Краткая история Древнего Рима - Росс Кинг

Тацит замечает, что «простые местные жители» назвали этот новый стиль словом humanitas[207]. Это слово, придуманное Цицероном, описывало сочетание мудрости, культурной утонченности, широты мышления и великодушия. «Простые» бритты полагали, что римляне их возвысили и «гуманизировали» – сделали лучшим сортом людей.

Однако у романизации была и темная сторона, и она явствует из речи, которую, согласно Диону Кассию, произнесла Боудикка, женщина из царского рода бриттского племени иценов, поднявшая восстание против римлян в 60 году. Она бранила «привозной деспотизм» римлян, из-за которого ицены остались «оборванными и разграбленными, как жертвы убийцы». Тацит вкладывает похожие речи в уста другого вождя бриттов, Калгака. В 83 году, выступая против продвижения римлян в Шотландию, Калгак призывал своих соплеменников отбивать этих вторженцев-грабителей, которых называл «расхитителями всего мира» и заявлял: «Отнимать, резать, грабить на их лживом языке зовется господством; и, создав пустыню, они говорят, что принесли мир»[208].

Конечно, римляне принесли завоеванным народам и богов, и вазы, и латынь. Однако им не удалось – и, пожалуй, у них не было ни такого желания, ни такой возможности – создать единую культуру ни в провинциях, ни в самом Риме. Историк Рэмси Макмаллен отмечает многих «нероманизированных» людей, живших в Риме: например, евреев и христиан, которые писали и говорили не на латыни, а на иврите или на греческом, или около 30 работников склада на холме Яникул, чьи имена и имена богов, написанные на алтаре, свидетельствовали о том, что то были приезжие из Сирии, Аравии и Ливана. Человек по имени Йархай, «сын Халифи», воздвиг алтарь своим богам Аглиболу и Малакбелу с надписями греческими и пальмирскими буквами[209]. Таких людей римляне называли alienigeni – «рожденными в другом месте». Многие из них, как Йархай, также имевший латинизированное греческое имя Гелиодор, могли жить в городе многие десятилетия и свободно говорить по-латински, но, вероятно, никто не принуждал их отказываться ни от своих богов, ни от родного языка.

Более того, влияние иногда бывало взаимным. Контакты римлян с другими народами на территории империи стали предполагать не только подавление, но и ассимиляцию, и тот коллаж, что представлял собой «римскую» культуру, был (как и «римский» народ) смесью разнообразных культур и влияний. Мы уже видели, как римляне восприняли политические и религиозные атрибуты этрусков, словесность, философию и скульптуру греков, монументальную архитектуру (обелиски и пирамиды) египтян, богов и культы практически со всех концов империи. Как пример заимствования из другой культуры римляне, хотя и разрушили Карфаген, взяли у карфагенян слово ave «здравствуй», как в приветствии «ave, Caesar» («приветствуем, Цезарь»). Как мы видели, и само слово «цезарь», возможно, пунийское – таким образом, прозвище римского завоевателя было словом, заимствованным у завоеванного народа.

* * *

Около 700 года в англосаксонской Англии возникло выражение: «Пока стоит Колизей, будет стоять Рим; когда Колизей падет, падет и Рим; когда падет Рим, падет мир»[210]. Ведутся некоторые споры о том, имел ли автор этого изречения в виду Колизей или (может быть, даже скорее) Колосс Нерона[211]. В любом случае считалось, что судьба мира каким-то образом зависит от монументальной архитектуры Рима. Тем не менее даже когда Колизей заканчивали строить, пугающая мощь римской цивилизации была эффектно усмирена. В 79 году прошло два месяца после того, как Тит унаследовал от отца императорскую власть, и он столкнулся с разрушительной природной катастрофой – извержением вулкана Везувий. Жертвам в Помпеях и Геркулануме наверняка казалось, что настал конец света.

Огромный вулкан (его название, возможно, происходит от зловещей фразы vae suis – «горе своим») время от времени выплевывал огонь и пепел, например, в 216 году до н. э., когда пепел от него долетел аж до Китая. Так как это извержение произошло незадолго до битвы при Каннах, после этого события дым и пламя стали считаться знамением разгромного поражения для Ганнибала (самому ему, по-видимому, показывали Везувий)[212]. Землетрясения и извержения вулканов, по мнению римлян, происходили из-за того, что Геркулес подавлял беспорядки гигантов, которые пытались освободиться из своего заточения под землей. Обычно спорадические извержения вулкана считались хорошими знамениями, так как пепел, выполняя роль удобрения, гарантировал обильные урожаи – многие сельскохозяйственные культуры выращивались на его склонах. Воздух на горе считался настолько благотворным, что врачи отправляли туда пациентов на лечение. Также там нашел приют, но по другим причинам, Спартак со своей группой повстанцев, которые в 73 году до н. э. спрятались в кратере вулкана.

Извержение 24 августа 79 года было совершенно невиданного масштаба[213]. После нескольких подземных толчков и потоков лавы столб извержения выстрелил более чем на 30 километров в небо, а затем опал, вызвав пирокластические выбросы, когда множество камней и клубы ядовитых газов летели по склону горы со скоростью 200 км/ч. Одним из очевидцев этого потрясающего извержения был 18-летний Плиний Младший. Он находился в 25 километрах от места событий на базе морского флота в Мизене вместе со своим дядей, известным ученым и адмиралом Плинием Старшим. Плиний Младший описал, как поздним утром они вдвоем наблюдали, как грязное облако в форме раскидистой пинии поднялось в небо над Неаполитанским заливом. Старший Плиний обладал жадным научным интересом, был автором массивного энциклопедического труда «Естественная история» – одного из самых знаменитых произведений Древнего Рима. Поэтому он решил, в научных интересах, переправиться в лодке через залив и посмотреть на это явление с более близкого расстояния. Однако не успев двинуться в путь, он получил письмо с мольбой о помощи от своего друга, жившего у подножия вулкана, и отправился туда уже со своим флотом в спасательную миссию. Плиний описывает героический путь своего дяди через беспокойные воды залива, через град горячего пепла, куски пемзы и обугленных камней. Его корабль подошел к берегу в Стабиях, в шести километрах к югу от Помпей, когда вулкан изрыгнул «широчайшие полосы пламени и высочайшие языки огня»[214]. Плиний Старший умер на берегу, под почерневшим небом: то ли задохнулся серными испарениями, то ли был убит рабом, которого упросил приблизить свой конец, когда не смог больше переносить жар. В любом случае он стал самой знаменитой из тысяч жертв Везувия.

Погибших насчитывалось около 16 000, что в каком-то смысле не очень много, учитывая, что население Помпей было примерно 22 000, и еще 5000 в Геркулануме. Много людей умерло в Фиденах, в 15 километрах к северу от Рима, когда построенный за небольшие деньги деревянный амфитеатр рухнул во время гладиаторского представления в 27 году: под завалами погибло 20 000 зрителей, тысячи получили ранения (это до сих пор худшая в мире катастрофа на стадионе). Жертв Везувия было меньше, потому что у людей было время бежать – вероятно, день или два, – пока гигант трясся, дымил и колебал их дома в качестве прелюдии к взрыву. Останки некоторых