Плохая хорошая дочь. Что не так с теми, кто нас любит - Эшли С. Форд

во все стороны, часто бывал забавным и, как я предполагаю, в какой-то момент стал навязчивым. Она не лгала. Она действительно верила, что обеспечивает безопасность себе и своей семье, требуя от нас придерживаться одного и того же невозможного стандарта. На каком-то этапе своей жизни моя бабушка решила, что мнение других людей может убить. Своей критикой она надеялась выстроить стену совершенства вокруг себя и тех, кого она любила. Мы, как семья, можем столкнуться с испытаниями и бедами, можем даже повесить нос и распустить волосы, но не для того, чтобы своими слабостями вооружать Других против нас или против чести нашей семьи. Острота ее слов должна была пробивать нашу мягкую оболочку, закалять нас, служить щитом против осуждения со стороны Других.

Быть любимицей бабушки означало находиться под постоянным присмотром. Иногда мне хотелось, чтобы она забрала меня к себе, но через некоторое время я начинала сама себя осуждать. Она могла быть любящей, заботливой, интересной, как никто другой, но поток критики не прекращался. Возможно, я провела с ней больше времени, чем кто-либо другой из ее внуков и внучек, но она меня не баловала, хотя порой я и пользовалась вполне реальными побочными выгодами от ее редких, но продолжительных приступов щедрости. Мы часто ходили по магазинам, хотя у нас было не так уж много денег на покупки, и столь же часто смотрели вместе старые фильмы. Мои воспоминания о разных походах по магазинам уже давно перепутались, и почти единственный ориентир — это размер одежды, которую я носила в том или ином году, и то, как бабушка реагировала на эту информацию. Помню примерочные, продавщиц, аксессуары и предложения приобрести кредитную карту. Каждый раз, когда сотрудница спрашивала бабушку, не желает ли она приобрести их кредитную карту, она твердо отвечала: «Нет, не сегодня. Спасибо». Возможно, их учили не сдаваться с первого раза, но после такого ответа все они замолкали.

В тот день после полудня бабушка должна была взять меня с собой в Гленбрук-молл. Я дулась, потому что перед этим мы поссорились с матерью из-за Аллена.

— Ты просто его не любишь!

Она всегда так говорила, когда я жаловалась на то, что он сказал или сделал, а я не могла защититься, потому что она была права. Поэтому я просто повторила:

— Я не люблю его! Не люблю! С чего бы мне любить его!

Потом она начинала рассуждать о том, что нужно уважать взрослых, об оплачиваемых им счетах, о том, что больше никто не помогает ей, и я понимала, что проиграла. Честно говоря, я всегда проигрывала. И все же мне казалось важным продолжать сражение, особенно когда правда была на моей стороне.

Наш спор закончился тем, что я с трудом сдерживала гневные слезы, а мама металась по дому и периодически открывала дверь в мою комнату, чтобы высказать очередной аргумент в свою пользу. Я понимала, что совершила большую ошибку. Если мама серьезно злилась или боялась, что я расскажу о нашей ссоре бабушке, она не разрешит мне поехать за покупками. А больше всего мне хотелось выйти из дома. Наверное, я только что уничтожила свой единственный гарантированный шанс на это за все выходные.

Когда бабушка зашла в дом, в нем еще царила атмосфера недавней битвы.

— Эшли, поедем, — сказала она.

Я заглянула в гостиную, где мама складывала одежду, и сказала, что бабушка готова отвезти меня в торговый центр. Она окинула меня строгим взглядом.

— Не открывай рот лишний раз. Другим не обязательно знать о твоих чувствах.

Я кивнула и вышла из комнаты.

Когда мы покинули дом и направились к автобусной остановке, бабушка повернулась ко мне:

— Вы с мамой опять не поладили?

Я пожала плечами.

Бабушка посмотрела, не едет ли автобус, потом опять обратилась ко мне:

— Не хочешь рассказать мне, в чем дело?

Мне такой расклад не нравился. Можно даже сказать, я ненавидела его. Ненавидела, когда бабушка расспрашивала о матери, когда на самом деле ничем не могла помочь. Обычно она выслушивала меня, иногда даже соглашалась со мной, и этого поначалу казалось достаточно, но потом чувство удовлетворения быстро улетучивалось. А чего я могла ожидать? Мне не хотелось рассказывать о ссоре с матерью, потому что это все равно не помогло бы, а бабушка воспользовалась бы поводом покритиковать свою дочь, и мне не хотелось выслушивать ее критику. Возможно, впервые за все время я сказала, что не хочу делиться с ней своей болью. И она обиделась.

Мы ходили по нашим обычным магазинам, «JCPenney», «Sears» и «Macy’s», в основном молча или изредка спрашивая: «Тебе это нравится?» — после чего просто кивали или качали головами. Во время походов в торговые центры приобретать одежду было необязательно, но бабушка следила за тем, чтобы я перекусила по крайней мере фастфудом. Закончив ходить по магазинам, мы направились в фуд-корт и встали в очередь в «Panda Express». Там всегда была самая длинная очередь, но мне нравилось наблюдать за людьми. Я рассматривала посетителей различных ресторанов, пытаясь представить себе их жизнь в обратном порядке с того момента, как они встали в эту очередь. Мне было интересно, что они должны были сказать или сделать, чтобы оказаться здесь, и сколько из этих шагов они хотели бы отменить. Мне всегда было интересно, о чем сожалеет кто-то другой.

— Ты бы подобрее относилась к своей матери, — сказала бабушка, обращаясь ко мне, но глядя вперед на очередь.

Мы были теперь одного роста, и я повернулась к ней в смущении, а затем разозлилась. Она даже не знала всей истории и приняла сторону матери в споре, которого не видела, не слышала и о котором ей даже не рассказывали. Я закрыла глаза и почувствовала какое-то шевеление над собой в воздухе, словно меня приподняли. Я стала ритмически двигать ногами, перекатываясь с пятки на носок и стоя на месте. Со стороны я казалась обычным скучающим подростком, переминающимся с ноги на ногу. Но такому успокаивающему движению меня научили в группе поддержки оркестра — это был способ сохранить настрой, когда тебя изнутри переполняют чувства.

Когда я снова почувствовала, что твердо стою на ногах, я заговорила, стараясь, чтобы мой голос звучал размеренно:

— Да, нам всем нужно быть добрее друг к другу, и это касается не только меня.

Я понимала, что бабушка подначивает меня, обидевшись на то, что я не раскрылась раньше, но я попыталась защититься, не рассказывая никаких подробностей о случившемся между мной и матерью. Может, бабушка просто хотела услышать, что у