«Бежали храбрые грузины». Неприукрашенная история Грузии - Лев Вершинин

Отказ в помощи?

Политический расклад, однако, менялся. Междоусобица, терзавшая Иран почти 20 лет, наконец завершилась, причем наихудшим для Ираклия, а следовательно, и для Грузии, образом: луры Зенды, с которыми у Ираклия всегда были прекрасные отношения (они были далеки от проблем Кавказа, зато враждовали с северными тюрками, что делало их естественными покровителями Грузии), проиграли тюркам Каджары, опиравшимся на азербайджанские ханства и, соответственно, враждебным грузинам. При этом целью Ага-Магомеда, «сильной руки» Каджаров, было навести порядок во всем Иране, включая вассальные территории, вернув status quo времен Надир-шаха. Это означало, что война неизбежна. А Грузия к войне готова не была совершенно. Так что, начиная с весны, царь буквально бомбит Северную Пальмиру просьбами о помощи. Разумеется, ссылаясь на военные статьи Георгиевского трактата. Петербург молчит, размышляя. Сенат, в целом, настроен благожелательно. Однако общий расклад очень не в пользу Грузии. Параллельно с ее сложностями затрясло и Европу. Казнен Людовик XVI, Англия, Австрия, Пруссия и Испания заключают союз против цареубийц, активно агитируя и Россию. Екатерина – за, она хорошо знает цену мятежа черни. А весной 1794-го загорается еще и Польша: восстание Костюшки, война, третий раздел. Это куда актуальнее Кавказа, тем паче что теперь речь идет уже не о «двух батальонах». Каджары пока что «темная лошадка», но то, что они уничтожили Зендов и объединили Иран, факт, а значит, война потребует мобилизации всех сил Империи. То есть помощь Грузии означает отказ от активности в подхватившей вирус бунта Европе. А пока на Неве думу думают, Ага-Магомед прощупывает позицию России: на всякий случай не пересекая границ Грузии, он понемногу откусывает от нее земли, присоединенные Ираклием в период иранской Смуты. При этом ничем не рискуя: защита «новых приобретений» Ираклия, формально остающихся вассалами Ирана, под статьи Георгиевского трактата не подпадает ни с какой стороны.

Летом 1795-го Ага-Магомед выступает в очередной поход на Карабах. Ираклий в очередной раз просит о помощи: дескать, на сей раз нас атакуют обязательно. Но он столько раз уже кричал «Волки!», что Петербург предпочитает выждать. На что, видимо, и рассчитывал шах, на сей раз, не блефуя, неожиданно развернувший войска из-под Шуши на Тбилиси. А сил у Грузии, как выясняется, нет вовсе. На то имеются вполне серьезные причины, не столько военного, сколько политического характера, о которых нам еще придется говорить, однако удивляет то, что Ираклий, предполагавший нападение персов еще за 2,5 года до того, не принял никаких мер для (хотя бы) подготовки города к обороне. Да, битва при Крцаниси была трагична. Но не следует забывать, что старого царя, по факту, просто сдали: он сумел собрать всего лишь 5000 воинов, а в шесть раз большее войско царевичей и князей во время битвы стояло, выжидая, чем все кончится. Судя по всему, старик всем безмерно надоел. К слову, и уничтожение Тбилиси лежит на совести не столько шаха, сколько его союзников, азербайджанских ханов, вымещавших на грузинской столице злобу за прошлые обиды.

Впрочем, это уже не суть важно. Важно другое: как только российским властям становится известно, что Ага-Магомед все-таки решился, волокита заканчивается. О падении Тбилиси в Петербурге узнали примерно к концу сентября, а уже ранней весной следующего, 1796 года, в поход против Персии выступает хорошо подготовленная российская армия. Поскольку достаточных сил у России на Кавказе в тот момент не было, а уровень развития транспорта и связи очень отличался от нынешнего, следует признать: 2-й Персидский был подготовлен в рекордные сроки. Учитывая, что Иран Россию на тот момент все еще не интересовал, вопрос о подчинении азербайджанских ханств на повестке дня не стоял, имеющиеся разногласия по таможенным пошлинам вполне можно было решить в рабочем порядке, остается только гадать: что заставило Екатерину, заморозив серьезные европейские проекты, перебросить максимум сил на второстепенное направление. Ответить на этот вопрос тем более сложно, что версию об осознании Россией морального долга перед христианами Кавказа рассматривать не стоит по определению, как чересчур политизированную. Но, как бы то ни было, войска Зубова и Римского-Корсакова, как известно, вытеснили Каджаров с Южного Кавказа, отбросили их от границ Грузии, заняли ряд ключевых пунктов и уже готовились к наступлению в глубь Ирана. Однако в декабре 1796 года поход был свернут, армия ушла в Россию. Мнение грузинского официоза на сей счет однозначно: это отступление толкуется как «очередное предательство», более того, трусость: «В 1796 г. русские батальоны вернулись в Грузию (…). Хотя, как только посыпались очередные угрозы Ага Магомет-хана, русские тут же покинули Грузию. Торжество Ага Магомет-хана от возвращения русских войск было неизреченное». С данной версией, однако, трудно согласиться. Возможно, Ага-Магомед кому-то и угрожал, но – издалека, аж из Тегерана, куда поспешил отступить при появлении на Кавказе армии Зубова. Все проще: в начале ноября скончалась Императрица, а ее наследник Павел, имея совсем иные политические приоритеты, к азиатским инициативам матери относился более чем прохладно. Ему тем более еще власть необходимо было укреплять, вытеснять из политики мамины кадры, а Зубов как раз из их числа (даже более чем) и оставлять его во главе армии, создавая реноме «великого полководца», новому Императору было никак не с руки. Впрочем, даже в такой ситуации кавказские позиции Каджаров (сколь бы ни выпендривался Ага-Магомед) оказались подорваны настолько, что Грузия получила гарантию передышки как минимум на год, если не больше.

