От «Я» к «МЫ». Как быть по-настоящему вместе - Терренс Рил

«Когда ты вырастешь и станешь мужчиной, ты сможешь потакать себе и предаваться излишествам, как я». Брюс одновременно явно лишился родительской поддержки, что привело к обессиливанию и тяжелейшему глубинному стыду, и скрыто был наделен ложной поддержкой, что привело к самовлюбленности, сексуальной распущенности, жестокости и агрессии. Стыд Брюса был скрыт, спрятан за завесой пьянства и без­образного поведения. Его отец был почти алкоголик, почти эротоман и, безусловно, кутила. Брюс занял место отца за барной стойкой, и теперь Лея дожидается, когда ее муж вернется домой после нескольких часов в стриптиз-­клубе.

В этом-то и беда. Брюс любил отца. Это была единственная его привязанность, единственный пример для подражания в его жизни. На сознательном уровне Брюс презирал своего жалкого папашу, но бессознательно присоединялся к нему, жил в том же мире, где обитал отец. Я называю это составлять родителям духовную компанию. Брюс гулял по казино и мужским клубам, переходил от карточного стола к рискованным инвестициям. Он добился успеха в том, в чем отец потерпел неудачу. Его отец поклонялся удаче, а Брюс заработал достаточно денег, чтобы купаться в них до гробовой доски.

— Кажется, я выставил отца на посмешище, — заявляет Брюс, когда мы обсуждаем его богатство.

— Выставили на посмешище? — отвечаю я. — Скорее дополнили его. Исправили все плохое. Воплотили его наследие.

Брюс смотрит на меня, в газах его блестят слезы.

— Вы были преданным сыном, — говорю я ему. * * *

Когда я работаю с человеком, который находится в сознании «Я и Ты», в сознании Адаптивного Ребенка: одержим яростью, затаил обиду или гневно преследует кого-то, — я думаю о нем с точки зрения отношений. К чему адаптировался этот Адаптивный Ребенок? Помните, Адаптивного Ребенка формируют два пути усвоения поведения. Один из них — противодействие, которое вызывает сопротивление. Брюс стремился добиться успеха там, где его отец потерпел такой зрелищный провал, стремился сопротивляться отцовской судьбе, и это подпитывало его трудоголизм. Но второй путь — подражание, и мы нередко неосознанно подражаем тем способам существования в мире, которые на сознательном уровне презираем.

— Послушайте, Брюс, — начинаю я. — Складывается впечатление, что ваш отец страдал алкоголизмом, у него была игровая зависимость и склонность к приступам ярости.

— О да.

— Ярости на вас?

— О да.

— Но вы любили его, — говорю я. — При всем при том вы любили его.

— Мы были вдвоем против всего мира, — говорит он мне.

Я откидываюсь в кресле и смотрю на него — и на миг его лицо становится для меня открытой книгой.

— И до сих пор так. Брюс, ваш несчастный отец — ничтожество, алкоголик, игрок…

— Да, — соглашается Брюс.

— В сущности, он был для вас совершенно недоступен.

— Да.

Я наклоняюсь к нему и вполголоса произношу:

— Так вот, я могу сказать вам, как быть ближе к отцу, который обладает нулевыми способностями быть близким для вас. Вы ничего не можете получить от него, но все равно почувствуете близость.

— Как это делается? — спрашивает он.

— Надо быть как он, — отвечаю я. — Жить в его мире. В вашем случае — жить в мире распущенности, злости и самомнения, где царствует эго.

Брюс выпрямляется, сложив руки на груди, и ведет себя нехарактерно тихо.

— Я думаю, вы любите своего отца, — мягко говорю я.

И тут он плачет. Не рыдает, даже не всхлипывает, — но ясно, что Брюс одновременно скорбит и смягчается.

— Вы не можете его спасти, — говорю я даже не сегодн­яшнему Брюсу, а мальчику, живущему в нем. — Вы не можете его воскресить.

— Он умер.

— Не важно.

Довольно долго мы сидим и молчим.

