Лимеренция - Х. К. Долорес

то это его проблема с несварением желудка.

Но когда его широкие плечи начинают исчезать на лестнице, мой рот начинает работать раньше, чем мозг.

— Я знаю хорошее место, где можно позавтракать. Если тебе интересно.

Он останавливается.

— И готова угостить, — добавляю я.

Он поворачивается, и вид у него очень заинтересованный.

* * *

Я виню свою мать в этом приступе временного помешательства.

Это она восемнадцать лет приучала меня, как собаку Павлова, слышать "Нет, я в порядке". «Не беспокойся об этом» и понять, что это на самом деле означает: «если я не выясню, что не так, в течение следующих десяти минут, я получу комбинацию "снятие чувства вины" и "Лечение молчанием" на следующую неделю».

Должно быть, поэтому я здесь, ерзаю в одной из виниловых кабинок в «Caboose's», мне не терпится вручить Адриану сигарету и пачку салфеток.

Он внимательно изучает меню, с каждым мгновением выглядя все более скептически.

— Я не уверен, что когда-либо видел меню с картинками, — говорит он. — К каждому блюду подается жирный бекон или им только украшают блюда?

— Жир от бекона — вот что делает блюдо вкусным, — парирую я. У меня уже текут слюнки при мысли об очередной тарелке картофельных оладий с сыром и всего остального, что я смогу купить на деньги Адриана.

И я изо всех сил стараюсь не думать о том, как несколько дней назад сидела в этой же закусочной, всего через две кабинки, и разделила трапезу с убитой горем девушкой Микки — только для того, чтобы вернуться с его убийцей.

Я бросаю взгляд на фотографию пса Кабуза в рамке на стене. Извини, Микки. Картофельные оладьи слишком вкусные.

Симпатичная молодая девушка с веснушчатым лицом и волосами цвета омбре синего цвета подходит принять наш заказ.

— Добро пожаловать в Caboose's! Что вам принести, ребята? — Ее взгляд мечется между нами, и я могу только представить, какую странную пару мы, должно быть, составляем.

Адриан, как всегда, безукоризненно великолепный в своем бежевом пальто, слаксах и черной водолазке. Когда он переворачивает меню, "Ролекс" на его левом запястье поблескивает в свете флуоресцентных ламп.

На мне все та же толстовка и спортивные штаны, в которых я вышла из общежития, мои прямые светлые волосы заправлены за уши.

Официантка — Дикси, как следует из бейджика с ее именем, — слишком вежлива, чтобы сказать хоть слово.

— Могу я предложить вам для начала кофе? Воды?”

— Кофе, пожалуйста, — говорю я.

— Воды, — приказывает Адриан. — Только не из-под крана.

Она кивает и бросается выполнять наши просьбы о напитках, в то время как Адриан осуждающе разглядывает винтажную закусочную.

— А нельзя было выбрать место с меньшим риском пищевого отравления?

— Здесь ты не получишь пищевого отравления, — говорю я. — Я думаю.

— Как обнадеживающе.

— Что ж, если тебе станет от этого легче, то, вероятно, у тебя больше шансов заразиться пищевым отравлением от просроченных протеиновых батончиков в кафетерии, чем здесь.

Он не спорит.

Снова появляется Дикси, неся мой кофе и воду для Адриана.

— У вас, ребята, есть возможность взглянуть на меню?

— К сожалению, — бормочет Адриан, и я пинаю его под столом, что не вызывает ничего, кроме легкой ухмылки в ответ.

Если Дикси и слышит ехидное замечание, то виду не подает, и я принимаюсь за свой заказ, прежде чем он успевает сказать что-нибудь еще снисходительное.

— Я возьму сырные оладьи с гарниром из яиц. Омлет.

Она кивает, а затем поворачивается к Адриану.

— А вы?

— Я попробую то же самое, но с шоколадной крошкой, — говорит он и одаривает ее той же дружелюбной улыбкой, которую я видела у него сотни раз. Очаровательная, с нотками кокетства.

Щеки Дикси заливает румянец.

— Звучит заманчиво. Я помечу.

Как только я убеждаюсь, что она вне пределов слышимости, я говорю:

— Ты выбрал картофельные оладьи. Очень смелый поступок, учитывая твой новообретенный страх пищевого отравления.

— Это уловка. Если ты начнешь плохо выглядеть, возможно, я смогу перестать есть и спасти себя.

Я закатываю глаза.

— О. Отлично.

На этом наше подшучивание прекращается, над столом воцаряется еще одно неловкое молчание. Звон тарелок и шипящая плоская плита на кухне служат фоновым шумом, и я погружаюсь в свое сожаление.

Это была ошибка.

Я пригласила убийцу на завтрак. Как будто мы друзья. Как будто каждое наше взаимодействие не было некомфортным от начала до конца.

Я прочищаю горло.

— Итак, э-э… Ты так и не ответил на мой вопрос ранее. Почему ты не со своей семьей? Ты вылетаешь более поздним рейсом или что-то в этом роде?

Он выгибает бровь.

— Я не знал, что завтрак сопровождается допросом.

Мне приходится приложить значительные усилия, чтобы снова не закатить глаза.

— Это не допрос. Я просто пытаюсь завязать разговор.

— Что ж, в таком случае, — говорит он, подпирая подбородок ладонью. — Почему ты не со своей семьей?

Я делаю глоток кофе и пожимаю плечами.

— Я никогда не езжу домой к маме на осенние каникулы. — Это слишком дорого. Странно, но я не нахожу ничего постыдного в том, чтобы признаваться ему в своих финансовых недостатках. Он не такой, как Софи, пытающаяся превзойти своим богатством любого, кто находится на расстоянии плевка.

— А твой отец?

Я замолкаю, все еще сжимая в руках кофе.

— Это не твое дело.

Что-то вспыхивает в его глазах.

— Я думал, мы просто поддерживаем беседу.

Напряжение скручивается узлом у меня в животе.

— Мне не нравится говорить о моем отце. — Я не отрываю глаз от щепки на алюминиевом краю стола, но чувствую, как его взгляд прожигает дыры в моей голове. Он как ищейка, неспособная отпустить след, пока не выследит его до конца.

Краем глаза я замечаю, как он наклоняется вперед.

— Вот что я тебе скажу, — говорит он. — Ты расскажешь мне о своем отце, а я скажу тебе, почему я сейчас не со своей семьей.

Я поднимаю глаза, явно удивленная.

Адриан, вероятно, последний человек в мире, с которым я хотела бы поделиться историей своей жизни, но предложение разжигает мое собственное любопытство, поэтому я сдаюсь.

— У меня нет с ним никаких контактов, — признаю я. — Я никогда с ним не встречалась. Он отказался от своих родительских прав, когда мне было меньше года, и на этом все закончилось. — Я передаю эту историю со всеми эмоциями человека, перечисляющего ингредиенты из продуктового магазина, — навык, хорошо отработанный годами.

Проходит минута молчания, прежде чем он говорит:

— Я понимаю.

Я усмехаюсь.

— Ты понимаешь?

Он потягивает воду, на его губах появляется веселая улыбка.

— Я смотрел твою историю, помнишь?

Во мне нарастает раздражение.