Между Лондоном и Москвой: Воспоминания и последние записи - Иоахим фон Риббентроп

органами — все они хотели вести свою самостоятельную внешнюю политику. Я был убежден в том, что если внешнюю политику определяет глава государства, то только одно министерство иностранных дел призвано при этом давать ему компетентные советы и регулярно информировать его.

Большинство трудностей возникало с министерством пропаганды, которое хотело вести ее и внутри страны, и за границей. Из-за того, что фюрер в начале войны своим указом возложил на меня ответственность за зарубежную пропаганду, но одновременно распорядился, чтобы при этом я пользовался аппаратом министерства пропаганды, мне пришлось вести многолетнюю борьбу с доктором Геббельсом. Фюрер очень часто принимал его сторону. К тому же отдел печати имперского правительства, который до 1933 г. входил в состав министерства иностранных дел, был отдан министерству пропаганды, что, на мой взгляд, было политико-организационной ошибкой. Пресса, вне всякого сомнения, является одним из важнейших внешнеполитических инструментов, и влияние на нее — дело министерства иностранных дел{19}.

Сильные трения существовали все эти годы с Партийной канцелярией, возглавлявшейся Борманом[83]. Здесь дело касалось прежде всего вопросов о положении и роли церквей обеих конфессий, о работе Заграничной организации (НСДАП] и некоторых других. В церковном вопросе Борман занимал позицию совершенно бескомпромиссную. Она приводила к сильнейшей напряженности в отношениях с Ватиканом, а также активизировала против нас все церковные круги в протестантских странах, вызывала в области внешней политики весьма важный и невыгодный для нас ход развития, все более обострявшийся в годы войны. Все мои возражения, адресованные в Партийную канцелярию и даже самому Адольфу Гитлеру, ни к каким изменениям не приводили.

Весьма значительные трудности за границей, особенно в первые годы моей деятельности в качестве министра, создавала мне Заграничная организация НСДАП. Так было, например, в Южной Америке. Там и в других государствах сложилось впечатление, что Германия своими парадами, униформами, массовыми митингами и т. п. хочет внести национал-социализм в зарубежные страны. В результате понятие «пятая колонна», хотя по существу и без всяких оснований, было перенесено на эту организацию. Все это дало в руки Рузвельту гротескный пропагандистский аргумент, будто Германия хочет закрепиться в Южной Америке и оттуда вести действия против США.

Ввиду этих и подобных возникавших в разных странах трудностей я постоянно подчеркивал, что, несомненно, правильное объединение проживающих за рубежом немцев в рядах Заграничной организации ни в коей мере не соизмеримо с тем ущербом, который порождался самим характером ее поведения. Но она была любимым детищем Рудольфа Гесса, и мои прежние такие дружеские отношения с ним были очень омрачены разногласиями и трудностями сотрудничества с руководителем этой организации Боле. На практике мне пришлось несколько раз по указанию партии предпринимать демарши в отношении иностранных государств, чтобы «прикрыть» очередную выходку какого-либо члена этой организации, но это была лишняя нагрузка для нашей внешней политики.

В мировоззренческих вопросах (наряду с церковным особенно в еврейском вопросе) я как имперский министр иностранных дел вступал в неизбежные конфликты с рейхсфюрером СС [Гиммлером]. Вскоре весьма серьезные разногласия возникли и по вопросам разведывательной деятельности, поведения СД[84] (Служба безопасности) за границей, а позже — политики в оккупированных странах. Сначала отношения с Гиммлером у меня были хорошие, поскольку я поддерживал его идею создания элиты руководителей-фюреров. Но вследствие все более сильного вторжения его органов в область внешней политики между мною и Гиммлером возникла очень серьезная скрытая вражда. Я неоднократно пытался преодолевать противоречия, поскольку сотрудничество с ним было необходимо в интересах рейха. Его становившееся все более могущественным положение вело к тому, что он пытался добиться исключительного влияния на внешнюю политику. Примирение с Гиммлером так и не удалось; напротив, его поведение по отношению ко мне становилось лишь враждебнее.

До окончательного личного разрыва моего мужа с Гиммлером дело дошло зимой 1941/42 г., когда рейхсфюрер СС попытался в длительной беседе привлечь его к созданию клики в собственных интересах. При этом возникла ситуация, которая дала моему мужу повод бросить реплику: «Гиммлер, я этого никогда не сделаю, я остаюсь лояльным фюреру!» Гиммлер как преемник фюрера считал моего мужа неприемлемым для себя по внешнеполитическим причинам.

Я хотел бы дать здесь предваряющее соответствующие события краткое описание тех трудностей, которые имелись у меня с Гиммлером. В первую очередь из-за его бескомпромиссности в вопросе о масонах и церквах, а также в результате того обращения с евреями, которое Гиммлер собственной персоной осуществлял во всей Европе, возникло дополнительное внешнеполитическое бремя, равнозначное по своей тяжести вражде какой-либо великой державы. Все предложения по изменению этой политики отклонялись Гитлером и все больше самим Гиммлером. В ходе войны появились новые причины для трений в таких оккупированных странах, как Франция, Дания, а позже Венгрия. В каждой из этих стран Гиммлер имел собственного высшего полицейского начальника; в большинстве случаев своего главнокомандующего назначал и вермахт. Когда представители министерства иностранных дел желали решить тот или иной вопрос политическими средствами, они достаточно часто сталкивались с крупными трудностями в тех инстанциях, которые подходили к этому вопросу только с полицейской или военной точки зрения, так как все эти органы через своих начальников докладывали Гитлеру и получали от него указания. Решение почти всегда принималось вопреки политическим предложениям представителя министерства иностранных дел.

Еще более роковое воздействие оказывали противоречия в области разведывательной службы. Кадры СД, действовавшие за границей зачастую без достаточного опыта разведывательной деятельности и занимавшиеся тайной слежкой за нашими послами, затрудняли работу глав наших дипломатических миссий. В качестве примера достаточно привести тот факт, что на основании секретного донесения СД, доложенного непосредственно фюреру, я получил приказ немедленно отозвать глав трех наших миссий из Испании, Португалии и Швеции. Точно так же — под давлением Бормана — были заменены руководители миссий в Румынии, Греции и Болгарии. К тому же Гитлер часто назначал на дипломатические посты тех людей из своего окружения, которые просто уже не пользовались его доверием и которых он хотел поэтому убрать с глаз долой, например своего бывшего адъютанта Видемана: его перевели на должность генерального консула в США. Гиммлер непосредственно докладывал Гитлеру и свои внешнеполитические донесения, получаемые им от собственной разведывательной службы, а тот затем на основе неверной информации принимал спонтанные решения, даже не ставя меня в известность. Позже Кальтенбруннер[85] попытался устранить эти трудности, но достигнутая нами договоренность уже своего воздействия не оказала{20}.

В ходе войны влияние Гиммлера на внешнюю политику слишком часто приводило к гротескным ситуациям. Так, например, Гиммлер все еще щюдолжал поддерживать в Румынии Хорию Симу против Антонеску[86], когда Гитлер уже