали в украинских посольствах опять-таки до оказии в Варшаву, Каменец или Тарнов.

Факт тот, что лица, из-за которых тогда загорелся весь этот сыр-бор, на службу не вернулись. И я сильно сомневаюсь в том, возможно ли было найти такое же отношение в тождественных случаях в ставке Деникина, Колчака или Врангеля.

Тем не менее благодаря свежим еще ранам, нанесенным еврейству полосой погромов на Украине, над всем, что носило название украинского, протягивалась густая пелена подозрительности ко всем и вся. Появились, например, в еврейской прессе сообщения, будто Никовский, новый министр иностранных дел, в связи с изготовлением проекта новой конституции и закона о временном Предпарламенте, высказывается за отмену института национально-персональной автономии. Мы немедленно запросили его и получили от него телеграмму категорического содержания, которая гласила: «Буду лично защищать в Совете Министров национально-персональную автономию».

Весть о том, что в Англии образовалась так называемая Федерация украинских евреев во главе с доктором Иохельманом, вызвала большое удовлетворение у украинского правительства. Такие же специальные организации для евреев – выходцев с Украины имеются теперь в Соединенных Штатах и, насколько я слышал, также и в Палестине. Самый факт сказавшегося в этом признания евреями Украины как самодовлеющей единицы вызвал глубокое удовлетворение в рядах украинского правительства, обратившегося к доктору Иохельману в специальном письме с выражением признательности ему, как учредителю названной Федерации.

Спокойное и объективное отношение Зангвилля и Люсьена Вольфа к украинскому движению, их умение отделять все злое, порочное и преступное от всего такого, что является чистым и незапятнанным родником этого движения, давать должную оценку и тому и другому, создало большую популярность этих имен среди лучших представителей украинской интеллигенции и правительства.

Ирландия и назревавшая угроза забастовок внутри страны отвлекали каждый раз внимание Ллойд Джорджа и всего правительства от внешней политики. В такие тревожные дни нечего было и думать о том, чтобы вызвать какой-либо интерес к украинскому вопросу.

Нередко в эти промежутки вынужденного отдохновения и безделья я ездил по окраинам и живописным окрестностям Лондона на вышке омнибусов. Этот способ передвижения, как известно, нигде на континенте не поставлен на такую высоту удобства и комфорта, как в Англии. Впрочем, оно и понятно, если вспомнить, с каких незапамятных времен омнибус появился и систематически развивался в Англии. Он занимает почетное место в повестях Диккенса и вообще в английской литературе.

Когда удаляешься от центра города и глядишь с омнибуса на фасады домов, на архитектуру и стиль построек, мимо которых он быстро несется, когда видишь прохожих, слышишь их речь – тогда только начинает ощущаться огромная разница во всем, существующая на континенте Европы и здесь на острове. Тут все старше, а потому и старее. Только то, что предназначено для общего пользования, идет рядом, нога в ногу, с прогрессом техники. Таких идеальных мостовых, такого уличного освещения, даже на окраинах, нет нигде на континенте.

Зато дома, как частная собственность, стоят в своей идиллической неприкосновенности с давних времен, приземистые, закопченные. Англичанин консервативен, он не любит ломать того, что уже существует. Он любит свой старинный особняк, и его не прельщают выгоды, которые он мог бы получить, возведя на месте этого особнячка с садом высокий доходный дом. Англичанин склонен к эволюции, но старый дом не обладает способностью медленного превращения в дом нового типа. И он стоит в прежнем виде, очень часто рядом с новым домом, недавно выросшим на соседней, раньше не застроенной усадьбе.

Но конечно, если пожар уничтожит старые здания, то на их месте возводятся уже постройки нового типа, с просторными, высокими и светлыми комнатами.

Я часто думал об этом, когда мне приводили соображения о нежелательности ломки старых государственных образований.

Конечно, ломка, крушение государств вызывает слишком большие потрясения и лишения для населяющих их народов.

Радикальное применение принципов Вильсона к тем государственным организмам, которые еще не распались и крепко держатся сковавшим их отдельные части цементом, вряд ли желательно в интересах самих народов, хотя бы и составляющих меньшинство населения, а потому подавленных в развитии своего языка, культуры и индивидуальности преобладающим большинством. Но совершенно иное дело, когда старое здание по той или другой причине уже рухнуло и когда рядом, по соседству, также изменились условия и принципы государственного строительства. В таких случаях только косность обывательской мысли и сила привычки могут диктовать стремление к восстановлению старого здания.