Лишение независимости?

Сказать, что нашествие Ага-Магомеда, сравнимое с разорительными нашествиями шаха Аббаса в начале XVII века, отбросило Грузию на две сотни лет назад, значит не сказать ничего. Оно поставило ее на грань не-существования. Если в «аббасовские» времена у страны все же имелся некий «запас прочности», то к концу XVIII века он явно и очевидно иссяк. Инфраструктуры фактически не существовало, экономика рухнула, население не могло платить налоги. В таком раскладе на повестку дня ситуации вновь встал вопрос о политической ориентации: по-прежнему надеяться на Россию или восстановить традиционные связи с Ираном, причем, по логике, «южный вариант», безусловно, выглядел намного предпочтительнее «северного». В самом деле, Россия была далека, не горела энтузиазмом в плане помощи и вообще имела тенденцию решать собственные проблемы без учета интересов Грузии (только так субъективно можно было истолковать спешный уход армии Зубова), а Иран был близко, живо интересовался делами Кавказа и явно был на подъеме. Правда, мешал «человеческий фактор» (Ираклий и Ага-Магомед были личностно несовместимы), но это обстоятельство уже роли не играло: шах в 1797-м стал жертвой заговорщиков, а царь так и не оправился после разгрома Тбилиси, понемногу угасая и становясь чисто номинальной фигурой. Зато Фатх-Али, племянник и наследник Ага-Магомеда, не менее «сильная рука», чем дядя (он был одним из лучших его генералов), в то же время отличался миролюбием, серьезным по восточным меркам гуманизмом и был не чужд симпатий к Грузии.

Безусловно, возвращение Ирана в ранг великой державы было лишь видимостью, реально эпоха Каджаров стала периодом тяжелейшего упадка, но в тот момент этого никто не мог знать, зато успехи Ага-Магомеда были очевидны, а перспективы правления Фатх-Али современники расценивали как радужные. Однако, невзирая на все это, Тбилиси в труднейшем 1797 году подтверждает верность «северной» доктрине. Царь (вернее, царь и его наследник Георгий, в связи с состоянием отца в это время уже фактически его соправитель) ведет активную переписку с СПб. Он просит военной помощи, а главное – денег. Причем немало: миллион рублей серебром. СПб не отказывает, но запрашивает насчет гарантий. Обсуждение этого вопроса растягивается на весь 1797 год. Нынешние грузинские историки неготовность России выделить заем рассматривают как очередное «проявление враждебности», но, думается, это не так. «Лимон» серебром – сумма солидная. Весь бюджет Империи на 1797 год равен примерно 80 миллионам, Грузия очевидный банкрот без каких-либо перспектив раскрутки, а такое чудо природы, как беспроцентные и безвозвратные кредиты «развивающимся странам» политики еще не придумали. Так что улита едет. А пока она едет, отметим: Ираклий уже далеко не тот автократ, каким был еще лет десять назад, а Георгий по характеру далеко не отец; в это время реальную роль возвращает себе дарбази, совещательный орган знати при царе, состоящий из лиц самых разных политических взглядов. Однако ни о каком активном или хотя бы пассивно-открытом противодействии со стороны дарбази новому туру раскрутки «северной» доктрины нам неизвестно. То есть большинство грузинской элиты по-прежнему рассматривает Россию как лучший вариант. Вот в такой обстановке в начале 1798 года умирает переживший себя самого Ираклий. На престол венчается его сын от первого брака Георгий. И практически сразу Петербург «просыпается». Что позволяет сделать вывод: российские власти просто не хотели иметь дело лично с Ираклием, который весь в прошлом.