Земля помнит всё - Тиркиш Джумагельдыев

— дома, деревья, заборы — притихло, замерло, впитывая в себя эту легкую белую тишину. Где-то взревел ишак, но ни один ему не ответил, и он сразу угомонился.

Аманлы брел по безлюдной, выбеленной снегом улице, и плохо было ему в этой чистой, прозрачной тишине. Никого… Сидят себе возле теплых печек и косточки ему перемывают. А может, и в окошко поглядывают, посмеиваются вслед. Из дому-то не выходят, тишину боятся спугнуть: уйдет тишина, и снег кончится, а его так давно ждали…

Из-за угла выскочили две собачонки, потрусили куда-то по своим делам. Этим вот не жаль топтать снег, и тишину не боятся нарушить, видно, им тоже не до нежностей…

Почему-то вспомнилось ему вдруг, как однажды в такой же вот снегопад возвращался он поздно вечером из города. Сначала все было ладно, а потом снег сменился дождем, как раз шоссе кончилось, дорога пошла через солончак. Аманлы уже не ехал, тащил велосипед на себе, с трудом выволакивая сапоги из грязи. Он проклинал все на свете: и велосипед, и снег, и тишину, и себя за то, что связался с этой проклятой стройкой…

Слава богу, ушел он со стройки. Не бога, Машата благодарить надо. Он и благодарил, еще как благодарил. Он тогда и не подозревал, что в своей игре Машат отвел ему роль пешки.

Аманлы приоткрыл дверь председательского кабинета, заглянул и чуть не метнулся обратно. Назар был один. Он сидел над бумагами, придвинув к себе настольную лампу. Лампа освещала лишь верхнюю часть его лица, но Аманлы показалось, что Назар хмурится. А главное — дым. Назар никогда столько не курил, и клубы дыма над его письменным столом были Аманлы дурным знаком. Но он все-таки вошел. Осторожно прикрыл за собой дверь и остановился в нерешительности. Увлеченный работой, Назар ничего не слышал. Может, повернуть, пока не поздно?

За стеной костяшки щелкают, конторщики сейчас день и ночь вкалывают. Как бы не приперся кто. Нет уж, видно, раз застал председателя одного, надо начинать разговор. Аманлы скромно кашлянул, давая знать о своем приходе, и смиренно присел на стул возле двери.

А в кабинете вроде ничего не переменилось. Телевизор, мягкие стулья, ковер. В углу дорогой книжный шкаф… На нем макет искусственного спутника — сувенир, привезенный Назаром из Москвы. Обычно он стоит на столе, но сейчас на столе лампа. Вроде бы все по-прежнему, и все-таки каким-то чужим стал этот кабинет. Словно и не сидел он здесь подолгу, с невозмутимым видом выслушивая восхваления. Может, это от настольной лампы свет другой?..

Разговор пришлось завести издалека. Аманлы и рад бы сразу, одним махом, да не знал, как начать. Говорил он путано, сбивчиво, и Назар слушал его вполуха, раздраженный поздним, совсем не ко времени визитом. Он продолжал перебирать бумаги, время от времени исподлобья поглядывая на Аманлы. Потом вдруг выпрямился, отстранил бумаги и, пристально глядя на позднего посетителя, стал внимательно слушать. Кадык у Аманлы уже перестал сновать вверх-вниз и губы уже не дергались. Только руки еще тряслись, он заметил, когда доставал платок, чтоб вытереть взмокший лоб.

Назар отодвинул в сторону лампу, положил в пепельницу недокуренную сигарету и, не поворачиваясь, тыльной стороной ладони нажал выключатель. Вспыхнула люстра, исчезла спасительная полутьма, Аманлы сидел перед Назаром, с головы до ног залитый светом, как сидит перед следователем пойманный с поличным вор.

— А ну-ка иди сюда! — сказал председатель, и Аманлы послушно, как ребенок, поднялся с места. — Сядь поближе, сюда вот! — Аманлы сел к столу рядом с Назаром. — Теперь давай по порядку и с самою начала.

В затылке у Аманлы что-то екнуло, оборвалось, резкая боль прожгла до самого сердца. Не поднимая глаз на председателя, он начал рассказывать все сначала, не думая уже, как лучше и складнее сказать. Голова его занята была одной мыслью — Назар то ничего, оказывается, не знал: Машат, бандюга, не только его, а и председателя обвел вокруг пальца. Получается, что, не явись сейчас Аманлы, Назар так бы и ходил в дураках. Ты это, председатель, понять должен. Понять и поиметь Снисхождение…

Но, кажется, Аманлы напрасно надеялся на снисхождение. Чем глубже увязал он в своем рассказе, тем страшнее было смотреть на Назара, он весь как-то окаменел. Аманлы говорил все тише, тише и наконец замолк.

— Говори!

Он снова забормотал как заведенный и кончил, лишь когда окончательно выдохся. Аманлы молчал, но председатель по-прежнему сидел не шевелясь и пристально смотрел на него. Ничего, главное, что сказал. И уже не так давило на сердце, стало легко, как бывает, когда прорвется чирей.

— Кого же вы хотели обмануть? — негромко спросил Назар. — Меня?

Аманлы засопел, сглотнул слюну. Не больно-то ему верилось в спокойствие председателя. Это как пленка на горячей похлебке — хватани, весь рот спалишь.

— Нечего сопеть! Отвечай!

— Я делал, как начальство велело. Машат сказал, председатель в курсе…

— В курсе? Ясно, — негромко сказал Назар. И вдруг закричал. — Иди! Убирайся, чтоб я тебя не видел! — Аманлы бросился к двери. Никогда не думал он, что председатель может так кричать. — Постой! Не ложись спать, но чтоб к утру все, что ты мне сказал, было написано на бумаге! Ясно? Утром принесешь и отдашь лично мне. Я о вас позабочусь. Узнаете, как обманывать государство!

— Да ведь мне же Машат…

— Ладно! Все чтоб было написано! Все до последней мелочи!

Аманлы кивнул и тихонечко притворил за собой дверь.

Назар долго сидел неподвижно, устремив взгляд в одну точку. Дымила недокуренная сигарета, тонкая струйка дыма лезла в глаза, глаз заслезился, но Назару йе пришло в голову отодвинуть пепельницу. Он занят был мыслью о том, насколько он, Назар Мамедов, председатель колхоза, виновен в этой истории.

В прошлом году, учитывая большую засоленность, он разрешил засеять лишние десять гектаров, ими потом заменили участки с низкой всхожестью. Это было сделано с его разрешения, он лично за этим наблюдал. Этой весной накануне сева они с Машатом тоже решили засеять лишнюю площадь, на этот раз уже сорок гектаров, заменить, если на плановых землях окажутся плохие всходы. Он тогда строго предупредил Машата: если всходы будут нормальными, лишние сорок гектаров обязательно должны быть заприходованы. Это точно, это он помнит, от этого Машат не откажется. А потом он замотался, не проверил, видел какие-то брошенные земли, решил, те самые сорок гектаров, не замерять же…

Машат, стало быть, "расширил масштабы операции", свой вариант дал, машатовский.

Машат — подлец, это ясно, но не менее ясно и то, что он, Назар Мамедов, председатель передового колхоза, не