Ледяная тетрадь - Андрей Викторович Рубанов

царица не может родить царю здорового наследника, – и это, конечно, воспринималось как ещё одно доказательство близкого конца света. В те времена, как и сейчас, люди хотели уверенно смотреть в будущее – а какое тут будущее, если у царя нет сильного, крепкого сына?..

Изнурённая непрерывными родами и попытками подарить мужу здоровых сыновей, царица Мария Ильинична умерла в марте 1669 года, в возрасте 44 лет, родив последнего ребёнка, дочь Евдокию (младшую), которая прожила всего два дня. Такая вот тяжёлая судьба выпала на долю царицы Марии: сама женщина сильная, она смогла дать жизнь шестерым сильным дочерям – и ни единому сыну.

Далее – в точности как у Пушкина: «Год прошёл, как сон пустой, царь женился на другой». В 1671 году друг царя боярин Артамон Матвеев устроил брак Алексея Михайловича со своей родственницей, 19-летней Натальей Нарышкиной. В придворном кругу произошла ротация: Нарышкины и Матвеевы «отодвинули» Милославских.

Молодая царица рожала три года подряд: сначала Петра, потом Наталью, потом Феодору.

Через пять лет после второй женитьбы царь Алексей Михайлович умер.

Наследником престола был заблаговременно объявлен пятнадцатилетний Фёдор Алексеевич, третий сын от первой жены; его венчали на царство 28 июня 1676 года. Он был болен цингой, почти не мог ходить, с места на место его переносили на руках.

По матери он был Милославский – и при дворе снова произошла рокировка: Милославские отобрали у Нарышкиных и Матвеевых главенствующие позиции обратно.

Артамон Матвеев и вовсе был сослан, вместе с семьёй, – тоже в Пустозёрск, где пробыл четыре года. Но, разумеется, не сидел в яме, как Авввакум, а жил с полным комфортом.

Безусловно, Матвеев и Аввакум встречались в Пустозёрске. Энергичный Матвеев вынашивал планы политического реванша – и мог пытаться превратить Аввакума в своего друга. Но пока что в Москве Матвеевых оттёрли от больших дел.

То было время, когда, при определённых условиях, никонианскую реформу могли остановить. Пятнадцатилетний царь Фёдор, хоть и учил грамоту под руководством западника и сторонника реформ Симеона Полоцкого, но находился под влиянием своей родной тётки, царевны Ирины Михайловны, а она стояла за старую веру.

Пост начальника приказа Большой казны, то есть управителя всеми финансами России, занял боярин Иван Михайлович Милославский, а другой приказ – Челобитный – возглавил убеждённый старовер Фёдор Соковнин.

Аввакум почувствовал ветер перемен – и отправил письмо новому царю Фёдору Алексеевичу, попросил помиловать его и отпустить на волю.

Поколебавшись, царь Фёдор приказал перевести пустозёрских сидельцев в монастыри Архангельска и Вологды, но вскоре передумал – и отменил своё решение.

Как обычно, при слабосильном и малолетнем царе борьба придворных партий резко обострилась. Фактически страной управляла царевна Ирина, но реформаторы тоже были сильны: за них играл и учитель царя Симеон Полоцкий, и патриарх Иоаким, и представители многих знатных боярских родов, недовольные очередным возвышением Милославских. Вопросы веры в этих политических интригах играли второстепенную роль: если ты мой враг и ты – за старую веру, то я, значит, буду за новую.

В результате Милославские упустили свой исторический шанс: в 1679 году царевна Ирина умерла, царь Фёдор приблизил к себе Симеона Полоцкого, а через год женился на Агафье Грушецкой, девушке польского происхождения. Царица Агафья осталась в истории как сторонница польской моды, склонявшая придворных к тому, чтобы стричь усы и бороды. Сама она носила «польскую шапочку» – женский головной убор, частично открывающий волосы. Другого вклада в культуру Агафья не сделала, просто не успела: через год после свадьбы родила первенца, Илью Фёдоровича, и умерла от родильной горячки, а вскоре умер и младенец.

Так или иначе, на рубеже 1670–1680-х годов, благодаря усилиям Симеона Полоцкого и влиянию на царя его польской жены, возобновилась вестернизация русского общества, а надежды на возвращение старой веры рухнули.

6. Первый тюремный писатель

В том же 1679 году произошло невероятное событие: за десять лет землянка Аввакума полностью обветшала и почти разрушилась.

Сгнить должен был узник – но сгнила его тюрьма; а узник продолжал жить и действовать. В философском и метафизическом смысле это, конечно, оглушительный факт. Тюремный сиделец пережил собственную тюрьму!

Темница сгнила не только и не столько из-за вечной мерзлоты – она сгнила, потому что узник презрел её, преодолел её. Темница сгнила, потому что в ней больше не было никакого смысла: даже запертый – узник остался свободным.

Человек глубоко верующий, прошедший через десятки лет опыта молитвенного труда, – защищён своей верой. Такую же защиту имеет человек действующий, всецело поглощённый работой, направленной на достижение конкретных целей. Аввакум был – и верующий, и действующий.

Тюрьма его не сломала, а сломалась сама. Сидение в яме не ослабило Аввакума, а укрепило.

Писателя или поэта бессмысленно сажать в тюрьму. Ограничить его творческую свободу невозможно в принципе. Писателя можно только убить. Писатель одинаково опасен и на воле, и в тюрьме.

В некоторых случаях тюрьма, наоборот, оказывается даже более комфортным для писателя местом. Лимонов – парадоксов друг – называл годы своего тюремного сидения «лучшим временем в жизни».

Даже отобрав у писателя бумагу и чернила, его нельзя остановить – он будет сочинять в уме и запоминать, либо царапать на стенах своей камеры. Так действовал Даниил Андреев, придумавший бо́льшую часть «Розы мира» в период тюремного заточения во Владимирском централе и затвердивший куски текста наизусть, а потом, после освобождения, сумевший их воспроизвести по памяти.

По словам Солженицына, он в годы сидения в лагере заучивал наизусть огромные фрагменты своих текстов; а когда освободился, почти всё вспомнил и восстановил на бумаге.

Творческая свобода для писателя важнее физической. По существу, он вовсе лишён физической свободы, даже если пребывает на воле: книга подчиняет его целиком.

В случае с другими артистами и людьми творчества всё не так однозначно. Архитектор, скульптор, музыкант, кинорежиссёр не могут творить в тюремной камере. Писатель или поэт – могут.

Писатель тюремной традиции – тот, кто познал весь круг унизительных мытарств: следствие, суд, приговор, этапирование к месту заключения – в тюрьму, в лагерь, в ссылку.

Писатель тюремной традиции пишет в тюрьме, но не обязательно – про тюрьму; и не обязательно он пишет художественные произведения – это могут быть и статьи, и работы философские, социологические, публицистические. В этом смысле тюремными писателями были и Ленин, и Сталин.

Русская тюремная литературная традиция наиболее мощная – но не уникальная. В тюрьме придумывали или писали свои книги Оскар Уайльд, де Сад, Луи Фердинанд Селин, Жан Жене. В тюрьме написаны тетради Антонио Грамши. В тюрьме немецкий политик и философ Август Бебель написал уже упомянутую нами культовую книгу «Женщина и социализм», имевшую громадное влияние на умы молодёжи