Заколдованный круг - Пентти Хаанпяя

небольшое стадо оленей. Стройные, красивые животные поспешно убежали от них, цокая копытами и гордо неся увенчанные рогами головы. Но на ушах у них было тавро — они тоже были рабами. От оленей как бы повеяло тем миром, который Патэ Тэйкка покинул. Этот призрак цивилизованного мира пробудил в нем какое-то приятное чувство, какую-то надежду: значит, путь обратно все-таки существует.

Вокруг расстилался ягель, белый, нарядный, словно оленья скатерть-самобранка. Лес пошел реже, хуже, какой-то карликовый и странный. Подул ветер, и тучи назойливых комаров рассеялись. Над головами пешеходов с криком кружились два ястреба. Где-то над обрывом у этой пары было гнездо. Птицы тревожились за свой дом.

Наконец путники остановились на голой вершине сопки. Вокруг открывался простор. Горы, горы, лесистые склоны сопок и рыжие, плешивые вершины. Кое-где, как расстеленные для просушки простыни, белели пятна снега. Ближе виднелись маленькие озера, болота и отрезок реки, петлявшей к востоку. А дальше синели застывшими гигантскими волнами горные гряды, необозримые, неизмеримые. Ни дымка, ни признака жизни. Только великая тишина, мертвая тишина. Сколько ни прислушивайся, ни один звук не донесется издали, не замрет вдали. Холодный ветер, неживой, ко всему безучастный, казалось, никогда не прикасался ни к чему человеческому. На северной стороне сопки зияла черная с отвесными краями пропасть. Из нее поднимался туман, который краснел в лучах полуночного солнца.

При виде этой картины, раскинувшейся в странном свете полярного солнца, оба путника словно лишились дара речи, онемели. Их охватило то трепетное чувство благоговения, таинства, какое они испытывали когда-то в детстве, входя под высокие своды церкви. В них пробудились мутные, необъяснимые воспоминания о каком-то другом мире, другой жизни. На какое-то время смешались все понятия. Это была мифическая страна, но и тот мир, из которого они пришли, тоже уже не казался реальным. Мировой кризис и коммунизм, диктатура и демократия — все это было очень далеко, все это только приснилось им: ничего этого не было.

И все-таки необозримые застывшие волны горных гряд как-то подавляли Патэ Тэйкку. Казалось, что отсюда не было никакого пути, никакого выхода, что ему придется блуждать здесь вечно. Существование гномов теперь казалось ему возможным. Поэтому приятно было подумать, что в синей воде вон того озерка плавает живая рыба — холодная, скользкая, но все-таки живая. Утешало, что где-то в ущелье обитал косматый медведь, где-то там, в восточной синеве, разгуливал дикий лось — один из последних представителей своего рода.

От ветра, обдувавшего их потные спины, знобило. Они спустились на подветренную сторону сопки мимо озерка с зеленоватой водой. Из него журча и звеня выбегал ручеек. Его журчание в абсолютной, застывшей тишине звучало, как неземная музыка. Они набрали сухих причудливо скрюченных, сосновых веточек. Когда-то эти сосенки выдержали ожесточенную борьбу за существование, они были смелым авангардом в снегах, на ветру, на голых скалах. Они выросли странными карликами, высохли и умерли. Теперь они сгорали на костре, который, очевидно, был первым огнем, зажженным на этой сопке.

— Это храм! — сказал Раунио. — Мы на богослужении в горах! Я не могу похвастаться набожностью, но горный бог — это могущественный бог, он весьма убедительно говорит: возвысьте души свои! Думаю, что это касается многих, живущих там, внизу. Если бы эта сопка находилась около большого города, ее воздействие на людей было бы сильнее влияния десяти кафедральных соборов и епископов вместе взятых. Хотя ведь можно организовать паломничество и сюда…

— Разве оно уже не началось? Ты что, забыл о туристах в петушиных штанах?

— Да, в самом деле! Хорошо, что они не знают дороги сюда…

Раунио лег на землю и вскоре уснул, а Патэ Тэйкка еще долго ворочался с боку на бок. Он курил и рассматривал эту убогую землю, мох, вереск. А вот синие и красные цветочки! Они поднимаются из земли, как звонкий смех. И в самом деле: шмель гудел возле них, рассматривая цветы. Что занесло его сюда? Значит, пустыни нет: всюду жизнь. Вот крохотный жучок. Он пополз вверх по травинке, распластал крылышки, пытаясь взлететь, но падает: ветер слаб. И все же он вновь устремляется вверх. На сей раз удачно: тоненькие крылышки задрожали, и, подхваченный воздухом, он исчезает. Это тоже был некий житель, некое «я», тоже центр мироздания. Он трудился, к чему-то стремился, может быть, ему не нравилась эта сопка, ему хотелось лететь.

Какой массивной, старой казалась земля, на которой лежал Патэ Тэйкка. Сколько жизни было на ней! Он тоже был ползающее «я» — один из обитателей земли. Он тоже упал однажды, потом ветер подхватил его и куда-то унес. Земля велика и на ней много ям, в которые можно упасть. Много живых помещается на ней, а еще больше мертвых.

Лето прошло, как во сне. Ветер и тучи, солнце и дождь — все это было и здесь, но для Патэ Тэйкки и Раунио эти явления природы теперь словно не существовали. Горная страна пленила, зачаровала их.

Они устанавливали палатку, разводили костры, ставили сети, тянули дорожку, добывая серебристую рыбу, разглядывали дно реки из тихо плывущей по течению лодки, доставали длинными щипцами моллюсков и открывали их. В бутылочке с маслом у них уже хранилось несколько маленьких жемчужин: темных, бурых, светлых. Они не знали, какова цена добытого ими жемчуга, да это и не имело для них значения, во всяком случае для Раунио. И странно было подумать, что когда-нибудь какая-то из этих крупинок засверкает на покрытой пудрой шее богатой дамы.

Солнце начало уже прятаться за вершины сопок. Костер с веселым треском полыхал в темноте. Они возвращались на лодке против течения. Завернули в один из протоков реки и зачерпнули со дна песку. Промыв его, они обнаружили на дне миски несколько крохотных желто-красных чешуек, похожих на высохших клопов.

— Здесь мы зазимуем, — сказал Раунио. — Будем добывать золото!

— Зачем оно нам? Золото — корень зла…

— Чтобы чем-нибудь заняться. Вероятно, нам не удастся добыть его так много, чтобы оно стало злом. А если удастся, и мы окажемся перед искушением, то сможем рассыпать золото в горах…

Стояла уже глубокая осень. Наступили темнота и холод. Хлеб и чай были на исходе. Они взялись за топоры и выстроили себе зимовье. Потом поспешно поплыли обратно в верховье реки, вытащили лодку на берег и отправились в большую лапландскую деревню.

Там все оставалось по-прежнему: краски и огни, гудящие на ветру телефонные провода, газеты с большими черными буквами и автомобили на мерзлой дороге. Патэ Тэйкка поймал себя на том, что его влечет бурая лента дороги. Не