Шляпу можешь не снимать. Эссе о костюме и культуре - Линор Горалик

самих ее вещах не было ничего особенного, зачастую выделяют ее умение носить костюм, двигаться в нем, чувствовать себя свободно даже в школьном платье: «Она казалась единственной девочкой, которую ненавистная форма никогда не кусала под мышками»; «Та, у которой была прическа, носила туфли на небольшом каблуке. Ну, обычные такие. Но она умела, поэтому это было завораживающее зрелище». Некоторые подчеркивают не только и не столько наличие у «королевы» особых вещей, сколько отражение ее характера в одежде: «Ее можно было бы замотать в мешок – и все равно была бы королева»; «Ее костюм сообщал: „Я та девочка“»; «[По ее одежде] все сразу понимали, что она КЛАССНАЯ, что с ней интересно». Некоторые свидетельства очень явно подчеркивают связку костюма и харизмы, так часто возникающую в воспоминаниях о советском периоде, – это особенно интересно применительно к девочке-подростку: на нее проецируются взрослые механизмы советского потребления, что возвращает нас к теме «зрелости» «королев»: «Я думаю, она, как героиня Догилевой в кинофильме „Блондинка за углом“, была той самой женщиной, которая МОЖЕТ ДОСТАТЬ ВСЕ, и была убеждена, что она этого достойна! Собственно, в плане целеустремленности и достоинства девочка была такой же». Можно предположить, что этим и другим похожим свидетельствам особую ценность придает их удаленность во времени от объекта разговора: респонденты, возможно, помнят свои впечатления и проекции, хотя могут не помнить никаких конкретных деталей костюма «королевы» (хотя некоторые, будучи спрошенными, проявляют поразительную памятливость, дающую понять, насколько заметными оказывались на общем фоне те или иные вещи или способы их ношения: «У нее было драповое пальто, как у всех, в клетку, но она сделала ему узкие манжеты буф и черной тканью расклешила подол, это было потрясающе»).

Школьный сарафан и вареные колготки: усилия по созданию облика

Пальто с перешитыми манжетами и расклешенным подолом – очень характерный пример феномена, постоянно упоминаемого в разговоре о позднесоветских девочках-лидерах. Переделывание и создание одежды – обычная и многократно проговоренная тема применительно к советским вестиментарным практикам, однако здесь хочется отметить две особенности. Первая – переделки или самостоятельный пошив упоминаются уже применительно к 5–6 классам. Даже если учитывать возможные аберрации памяти, мы все равно убеждаемся, что девочки, заинтересованные в том, чтобы выглядеть лучше остальных, начинали пользоваться этой практикой очень рано: «В 11 лет я пошила себе юбку-солнце, красную, как учили на уроках труда, но я ее сделала с запахом, причем неглубоким: от малейшего ветра были только что не трусы видны. Я ее носила все лето, маму это сводило с ума»; «Она первая стала варить колготки и ходила в коричневой форме и в вареных колготках, это было невероятно круто»; «Платья мне всегда шила мама из коричневой ткани. Иногда довольно замысловатые. В девятом классе она вообще сшила мне сарафан. Я в нем отходила в школу два месяца, пока директор школы меня не заприметила и не велела соблюдать форму одежды»; «Все родственники со стороны отца отлично шили и были известными в городе закройщиками, к которым трудно „попасть“. Пока мы ходили в драповых пальто производства местной фабрики, она уже в младших классах носила шубы и кожаные куртки, сделанные папой». Второе – сам факт готовности приложить усилия для того, чтобы хорошо выглядеть, по сей день видится респондентам подтверждением того самого «осознания себя», которое выделяло девочку-лидера из толпы сверстниц: «Дорого мы не могли бы себе позволить. Но на шпильке таки надо учиться ходить, это труд. Особенно в те годы, когда не было удобной обуви, и все натирало»; «Я видела на тренировках, что у нее кровавые волдыри от этих советских туфель, но она заклеивала пластырем чуть не полголени и не сдавалась – вставала и шла». Интересно, что даже если девочка не шила для себя сама, она бывала вовлечена в практики советских модниц благодаря мамам, бабушкам, портнихам[13] – причем не только в практики создания модной и нестандартной одежды, но и в практики отстаивания своего права на ее ношение вопреки советскому общественному уставу: «„Что это за длина? Почему не в форме? – Я из формы выросла, могу прийти в форме, но она будет вот так“, – и показываю на себе, какой длины будет форма. „Не вот такая, и не вот такая, а вот такая, как у меня!“ – торжественно говорит завуч и показывает на свою юбку, которая заканчивается ровно посередине полного колена. Мама решила, что раз нужна форма, мы ее сошьем. И мама сшила мне платье: коричневое, но с искоркой, из тонкой шерсти, юбку сделала колокольчиком – специальный крой, облегающий на бедрах и расширяющийся вниз, длина – ниже колена. Рукава присборенные, с широкими манжетами, воротник с длинными острыми концами на стойке, карманы типа джинсовых, кокетка и рельефные подрезы спереди, но главное – все швы были отстрочены двойной джинсовой строчкой золотисто-коричневой ниткой». Эта готовность к сопротивлению школьным требованиям – в диапазоне от умения незаметно обходить правила до готовности к прямой конфронтации – воспринимается сегодняшними респондентами как одно из самых ярких отличий девочки-лидера от сверстниц и трактуется в первую очередь как харизматическое нонконформистское поведение.

«Со мной было сложно бороться»: лидерство и сопротивление костюмной норме

Когда на современной фотографии с последнего звонка видишь трех обнимающихся выпускниц в совершенно одинаковых, явно купленных в одном и том же магазине «советских» форменных платьях и в одинаковых, возможно – совместно приобретенных кружевных фартучках, ощущаешь немедленный диссонанс: воспринимать происходящее всерьез тебе не дает как обилие украшений (и их современность), так и идентичность всех элементов костюма. Парадокс советской школьной формы заключался в том, что, вопреки задумке, найти, скажем, в одном классе двух девочек в строго одинаковых платьях и фартуках было, кажется, почти невозможно. В статье «Советская школьная форма: канон и повседневность» исследователь Светлана Леонтьева замечает, что «история школьной формы не может быть написана вне истории повседневного отталкивания от нее», и задается вопросом: «А была ли норма „в форме“? Был ли стандарт? И не является ли он в каком-то отношении плодом коллективной антиавторитарной фантазии?»[14]. Статья Леонтьевой подробно останавливается на фактическом разнообразии школьной формы, которую советская промышленность выпускала в предперестроечный период, опираясь на разработанный в 1970‑х годах перечень республиканских стандартов для пятнадцати советских республик[15]. Леонтьева пишет, что «кокетка, накладные карманы, карманы с клапанами, застроченные складочки на лифе зачастую становились козырной картой при отказе от ношения фартука: раз уж фабрика такое платье пошила, значит неспроста». Тема противостояния рестриктивной униформе, борьбы за привнесение в нее индивидуальных