Между нами. На преодоление - De Ojos Verdes

В отношениях, имеет обязательства, женат — как ни назови, всё одно сейчас.

Он резко тормозит в метре от меня. Не дойдя такой мизер. Что-то в моем голосе — быть может, жгучая, животрепещущая нужда в отрицательном ответе — вынуждает его застыть, вскинув голову. Взглянуть в глаза прямо, открыто.

Этот мужчина ведь не из тех, кто станет лгать?..

Снова секунды тянутся, приникая к вечности.

Внимательно ныряю в воцарившийся штиль в ещё недавно штормовом взгляде.

— Да, — отвечает вдруг медленно с еле заметным кивком.

И я падаю в тиски неожиданной для себя отравляющей боли.

26. Нарисовать все шапочки над «и»

Хочу знакомиться с твоим отягощенным анамнезом порционно...

Взглядом утыкаюсь в бабочку на его шее.

Выдыхай. Выдыхай. Выдыхай.

Черт-черт-черт, как же больно, несмотря на то что готова была услышать именно этот ответ.

Прежде чем я успеваю как-то отреагировать, Мирон подается вперед и настойчиво забирает у меня вещи.

Ну вот что он творит, а?

Мигом возвращаюсь в реальность, выходя из ступора. Рефлекторно дергаюсь, чтобы вернуть сумку, но тщетно, а следом летит зеркальный вопрос:

— А ты сама не в отношениях, Адель?

Хмурюсь, не понимая, о чем он. Что за дурацкие игры?!

— Нет, — ну очевидно же!

— Что ж, — приходит в движение его мощное тело, направляясь к крохотному багажнику, — значит, у меня отношения с женщиной, которая уверена, что у неё этих отношений нет. Предельно весело.

Туго соображаю, напряженно наблюдая за перемещениями Мира. Зачем мне эта информация?.. Я хочу домой, хочу уединиться и прощупать природу этой ноющей в груди рези.

— Садись, поедем выяснять, почему ты не в курсе, что в отношениях со мной, — Ольховский открывает передо мной дверцу и выжидающе выгибает бровь, будто напоминая: вариант быть закинутой на плечо всё ещё актуален, если что.

Не особо вслушиваюсь, потому как накрывает какой-то нетипичной паникой. С каждой секундой мне становится хуже. Это что-то на грани психического и физического. Сбой. Голова в тумане. Сердце отчего-то сжимается с тревожной тоской. Мозг очень неохотно проводит конвертацию сентенций на доступный усвоению уровень.

Сбежать от Мира — мое единственное на данный момент заветное желание, на котором я настолько сосредоточена, что смысл произнесенной им фразы прорывает морок в сознании с большим опозданием.

То есть — в отношениях с ним?

Это шутка такая?

— Когда в какой-то момент до меня дошло, что ты исчезла с мероприятия вместе с этим гондоном, я, блядь, вылетел оттуда и гнал по трассе со скоростью под двести, — раздраженно бросает Ольховский, — чтобы скорее добраться до тебя и не дать натворить глупостей. Думал, не успею перехватить. Доехал за полтора часа вместо положенных трех, собирая все возможные штрафы и риски. Не находишь, что в данных обстоятельствах я действительно заслуживаю этого чертового разговора?

Я замираю буквально на пару мгновений. Сначала в ужасе от озвученной скорости и сокращенного времени. Потом — от причин безрассудного поступка Мирона.

Ещё несколько секунд оголенного зрительного контакта, и я подчиняюсь. Просто шагаю к машине, аккуратно устраиваясь на предложенном месте.

И сама диву даюсь от этой сверхбыстрой перенастройки.

Сумасшедшие непредсказуемые реакции.

Я запуталась. И признаю′, что он прав — надо поговорить. Пусть я все ещё недостаточно трезво соображаю.

К сожалению, эти несчастные двадцать минут в пути не способствуют существенному улучшению моих мыслительных способностей. Едем молча и в напряжении, и я даже не решаюсь взглянуть на Мира. Волнение топит меня с головой, заставляя цепляться за черноту за окном машины.

Не смею уточнять, куда направляемся.

Когда останавливаемся перед высокими коваными воротами, из меня вырывается спазматический полувздох: всё, деваться некуда. Они автоматически разъезжаются. Тихое шуршание щебня под колесами вынуждает обратить внимание на территорию, на которой мы оказались. И я понимаю, что это строящийся дом, причем, до завершения процесса ещё далеко. Двор завален стройматериалами, мелкой техникой и соответствующими инструментами. А у постройки только-только возведены стены второго этажа.

Не дожидаясь Мира, сама выхожу, испытывая острую потребность глотнуть кислорода. Каблуки тут же вязнут в мелких камнях, тормозя движение. Холодный воздух атакует тело, выбивая легкую дрожь. Всё же следовало переодеться в теплое, опрометчиво было оставаться в вечернем образе.

Ольховский равняется со мной, крепко хватает за локоть и помогает добраться до дома. Отпирает дверь, после чего срабатывают сенсорные датчики, и помещение озаряется светом.

— Проходи, я сейчас, — он сворачивает в коридор, а я делаю шаги вперед.

Оглядываюсь. Это большая гостиная. Ещё полупустая, отчего в ней эхом отдается стук шагов. Из мебели здесь имеется только массивный стол и добротный диван, стоящий в паре метров от искусственного камина.

Судя по тому, что мне становится жарко, дом точно хорошо отапливается. Я снимаю манто, кладу его на спинку и присаживаюсь на мягкую обивку.

— Не пора ли нарисовать все шапочки над «и», Медная? — интересуется полушутливо Мирон, вернувшийся с двумя бокалами вина, один из которых протягивает мне. — Давай прояснять ситуацию. Толкай вопросы. Здесь нам точно не помешают.

Несмотря на тон, внешне мужчина очень даже серьезен. Он садится рядом на расстоянии вытянутой руки, и я очень благодарна за то, что физически меня не подавляет. Будь Мирон ближе, вряд ли бы я чувствовала себя комфортно.

Удерживая бокал в ладони, второй он резко распускает бабочку, отбрасывает её в сторону и расстегивает верхние пуговицы. От пиджака Мир избавился, видимо, где-то в кухне.

Эти манипуляции оказываются настолько неожиданно залипательными и... ажитирующими мои натянутые нервы, когда вижу оголившуюся грудную клетку мужчины, что выпаливаю без раздумий:

— Почему не говорил мне, кто ты на самом деле?

И жадно припадаю к алкоголю, практически прихлебывая, чтобы спрятать свою неловкость и стеснение.

— «На самом деле»? — повторяет, криво ухмыляясь. — И кто же я на самом деле?

— Ты понял, о чем я.

— Не очень. Во-первых, я никем другим не притворялся. Никогда. Во-вторых, разве у нас с тобой был хотя бы один полноценный разговор, чтобы что-нибудь друг о друге выяснить? И, в-третьих, что именно меняется от новости, что я владелец «Ольховского»?

Он чертовски прав по всем пунктам. Меня опаливает острым стыдом наряду с трепетом оттого, как проникновенно Мирон заглядывает в глаза в ожидании ответа. Но вместе с тем... в желудке