— Ну, что теперь? — спрашивает наконец Брюс.

— Все зависит от вас, — отвечаю я. — Вам решать, с кем вы — с необузданным самодовольным отцом или с женой и детьми. Каким вы хотите стать — мотом и кутилой вроде отца или настоящим семьянином.

— Я люблю своих родных, — очень слабым голосом говорит Брюс.

— Каких именно? Тех, с которыми вы выросли, или тех, с которыми состаритесь?

Брюс робко смотрит на Лею:

— Я не хочу быть как отец.

Он берет Лею за руку, и та не отнимает ее.

— Вы выросли практически как Маугли, — говорю я Брюсу. — Зато теперь у вас есть семья. Вы сделали верный выбор, Брюс. У вас прекрасная семья. В ней недостает только одного — вас.

Лея стискивает комок бумажных салфеток, съеживается и плачет. Брюс гладит ее по руке.

— Она плачет по вам, — говорю я Брюсу. — Она хочет, чтобы вы были рядом. Чтобы вы были дома и были нормальным.

— Нормальный — это для меня что-то новенькое, — говорит он мне.

— Понимаю. Я вам помогу. Проведу шаг за шагом, если только вы выберете этот путь.

Брюс смотрит на Лею в упор, в ее сморщившееся от плача лицо.

— Я его выбираю.

— Хорошо, — говорю я. — Тогда пора поздороваться с женой и детьми.

— Конечно, — говорит он.

— И попрощаться с отцом.

Он сам не замечает, что глаза у него полны слез.

— Наверное, действительно пора.

— Да, — соглашаюсь я. — Наверное, пора. Самовлюбленность

творит ужасные дела во тьме

Дисфункциональная позиция, которую мы постоянно занимаем в отношениях, обеспечивается Адаптивным Ребенком, который приспособился к тому, как с нами обращались в детс­тве (задействовав для этого подражание и противодействие в разных пропорциях). Большинство из нас на собственном горьком опыте знают, каковы вредные последствия недостатка поддержки в детстве и как это обессиливает, но совершенно слепы к тому, как губительна ложная поддержка — самовлюбленность, привитая нам либо прямо, когда ее поощряют родители, либо косвенно, когда мы подражаем мышлению и поведению самовлюбленных людей. Чтобы отказаться от этой эгоистической позиции в отношениях, приходится отделять себя от ранних отношений, в которых тебя к ней приучили.

Брюс не может расцепиться с отцом. В детстве он заботился об отце эмоционально и физически, а не наоборот, как было бы в нормальных детско-­родительских отношениях. Можно с уверенностью говорить об эмоциональной сцепленности с кем-то из родителей, если клиент рассказывает, что в детстве жалел отца или мать.

— Детям не положено жалеть родителей, — говорю я Брюсу. — Родителям положено вести себя по-взрослому и самим о себе заботиться.

Почему мы так хорошо знаем собственную историю обессиливания и так мало осознаем историю ложной поддержки? Потому что чувство собственного величия творит свои темные дела во тьме. Если вам стыдно — это неприятно. Находясь в этом состоянии, сам хочешь поскорее из него вый­ти. Секрет, известный психотерапевтам, состоит в том, что, когда ты охвачен переживанием собственного величия, ты не испытываешь неприятных эмоций. Более того, здесь и сейчас тебе очень хорошо. Очень приятно, когда даешь себе волю и высказываешь начальнику все, что наболело. Очень приятно, когда кричишь на детей или целуешься с коллегой на корпоративе. Приятно — но может разрушить твою жизнь.

Чтобы избавиться от чувства собственного превосходства, нужна самокритика. Аналогично тому как отказываешься от третьего бокала вина или от второго куска торта, надо уметь отказываться от немедленного вознаграждения ради более важной цели — здоровья, душевного спокойствия или эмоционального благополучия детей. Надо уметь учитывать, что будет за пределами кратковременного удовольствия, ради долговременного и более глубокого удовольствия, которое называется «семья», «связь», «здоровье». Ради вас самих. Умение спуститься с высот самолюбования —