Орешек - Полевка

и прицепить к нам его грехи не получится. Единственное, что плохо, так это отказ выпустить Ольдара под залог до суда. Придется ему до суда находиться в тюрьме, но мы сможем перевезти его в платное отделение для омег. Ты, как опекун, даешь согласие?

- Главное, забрать его отсюда. А как быть с судом, мы разберемся по ходу пьесы…

- Наши люди над этим работают, но потребуется запастись терпением и подождать. Перевод из военной тюрьмы в гражданские пенитенциарные органы – дело долгое и муторное. Придется подписать кучу бумаг, всевозможных допусков и разрешений. Дождаться конвоя с той и этой стороны и вытерпеть все их придирки.

- Подождем, не беда, - Саймон посмотрел на сосредоточенного Дара и кивнул ему, - Ольдар, будет лучше, если ты поспишь. Три дня без сна – это тяжелая нагрузка на психику. Пытка лишением сна самая неприятная. Нормальный человек через пять дней без сна сходит с ума. Мозг разрушает сам себя. Альфы могут продержаться до десяти, но для малолетнего омеги такой стресс – это критическая нагрузка. Закрывай глаза и поспи. Хочешь, я обниму тебя, чтобы тебе было спокойней?

- Нет, Саймон, спасибо, я сам. Мне надо быть самостоятельным и не рассчитывать… - Дар запнулся и закутался плотнее в фольгу, - простите. Я не хотел вас обидеть, вы и правда пытались мне помочь и предупредить, и Альберт предупреждал, чтобы я был осторожнее и не доверял незнакомцам.

- Закрывай глаза и спи, - мягко сказал Саймон, - Морис скоро выйдет оформлять документы дальше, но я буду с тобой до конца. До тех пор, пока ты не окажешься в безопасности. Спи, Ольдар, теперь все будет хорошо.

Дар так и поступил, он закутался поплотнее в фольгу, внутри этого кокона было тепло и парко. Стоило положить локти на стол и устроить на руках голову, и сон накрыл его, как ватное одеяло, отсекая от всех бед и несчастий. Дару снился дом. Отец носил его на руках, а папа улыбался и поправлял волосы. Он что-то говорил, но Дар никак не мог разобрать слов, но это было неважно, главное, родители были рядом и он был в безопасности.

*

Дар проспал два дня и проснулся в больничной палате. Это была странная больница, больше похожая на психиатрическую клинику. Замки на дверях, решетки на окнах, настороженный медперсонал и санитары, больше смахивающие на охранников. Но вскоре выяснилось, что это была тюремная больница, а, правильней сказать, «пенитенциарная служба досудебного содержания омег». Это был своеобразный гибрид закрытой гостиницы и тюрьмы. Ее оплачивали родственники омег, которым было отказано, как и Дару, выйти до суда под залог, но при этом родня не хотела, чтобы родные люди попадали в реальные тюрьмы. Чистые удобные комнаты на одного человека, хорошее питание, свободный доступ к сети и обязательные прогулки «на свежем воздухе» в глухом колодце внутреннего двора.

Когда врачи выпустили Дара из больничной палаты и после массы анализов разрешили посещения родных, к нему каждый день стали приходить Саймон с братом. Вместе или порознь, но каждый день они приходили, приносили сладости и фрукты, и при этом рассказывали, что происходит с делом о дяде, и как продвигается дело, которое готовили для суда над самим Даром. Они расспрашивали его, как он учился, что ему нравилось и не нравилось в учебе. Как звали его школьных друзей и соседей, какие у них были отношения.

Потом, когда до назначенной даты суда осталось несколько дней, Саймон пришел с Морисом и двумя помощниками, и они предложили «сыграть в суд». Дар вначале напрягся, когда оказался в комнате с четырьмя альфами, но потом понял, что его пытаются реально подготовить к тому, что будет происходить в суде. Какова процедура и что надо делать. Они расставили стулья в комнате свиданий, и один из помощников стал изображать судью. Морис встал с одной стороны, как адвокат, а второй помощник занял место прокурора. Саймон остался рядом с Даром и пояснял, что происходит и что надо делать. Вставать, молчать, говорить, только когда спрашивают, и если что-то надо спросить или уточнить, то вести себя, как в городской библиотеке – тихо и незаметно. Обратить на себя внимание своего адвоката и тихо спросить у него на ушко о том, что заинтересовало.

А когда приведут к присяге, вести себя спокойно, отвечать честно и не перебивать, даже если прокурор будет говорить ужасные вещи. А потом они изобразили, как именно приведут к присяге, и Дар, положив руку на омежий роман, поклялся «говорить правду и только правду, и да помогут мне боги». А потом тот, кто изображал прокурора, стал обвинять Дара и говорить ужасные вещи! Дар попытался возмутиться, а потом расплакался от обиды. Саймон сразу подошел, подал бумажные полотенца и воду, и пояснил, что прокурор попытается выбить его из зоны психологического комфорта и заставить нервничать, ведь когда человек эмоционально нестабилен, то его легко запугать, запутать в показаниях, и он предстанет перед судом, как невменяемый истеричный омега, чьим словам не стоит верить.

Дар нарыдался, и когда он, наконец, взял себя в руки, все повторилось опять. Его «привели к присяге» на фривольном романе, который подсунул Саймон вместо Библии, а потом опять прокурор пошел в «лобовую атаку». Дар уже понимал, что происходит, и попытался держать себя в руках. Ему уже стало ясно, что это психологический армреслинг, и победит тот, кто будет сильнее духом. Он не позволит смять себя и выкинуть на помойку, как использованный пакет! Он, может, и доверчив, но не слабак! И его так просто не сломают!

Саймон довольно улыбнулся, когда увидел, как упрямо загорелись глаза у омеги, и кивнул своим помощникам – все правильно, так держать! А потом были разные вопросы, и Дару надо было на них отвечать. Вопросы были и грубые, и откровенно жестокие, а еще те, что поднимали волну воспоминаний и заставляли нервничать. Но Саймон смотрел спокойно, как сфинкс, и Дар черпал уверенность в его коротких кивках головой, когда он как бы подтверждал: «да, все так, хорошо, продолжай».

Они сидели в этой комнате с утра до тех пор, как дали сигнал к ужину, и охрана пришла за Даром, отвести его на ужин и в комнату. Перед самым уходом Саймон попросил Дара подумать, что бы он хотел бы сказать судье, когда ему дадут слово в самом конце судебного заседания. Саймон посоветовал записать все на бумагу, а завтра они обсудят его