Тоска по окраинам - Анастасия Сергеевна Сопикова

Татьяна косится на мою, и она начинает бить пистолетом по переплетам еще быстрее.

– Ой, да ты же знаешь, что она первые два часа спит. Ну да. Дала ей книги, в предбанник которые.

Моя возмущенно выдыхает, но ничего не говорит. Не поняли, но поймут. Остаток часа она будет придумывать планы отложенной мести.

После обеда в дверях появляется пара. Маленькая девчушка, точнее, вечная девушка, тридцатилетняя женщина с сеткой первых морщин, но в шапке с помпоном. С ней – такой же вечный студент в слишком длинных джинсах, которые пузырятся на щиколотках. Они движутся в главный зал, и девчушка восхищенно флиртует, скалит кривоватые зубки. Перешептывается со студентиком: «ой, смотри-смотри…».

– Девушка, – поворачивается студентик. – Девушка!

Моя отрывается от компьютера.

– Вы же здесь работаете, да?

Моя пугливо озирается – но и Ольга, и Татьяна, кажется, вышли на крыльцо дымить толстыми папиросами.

– Можете нам подсказать кое-что? Нам нужен Сарковский, Андрей Сарковский.

– Анджей Сапковский, – поправляет моя. – Это который «Ведьмак», да?

– Наверное, – студент разводит длинными рукавами, его тридцатилетка хрюкает невпопад.

«Ведьмак» попал к нам буквально вчера, золотые буквы на темной обложке. Это помню даже я. Она согласно кивает и принимается рыскать на полке. Найдена какая-то часть, может быть, даже нужная. Эти двое не знают, лезут в телефоны – ха-ха! В этом ангаре связь еле ловит. На всякий случай моя начинает высматривать Ольгу за дверью и делать ей знаки рукой – но та ничего не видит.

– А что-то похожее есть у вас?

Моя кивает и сонно бредет вдоль полок. Вот эта есть, вот еще из фантастики пришло. И вот, может, и эта сойдет… Вообще, знаете, мистики больше там, в коридоре, но там, правда, старое, и издания совсем другие, мягкие переплеты…

– Ой, – пищит шапка. – Смотри, «Гарри Поттер» тут весь. Старое издание, смотри-смотри!

– Ага, – живо откликается моя. – С правильным переводом.

Ольга, наконец, возвращается, расстегивает куртку на ходу. Щёки у нее с каждым днем будто краснее и краснее. Она бросает на мою грозный взгляд – шапка перехватывает его и мгновенно считывает, что тут к чему.

– Здравствуйте, – пищит шапка. – А нас заинтересовала тут одна книжка…

Ольга плюхается на стул за кассу и рассеянно кивает. Если за что-то ее можно уважать – так это за то, что она никогда не расшаркивается перед покупателями.

Моя садится за компьютер и продолжает колбать бесконечные таблицы. Справочник водолаза, учебник общей физики и техники. Лекарственные травы юга России, ноты, репродукции Репина, общая теория музыки – серые, затертые корешки с названиями, которые через секунду вылетают из головы.

Еще одно странное свойство Ольги – она никогда не берет книги бесплатно. Ей привозят порой целыми мешками – два мешка, десять, готовы оставить и забыть навсегда. Ольга заглядывает в каждый и обязательно называет цену – а если цены, то есть ценности, нет, то нет и разговора. На помойку за ангаром (мы ходили туда уже раз пять) Ольга скидывает книги с испорченными обложками, не имеющие шанса найти хозяина, открытки, двадцатирублевые романчики, совсем пришедшие в негодность от едких старушечьих слез по просранной жизни. С лицом серийного убийцы Ольга рвет их, ощипывает корешки, раздирает переплет и, если получится, страницы тоже разрывает пополам; целую полку за час превращает в мешок целлюлозной трухи.

– Тебе это надо? – лениво спросила она, увидев вытянувшееся от ужаса лицо моей, когда мы в первый раз присутствовали на книжной казни.

Моя испуганно вынула три книжки: писанина какого-то актера, фотографии животных в зоопарке, рассказы чешских сатириков.

– Ну, забирай, – безразлично сказала Ольга и принялась уничтожать книжки, которые мы не спасли. Потом добавила: – Через месяц у тебя этого барахла наберется столько, что девать некуда будет. Не вздумай только назад принести!

И вот так тянулись наши дни: мешки новых книг, понюхай (если пахнет плесенью – рви и неси на помойку), посмотри внутри, поищи в базе, поставь цену карандашиком, положи в стопку. Потом ту же стопку – справа налево, заносим в табличку. Клеевой пистолет визжит, потом разносим эти стопки – «больше бери, не сломаешься!» – по залу туда-сюда.

Мы таскаем белые пакеты из «Слойки» – обеды нам скорее нравятся, чем нет. «Ешь суп сначала, – поучает Ольга. – Потом делай перерыв, потом ешь второе. Можешь забрать домой. …Ставь чайник, только вылей эту воду – слышишь, вылей на улицу!» Второй раз кипятить воду нельзя – это мертвая вода. Так говорит Ольга.

На прощание она всучивает моей несколько мятых купюр – получается больше, чем набежало за пять часов работы. «Давай, дуй домой». И мы идем под сизыми, серо-фиолетовыми сумерками, гудящие ноги пружинят по асфальту. Мы идем и радуемся освобождению – и можем даже послушать песню в своей сонной маршрутке до дома Шныря.

Шнырь в хорошем настроении. Пока моя сидит на диване, голой задницей на колючей обивке, и читает учебник, – Шнырь танцует победный танец. Он затягивается чем-то из стеклянной трубки, и вскакивает, и танцует, скинув трусы, в полумраке своей комнатушки, – танцует самозабвенно, закрыв в блаженстве глаза и подбрасывая свою маленькую коричневую попку в такт мелодии. Моя смеется, и в смехе слышно даже какое-то восхищение. Шнырь подпевает музыке из колонок, кружится на фоне неба его силуэт – а в окно бьет совсем уже голое костлявое дерево, будто бы тоже хочет в тепло.

18 ноября 

В эту среду с нами случилась удача.

Мы пришли в лавку раньше на целых полчаса. Я уже понял, зачем, – просто моя захотела понравиться Ольге, во что бы то ни стало заслужить ее одобрение. С ней всегда так. Одобрение, которое есть, ей почему-то не нужно. А вот если ее вдруг не любят, не ценят, держат за дерьмо никудышное, – она начинает почитать человека достойным, считать его больше себя, на цыпочках перед ним стоит. Не очень-то это умно.

Вот так получилось и на этот раз. Ольга даже не заметила, что мы пришли раньше положенного. Она что-то считала и сверяла с большой бумажной тетрадью, слюнявила палец, яростно била по калькулятору и вполголоса материлась.

– Ага, – вместо приветствия сказала она. – Ну-ка, повернись.

Моя покружилась. Сегодня они со Шнырем договорились встретиться – потому моя решила в последний раз перед холодами надеть красное пальто. В этом пальто ее много фотографировали, и на улице разглядывали больше обычного, да и просто она знала, что такой яркий, сияющий-красный, до боли алый цвет должен ей идти (только ей и никому больше).

– Так. Кроссовки – чмо.

Она опустила глаза на старенькие, кирпичные