Плохая хорошая дочь. Что не так с теми, кто нас любит - Эшли С. Форд

мне следовало догадаться о нем раньше. Я убедила себя в том, что это должно было раскрыться по его письмам, рисункам, по тону голоса, просто я ничего не замечала, потому что не хотела. Мне казалось это логичным. Иногда мы с матерью оказывались в гостиной в одно и то же время и смотрели какой-нибудь фильм по каналу «Lifetime». В 75 % случаев сюжеты этих фильмов крутились вокруг изнасилования. Иногда я ловила себя на мысли, что готова простить отцу любое преступление, только не изнасилование. Раньше, до того, как стать реальностью, это предположение было моим величайшим страхом. Мысль о том, что он мог бы… я предпочитала дальше не думать. «Можно было и раньше догадаться, — думала я потом. — Догадаться о том, что что-то не так с теми, кто тебя так сильно любит».

На протяжении всей моей жизни отец олицетворял любовь ко мне. Глубокую, проникновенную, безусловную любовь. Я столько раз думала, что все мои проблемы были бы решены, если бы только он оказывался рядом, прижимал меня к себе и говорил, кто я такая и насколько он любит меня. Я и представить не могла, что мой отец может причинять кому-то боль или ошибаться как родитель. Мне было стыдно от такой моей наивности, и я винила себя. В ночной тьме самая печальная часть меня приходила к мысли, что преступления моего отца стали источником преступлений, совершенных по отношению ко мне. Только таким образом я могла связать то, что он сделал с изнасилованными им женщинами, и то, что сделали со мной в том сарайчике. Я надеялась на то, что Бретт отвлечет меня от этих мыслей.

Бретт любил меня. Он был прав, в этом было кое-что большее. После случившегося в сарае все книги, какие только случалось мне прочесть, уверяли меня в том, что я и так уже знала, но не ощущала телом: я не хотела того, что со мной произошло. Это было важно, потому что в тех фильмах, что мы смотрели с мамой, изнасилованные женщины больше не хотели заниматься сексом. Но со мной было не так. Я все время думала про секс с Бреттом и беспокоилась о том, что со мной что-то не так. Как будто я какая-то неправильная жертва.

Сколько бы раз мать, учителя, двоюродные сестры, бабушка и подружки по школе ни заговаривали со мной о механике и морали секса, никто не разу не упоминал о том, что изнасилование — это не секс. То, что Брэдли сделал со мной, то, за чем наблюдал его дружок в углу сарая, никоим образом не было тем, чем я хотела заняться с Бреттом. Но все эти книги с белыми девочками на обложках в подростковой секции отделения библиотеки округа Аллен в Хессен-Касселе говорили мне о разнице. В целом мире не было никого, кто настолько заботился о моей безопасности, как Бретт. И если я хочу проверить, правы ли эти книги, то лучше всего проверить это с ним.

Я лежала в кровати Бретта, обнаженная ниже пояса, ждала, пока он найдет презерватив в комнате своей сестры, и проигрывала цепь событий, приведших меня сюда. Я всегда думала, что если я наконец решу добровольно заняться сексом, для меня очень важны будут свечи, мягкая музыка или, по крайней мере, бритые подмышки, но в тот момент все это казалось ерундой. Мне было шестнадцать, и меня захлестнул поток гормонов. Бретт был добрым и нежным. Он не высмеивал меня за мои подмышки. Он никогда не делал грубых замечаний о женщинах и не настаивал на том, чего мне не хотелось. Я доверяла ему, верила в то, что он будет обращаться со мной осторожно.

И мне нужно было кое-что доказать.

Когда он нашел презерватив и залез под одеяло ко мне, тепло его обнаженной кожи разлилось по всему моему телу. Мои мышцы расслабились, когда он медленно поцеловал меня и спросил, все ли в порядке. Я кивнула, побуждая его продолжать. Его пальцы музыканта дотрагивались до всего с любовью, как до музыкального инструмента. Бретт аккуратно ощупывал меня, не теряя контроля. Его прикосновения были осмысленными и нежными, и к тому моменту, как наши тела слились, я была более чем готова принять его. Минуты пролетели незаметно, и благодаря любви и терпению я получила один из величайших даров в своей жизни: глубокое осознание того, что я занималась сексом по своей воле и что это не походило ни на что другое из того, что я испытывала раньше. Ни на что другое.

20

Слишком многое в моей жизни казалось непредсказуемым, слишком зависимым от настроения и намерений других. Сложить нечто последовательное из протекавших дней и недель казалось непосильной задачей. Я плыла по течению, появлялась и исчезала в жизни окружающих меня людей, ходила и ездила вместе с ними, находилась рядом, но не слишком привязывалась к ним. Графика у моего выживания не было. Я старалась держать среднюю оценку на уровне B, а иногда и меньше, но не очень-то поддерживала Бретта в его стремлении окончить школу с отличием. Самой стабильной частью моей жизни был оркестр, но и он мотивировал меня лишь до определенной степени. Школа казалась тренировкой перед тюрьмой белых воротничков, и я даже не делала вид, что успеваемость меня так уж заботит; главное — поступать так, чтобы все оставались довольны.

Я продолжала читать все, что попадалось мне в руки, особенно если этого не задавали в школе. Учителя иногда разочаровывались во мне, но по большей части любили меня и считали достаточно умной, чтобы понимать важность образования. Некоторые заводили со мной разговоры о колледже, но это была болезненная тема. Я была бы рада поступить в колледж, но в реальности не могла себе это позволить, и когда я начинала размышлять о причинах, то не могла удержаться от слез.

Еще в средних классах раз в неделю я обращалась к матери с просьбой отослать мои документы в поддерживаемый штатом фонд «Стипендиаты XXI века», оплачивавший обучение в колледже для учеников из семей с низким доходом, набравших как минимум средний балл C, а затем посещавших курсы. Некоторые из моих учителей, в том числе мистер Мартин, неоднократно отводили меня в сторонку, убеждая в необходимости заполнения и отправки документов. Он спрашивал, не хочу ли я, чтобы он позвонил моей матери и убедил ее подписать и отправить эти бумаги. Я четко объясняла, что это не поможет. Я прекрасно понимала: если мама узнает, что