Капитали$т. Часть 6. 1992 (СИ) - Росси Деметрио

— Валер, — сказал я терпеливо, — жизнь вообще не такая, какая она должна быть. Нужно это как-то принять и жить дальше. И, позволь поинтересоваться, что конкретно тебя не устраивает?

— Да вот смотрю по сторонам. Мы же как думали? Сейчас прогоним коммунистов, уберем цензуру, всю эту херню, начнем работать, зарабатывать и жизнь будет как в Швеции, не хуже, колбасы полста сортов…

— Бабки у тебя есть, — заметил я. — Колбаса в магазине есть. Чего тебе еще?

— Да, колбаса, — замялся Валерик. — Я вот пробовал импортную колбасу, что-то не очень, Леха! Какое-то говно, если честно.

Я пожал плечами.

— А че ты хотел? Ты польскую колбасу пробовал, которая у нас по пятьсот деревянных за кило. Ясен пень, к нам сейчас всё говно со всей Европы повезут. Хочешь колбасы нормальной, бери на базаре у фермеров.

— Да не только же в колбасе дело, — сказал Валерик. — Ты мне голову колбасой заморочил, но речь же не о ней… У матери сосед — работяга, электрик шестого разряда. Жена, две дочки, мать неходячая. Была обычная семья… Спивается теперь. Зарплата у них копейки, да и ту не платят, так он чего-то с завода по мелочи приворовывает, на «пузырь» хватает.

— Хороший пример, — кивнул я. — Я бы даже сказал, типичный. И? Ты уж давай, из твоего примера какую-нибудь мораль выведи.

— Да какая мораль? — скривился Валерик. Я вот чего думаю — жили люди, пусть убогонько, но спокойно. А потом захотели получше жить. Но получше как раз и не выходит, вот в чем дело! Выходит все хуже и хуже!

— Раз у тебя с моралью не получается, значит я ее выведу, — сказал я. — Свобода, Валер. Именно так она выглядит. Просто наши люди не представляли, что это такое, теперь понемногу представляют. К нам пацан приходит в офис, лет двенадцать, газеты приносит свежие. А другие пацаны, еще младше, машины моют. Народ-то считал, что свобода, это когда все можно и цензуры нет. А, оказывается, что к этому идет такое положение, когда ты предоставлен сам себе в этой жизни. И рассчитывать можешь только на себя. Ну, на семью еще, но это не точно. Свобода — это когда сам устраиваешь свою жизнь. Как умеешь. И всем, по большому счету, насрать — сопьешься ты или миллионером станешь.

— Так особо никто не умеет, — сказал Валерик грустно. — Люди всю жизнь жили в одних условиях, а теперь — раз! — и в одночасье все с ног на голову! Люди привыкли к той жизни, чего им сейчас делать?

— Да я-то откуда знаю⁈ Часть людей, как твой сосед, пойдет по пути наименьшего сопротивления. Сопьется. Часть будет как-то перебиваться — таких большинство. Картошку посадят, чего-нибудь перепродадут, бизнес замутят, хоть и мелкий. Говорю же, пацаны лет по десять, машины моют. И очень немногие люди, Валер, добьются успеха.

— Ты считаешь, что это правильно? — спросил Валерик, внимательно глядя на меня.

— Я понятия не имею, что правильно, а что нет. Я знаю одно, те решения, которые люди принимают сейчас — это их личные решения. Свободные решения, Валер!

— Да не умеют они решения принимать! — воскликнул в каком-то отчаянии Валерик. — За них всю жизнь решения принимали! Какая зарплата будет, какие шмотки в магазине, какая жратва, какое кино по телеку…

— Все верно, — согласился я. — Не умеют, это ты точно заметил. Большинство — не умеет. И что? Раз не умеют, то и учиться никогда не нужно? Валер, это какое-то общество взрослых детей получается. За решениями всегда идут последствия, которые мы дурацким словом «ответственность» называем. Сколько раз нас могли замочить, не подскажешь?

— Если с самого начала… — Валерик задумался. — Хрен его знает, Леха! Много раз могли…

— Много! Конечно, где-то нам фартануло, ничего не скажу. Но если много раз могли нас грохнуть и не грохнули, значит мы все это время более-менее правильные решения принимаем! Раз-другой можно пропетлять, но не до бесконечности же. И теперь от наших решений тысячи человек зависят, с семьями. Их благополучие, банально, чего они жрать будут завтра. А твой сосед последовательно принимал неправильные решения. И всё. Теперь его никто не будет прорабатывать за то, что он бухой на работу пришел или прогулял, не будут собирать собраний и даже в ЛТП не направят. Бухаешь? Твои проблемы, твой выбор.

