Заколдованный круг - Пентти Хаанпяя

— Не хотите ли пойти со мной? — сказал он наконец. — Если вас не держит ничто, кроме упомянутого вами обстоятельства, то я могу помочь вам разорвать эти путы.

— Я сам хотел предложить свою компанию, но подумал, что мое общество может не понравиться вам.

— У меня во время нашей беседы мелькнула мысль, что вы могли бы помочь мне на первых порах. Вам, как мне кажется, знакомы места и дела, о которых я не имею представления.

— Думаю, что мы уживемся, а если нет, то можем и разойтись.

— Разойтись, конечно, можно, хотя и это бывает иногда трудно. Значит, решено. Двинемся в путь, как только моя нога поправится. Моя фамилия Раунио[7], я — ходячая развалина. Учился уму-разуму в университете. До сего времени жил искусственной, ненастоящей жизнью. А теперь собираюсь жить еще более искусственной жизнью, возвратившись во времени назад, в далекое прошлое к праотцам.

— Меня называют Патэ Тэйккой. Большую часть жизни прожил, как дятел, долбя дерево. Я — так называемый северный яткя.

— У меня было о них несколько иное представление. Но, может, вы не типичный экземпляр.

Тишина. Часы тикают. В воздухе клубится голубой табачный дым. И снова Патэ Тэйкка слышит голос сидящего на постели. Раунио говорит как бы с самим собой, и, кажется, по его разросшейся бороде проносятся порывы ветра.

— Как я устал от бестолковой толчеи этого мира. Мира шутов, нелепых обычаев, трусости, мира алчности и подлости. Мне надоели его уложения и законы, вечно меняющиеся указы, законодатели, которые гонятся за призраками. Я терпеть не могу, когда твердят о патриотизме и космополитизме, о парадах и безработице, о балах и нищете, о мире на земле и отравляющих газах, о прибылях предпринимателей и воровстве, о новых модах и лохмотьях, о пилюлях против ожирения и бесплатной похлебке для голодающих.

Я не терплю этой пустопорожней религии. Не терплю ни церквей, ни куполов, ни учителей, ни книг, ни газет, ни театра, ни спорта, ничего из того, что называется развлечением. Я устал от них, как древнееврейский бог. Я спрашиваю, на сколько вершков стало больше у людей счастья от скорости автомобиля? Очень ли мы счастливы от того, что аэроплан может подняться в воздух и оттуда сбросить на нас бомбу? А речи, речи, политиканство, ура-патриотизм, воинствующий коммунизм! Я должен уйти от всей этой сумятицы, отмежевываюсь от этого. Я хочу вдохнуть полной грудью воздух, который не осквернен ничем…

Потом он как бы пришел в себя. На его лице появились какая-то растерянность и смущение, и он сказал уже другим голосом:

— Не можете ли вы сменить воду в этой миске?

В ГОРАХ

Река несла лодку — неукрощенная, стремительная северная река. Ее зеленоватая, с синеватыми оттенками вода была удивительно прозрачной: дно виднелось, как через тонкое стекло. Это была девственная вода, свободная, бурная. Она никогда еще не работала на человека: не вращала жернова и турбины, не носила бревна. Лодка, которую она несла теперь на своей волне, возможно, не была первой, но во всяком случае одной из первых. Может быть, какой-нибудь лапландец рыбачил на этой реке и какой-нибудь искатель жемчуга пристально вглядывался в ее воду. Она неслась между горами и сопками на восток, все на восток. На ее берегах не возвышалось ни одного человеческого жилья, не курился дым, не слышно было назойливого звона топора. Она несла свои сказочно прозрачные воды на восток, пробиралась через холодный Кольский полуостров и потом покачивалась в тяжелых, темных, гигантских волнах Ледовитого океана.

Сюда, на север, они ехали на автомобиле по большому тракту. Раунио затрепетал от восторга, когда дорога стала подниматься на пустынную, неприветливую, величественную гору:

— Вот это да! Сколько широты! Какой воздух!

Потом им повстречалось большое лапландское поселение. Бегущий от современности Раунио с опаской озирался вокруг, губы его недовольно кривились:

— И здесь! Неужели придется купить билет на землю Франца Иосифа?

В поселении были фактория, коттеджи служащих, почта, больница, аптека, полицейский участок, многоэтажная гостиница. Все ярко окрашено. Имелись телефон и телеграф. С наступлением полярной ночи по проводам побежит электричество. Красные бензозаправочные колонки стояли, словно идолы. Легкомысленные сигналы множества автомобилей. Масса туристов в брюках-гольф была похожа на петухов.

А вдали синели горы. Их рыжие лысые макушки местами прикрывали снежные шапки. Солнце и тучи, словно сговорившись, бросали на них колеблющиеся тени. Раунио все это представлялось как бы девичьей улыбкой, манящей и многообещающей: жди, мол, и надейся! Все, что ты видишь впереди, — это еще только начало, только узкая часть дороги метров десять в ширину. Дорога, протянувшаяся через меня к водам Ледовитого океана, словно указующий перст цивилизации, гигантский указательный палец. Но этим пальцем пока еще мало шевелили. Еще найдутся нетронутые земли и воды, которые сохранились в том первоначальном состоянии, в каком великий строитель выпустил их из своих рук.

В поселении они заказали лодку, запаслись хлебом, мукой, солью, сахаром и чаем. Но все надежды они возлагали в основном на обетованную землю, которая должна была прокормить их своими дарами — мясом и рыбой.

Пересаженный черенок прививается не сразу, и Патэ Тэйкка сомневался, что эта пересадка вообще удастся: слишком многими нитями связан человек с могущественным организмом, именуемым цивилизацией, обществом, государством. Странный человек Раунио: он страшился того организма, который давал ему силу даже для этой затеи — для прыжка в пустыню. Его чековая книжка была той пуповиной, которая питала эти замыслы. Она дала им лодку, снаряжение и продовольствие. Благодаря ей они переправили все это к верховью северной реки.

И вот река несет их лодку. Связующие нити казались теперь и в самом деле порванными. Они одни. Красная чековая книжка Раунио среди прозрачных вод и темных гор стала бесполезной. На большом тракте она еще обладала своей удивительной силой, а здесь от нее не было никакого проку.

Магистр Раунио принимал теплую ванну. Это была особая ванна: каменная, выдолбленная в скале самой природой. Рядом шумел водопад. Вода крутилась, бесновалась, пенилась, как молоко. Весной, в ледоход, когда в лесах и на горах стаивали метровые снега, когда мчались тысячи ручьев, могущество водопада возрастало. С громовой песней катилась вода через ныне сухую прибрежную скалу. В небольшой расщелине этой скалы когда-то застрял камень, принесенный вешними водами. Под напором воды он крутился в своем гнезде, расширяя и вытачивая углубление. Точил, точил и точил сутки напролет, беспрестанно. Потом, когда вода опустилась, камень остался в своем гнезде на скале. Наступил