Пора предательства - Дэвид Кек

— Кра!

Дьюранд застыл у выхода во внешний двор. А потом увидел. По обеим сторонам сидели на стенах иссиня-черные птицы. Падальщики. Многие сотни. Они занимали каждый свободный кусочек стены, каждую амбразуру над беспокойной толпой.

Дьюранд вывел геридоновского Бледного во двор. Не только пернатые зрители спешили на турнир — чуть ли не все население Акконеля высыпало на улицы, что вели к ристалищу. Жители города, с посеревшими лицами, замерзшие, стояли на поросших травой склонах под стенами. В одном конце ристалища ждал герцог Радомор, на другом — застыл Ламорик, выжидая, пока Гутред подтягивал подпругу его коню.

Все, кроме старого оруженосца, не сводили глаз с Радомора. Герцог Ирлакский казался огромным, точно каменный идол. Лицо его тонуло в тени, однако никакая тень не могла скрыть, каким огнем горят черные глаза. На обоих плечах сидели, глядя на противника, грачи — ухмыляющиеся, самодовольные. Рядом возвышался и его паладин, рыцарь-поединщик: закованный в броню монстр вышиной с каменных королей на Орлиной горе. Сейчас он склонил голову в шлеме на сложенные чашей руки в тяжелых латных рукавицах.

— Эй! — Берхард протянул Дьюранду какой-то ржавый узел. — Оуэн нашел кольчугу тебе по размеру и гамбезон, из которого еще не вся набивка повыпадала… если потом мы будем участвовать в общей схватке.

— Отлично, — поблагодарил Дьюранд. Ржавчина слишком уж походила на старые пятна крови; надеясь, что под коростой найдется надежное колечко-другое, он принялся натягивать кольчугу.

С возвышения на толпу взирал герцог Абраваналь — и взгляд его был холоднее льда. Рядом с ним сидели Дорвен и маленькая Альмора — темные глаза малышки были куда серьезнее, чем пристало маленькой девочке.

— Вбивают вешки, — пробормотал Берхард. — Герольды сейчас на стороне Радо. Я с ними парой слов перемолвился. — Он показал на пространство перед стеной. — Первый шест из бузины.

У подножия откоса для публики рыжеволосый герольд покосился на пять тысяч пернатых наблюдателей перед тем, как передвинуть кол, отмечавший южный конец ристалища.

Конзар подошел к Ламорику. На голове у того были кольчужный капюшон и стеганый подшлемник на кожаных застежках.

— Постарайтесь выбить его из седла.

— Превосходная мысль! Хорошо, что у меня есть с собой копья, — саркастически усмехнулся Ламорик.

Гутред надел на плечи своего господина шит, проверяя длину лямок.

Дьюранд оглянулся на Берхарда.

— Бузина. Славное дерево, да?

— Ну, «проклятым» его называют чаще, чем «веселым»: уж больно сильно пахнет, да и сердцевина слишком мягкая. Зато, слыхал я, эту самую сердцевину легко выдолбить, чтобы сделать свисток. Это уже вполне весело.

Герольд двумя быстрыми ударами вбил бузинный кол — черные крылатые наблюдатели ответили на стук хриплым зловещим карканьем.

— Старайтесь выжать все, что можно, из первой же сшибки, — продолжал Конзар. — Точный удар — и быть может, вы и ваше имя еще поживете на свете. Выбейте его из седла — кто знает, вдруг у него лопнет ремешок на плече или нога в стремени застрянет, тогда все кончится, почти не успев начаться.

Гутред водрузил одолженный из замковых запасов шлем поверх кольчужных колец и мягкой подстежки, с несчастным видом пытаясь стереть пальцем бурые пятна.

Ламорик сощурился.

— К черту, Гутред, ты уже шесть раз пробовал. Мне хочется пожить хотя бы до начала турнира.

Гутред уже проверял шпоры хозяина.

Герольд со своим подручным достигли восточного угла ристалища, прямо у ног Радомора. Два грача нагло смотрели на них, как всегда нахохлившись. Радомор буквально курился в еще остававшемся около него клочке тени. Герольд вытащил очередной кол.

— А это кладбищенское дерево, — заметил Берхард. — Тис.

— Владыка Судеб, — покачал головой Дьюранд.

— Роковой тис, так его называют.

Герольд как следует стукнул по верхушке шеста палицей. Шест не поддался. От второго удара кол расщепился — в притихшем дворе треск прозвучал особенно звонко, — но вошел глубоко в землю. Кони затрясли головами.

— Дерево смерти, вбитое быстро, — продолжал отсчет Берхард. — И треснувшее.

— И о чем это говорит? — спросил Дьюранд.

— Даже думать не хочу.

— Вы просто кучка вздорных старух! — в сердцах воскликнул Ламорик. — Долго еще?

Конзар гнул свое:

— Если дойдет до пешей схватки, Радомор сильнее вас. Он боец сильный и коварный, руки у него длинные, да к тому же сукин сын не знает колебаний.

— Пойти, что ли, поставить на него? — фыркнул Ламорик.

Гутред так дернул подпругу на скакуне Ламорика, что всадник чуть не потерял равновесие.

— Ваш противник увечен, ваша светлость, — пробурчал он.

— Ах да, — протянул Ламорик, припоминая. — Что-то с шеей. И?..

Герольды пересекли длинный двор и теперь собирались вбивать шесты со стороны Ламорика.

— С запада вроде как будет дуб, — сообщил Берхард.

— Сильное, славное дерево, — обрадовался Дьюранд.

— Но конкретно этот дуб был повален бурей.

— Ветром? — спросил Дьюранд, думая, что такое предзнаменование вполне могло бы — должно было бы! — означать удачу.

— Увы, его, беднягу, молнией небесной шарахнуло.

Шест с первого же удара глубоко ушел в землю.

— У Радомора владения на западе, правда? — сказал Дьюранд.

— Ну да, — согласился Берхард.

— Радо полукалека еще с прошлого лета, с Хэллоудауна, и шея у него по сей день выглядит не лучше, чем в Тернгире. По всему, что я слышал, шею ему сломали парни Безумного Бороджина. Хотя она вроде как и зажила, все равно его беспокоит.

— Да что ты говоришь? Бедняжка не спит ночами от беспокойства? Переживает, какую бы тунику надеть?

— Работайте ногами, — продолжал советовать Конзар. — Пусть сукин сын покрутится. Пусть погоняется за вами. Не стойте на месте. А как только выдастся случай — лупите мечом.

— Хм-м-м. Так говоришь, у него слабое место — шея? А какие тайны ты пока придерживаешь, а, Кон?

Рыжеволосый герольд с помощником присели прямо у ног Ламорика.

— Привет, ребята, — поздоровался Берхард. Оба, вздрогнув, задрали головы.

Ламорик провел закованной в металл рукой по лицу.

— Долго еще мне ждать?

— Почти все, — ответил герольд.

Ламорик рассмеялся.

Оуэн подался вперед и спросил у герольда:

— А сейчас у тебя что?

Последний кол был длинным и серым, точно свеча.

— Ива.

Дерево скорби, утраченной любви.

Герольд замахнулся молотом. Из стаи птиц послышалось суховатое похмыкивание — иные перелетали с насеста на насест. Герольд ударил снова. Казалось, грачи специально собрались, чтобы глазеть и глазеть на это зрелище, пока наконец не свернут себе шею. Помощник герольда переустановил колышек. Герольд ударил еще раз. И еще.