— Не знаю… — сказал Валерик. — Как-то это не по-людски. Столько лет людей учили дисциплине, тому, что начальство всегда право, не высовываться и все такое. Сколько лет вдалбливали, что много денег — это плохо. Человек же не может мгновенно перестроится. Может можно было как-то… постепенно?

— Может и можно, — согласился я. — Горбачев пять лет перестраивался. Что в итоге получили? Резню в республиках и уже начинающийся голод. Весь ужас в том, что хороших выходов не было. Их и нет, Валер. Я про реальную жизнь говорю, а не про теорию. Тупо нет спецов — как-то немного всё сгладить. Думаешь, Гайдар с Чубайсом и прочими в чем-то разбираются? Эти мальчики-мажоры? Нет, они, конечно, прочли какие-то книжки по экономике. Штук двадцать. И теперь умные слова говорят по «ящику».

— Ну вот видишь! — оживился Валерик. — Если даже такие люди ничего толком понять не могут, то с простого народа что взять?

— Слушай, — ответил я, — ты все время хочешь определить «хорошо» и «плохо» в очень сложных процессах, которые сейчас происходят. Так вот, плохо это если нас замочат в ближайшие несколько месяцев. Не только для нас. Водочный завод загнется, химкомбинат загнется, сахарный — скорее всего, тоже. Для простых работяг, судьбой которых ты так обеспокоен, станет хуже, чем было. А для тех, кто нас грохнет, будет хорошо, потому что какие-то деньги они с этого урвут. Понимаешь, какую задачу нам придется в ближайшее время решать?

— Понимаю, — усмехнулся Валерик, — не сдохнуть.

— Вот! — торжественно объявил я. — А ты охраной пренебрегаешь, между прочим. Это плохо и лично для тебя, и для дела.

— Да хрен с ней, с охраной! — отмахнулся Валерик. — Несправедливость! Вот в чем главное зло нашего времени!

— Ты прав, — согласился я, — только ты не учитываешь, что несправедливость идет в комплекте к свободе. Иначе не бывает и быть не может, на том мир стоит.

— Значит, или свобода, или справедливость? — не сдавался Валерик.

— Чем больше одного, тем меньше другого, — объяснил я. — Справедливость выгодна слабым, чтобы у всех все одинаковое — от талонов на колбасу и до квартиры. Свобода выгодна сильным — при свободе они всегда окажутся на вершине пирамиды, заберут у слабых все, что захотят и будут ими командовать. События августа прошлого года помнишь?

— Ну помню, — насторожился Валерик. — А что такое?

— Вспомни прессуху этих путчистов. Он говорит на камеру, а у самого руки дрожат. Сильный он или слабый? Как сам считаешь?

— Слабак, — махнул рукой Валерик. — Как и все остальные.

— Ну вот тебе и ответ. Страна, в которой слабаки оказываются на вершине власти, обречена.

— Ельцин, по-твоему, сильный? — спросил Валерик скептически.

— Всяко посильней этих деятелей во главе с Горби. Всех вместе взятых. Он четко знал, что хочет власть, и он у них власть забрал. А они ничего ему противопоставить не смогли. Всё просто же.

— Ни хрена не просто! — коварно улыбнулся Валерик. — Вон как твой сильный науправлял! Минимальная зарплата — полторы штуки, а килограмм свинины на рынке — триста пятьдесят! Как раз на четыре килограмма.

— Нет никакого противоречия, — устало сказал я. — Это говорит только о том, что кроме силы для управления еще и мозги нужны. А в мозгах — понимание, что нужно делать и, главное, для чего! Кстати, думаю, что Ельцин это понимает. Не головой понимает, не мозгами, а чисто интуитивно. Потому он к себе этих умников-мажоров и приблизил, и в правительство взял. Думает, что они чего-то знают и умеют, и в этом его ошибка. Очень серьезная. И тут дело даже не конкретно в Гайдаре! Я же говорю, нету у нас таких экспертов, чтобы из катастрофы вырулить. Не существует. А охрану, Валер, ты все же, не игнорируй. Если тебя грохнут в подъезде, мне будет неприятно. И грустно даже. Как-никак, одноклассники.