Достоинство национализма - Йорам Хазони

человека своему племени и нации - т.е. того, что связывает человека со страной, побуждая его действовать таким образом в национальном государстве. Но тогда возникает центральный вопрос: если не лояльность к племени и нации заставляет человека нести это тяжелое бремя, что же является источником его мотивации в нейтральном государстве? Признавая, что подобная мотивация необходима, сторонники нейтрального государства предлагают, чтобы люди были верны конституционным документам государства и всевозможным символам, изобретенным официальными лицами государства для фиксации этих документов в умах граждан. Такой "конституционный патриотизм" обычно ассоциируют с его наиболее известным защитником, немецким философом Юргеном Хабермасом. Но аналогичные предложения теперь раздаются и в Америке, где любовью к основополагающим документам (или "американскому кредо", якобы в них содержащемуся) теперь часто подменяют привязанность к самой американской нации.

Возможно ли это? Может ли существовать государство, в котором соблюдаются законы, взимаются налоги и призываются на войну солдаты благодаря повсеместной лояльности писанной конституции?

Мы действительно знаем примеры того, что кажется подобной верностью письменному документу. На протяжении всей истории мусульмане подвергали себя риску, защищая свой основополагающий документ, Коран, от очернения и ущерба. Индусы одинаково почитают Веды, а евреи - Тору, свиток книг Моисея, по сути, являющийся их конституцией. Исторически в христианском мире многие были готовы на жертвы, ради защиты священных текстов и икон от осквернения и повреждения. Эти и подобные примеры могут дать ощущение, что мотивирующее благоговение перед конституционным документом возможно. Кажется, что, если кто-то поднимет уважение общества к конституции до подлинно религиозного благоговению, то так сможет развиться политическая традиция мотивирующего почтения к конституционным документам государства.

Однако, такая сакрализация конституции невозможна вне рамок семейных, племенных и национальных традиций, в которых индивид учится почитать и благоговеть перед чем-то одним, а не другим. В детстве я постоянно наблюдал почитание Торы в синагоге. Я чувствовал благоговение, с каким взрослые выходили вперед, чтобы поцеловать свиток, когда его выносили для чтения трижды в неделю, поднимая высоко над нашими головами, чтобы все могли увидеть рукописный буквы на пергаменте. Более того, я знал, что, если Тора когда-нибудь упадет на пол, собрание будет поститься в течение месяца в покаянии, и ахал вместе с остальными, видев, как свиток пошатнулся во время подъема. Этим образом - и многими другими - я ощущал, как моё собственное, благоговение клана - ибо для евреев и христиан община долгое время была эквивалентом клана. Почитание Торы и верность ей познается детьми как неотъемлемый аспект преданности семье и клану, которые в свою очередь демонстрируют свое почитание Торы в качестве неотъемлемого аспекта преданности еврейскому народу. Христиане, мусульмане и индуисты испытывают трепет перед своими священными текстами и предметами культа поразительно схожим образом, и аналогично культивируют его в очередном детском поколении.

Священное возникает исключительно через традиции семьи, клана, племени и нации. Безусловно, есть люди и семьи, привязывающиеся к этим священным объектам во взрослой жизни, но для большинства людей осознание святости возникает вместе с узами преданности, формируемыми в детстве и юности. Это означает, что конституционный документ нейтрального государства не только не сможет заменить лояльность к племени и нации, но и будет уважаться и станет объектом лояльности лишь в той степени, в какой племя или нация, которым мы верны, передаст святость этого документа очередному поколению детей. Таким образом, письменные документы будут культурным наследием определенных племен и наций, и именно верность человека своему племени и нации, а не независимая верность самим документам будет источником любого действия, на которые он готов для защиты нейтрального государства. То же самое относится к любым другим якобы нейтральным должностям, символам или ритуалам государства, которые могут быть изобретены его должностными лицами. Почтение ко всем таким документам и символам есть выражение определенной племенной или национальной традиции и вовсе не нейтрально. И именно так к ним будут относиться те меньшинства и племена, которые не связаны узами лояльности с национальным большинством в государстве и не рассматривают то, что происходит с национальным большинством, как нечто, происходящее с ними самими. Подобные документы и символы, не будут рассматриваться благоговейно как символы нейтрального государства. Чуждые национальные меньшинствами будут смотреть на них, как на квази-религию иной нации и лицемерие с точки зрения их якобы нейтралитета.

 

Нет нейтральных государств. То, что удерживает граждан свободного государства вместе, это взаимная лояльность большинства членов нации или племени и их лояльность государству. И в дополнение к этому - союзы, временные или долгосрочные, заключаемые нацией или племенем с другими для своего укрепления и стабилизации. Иными словами, любое свободное государство является национальным или племенным. Аналогично, мы обнаруживаем, что при деспотических режимах правительство практически всегда контролируется одним племенем, кланом или семьей, которые вместе с союзниками удерживают остальных страхом и подкупом.

Как же сохраняется миф о нейтральном государстве, в котором нация отделена от государства? Этот миф связан с упомянутым выше утверждением, будто успешные западные государства, типа США, Великобритании и Франции, являются примерами нейтральных гражданских государств, и что в них привязанность к составляющим их нациям и племенам отделена от государства. Однако нет оснований для такого утверждения. Соединенные Штаты связаны узами лояльности, объединяющими американскую англоязычную нацию, чьи конституционные и религиозные традиции уходят корнями в Библию, протестантизм, республиканизм и общее, характерное для Англии, право. С веками туда влилась большая католическая община и ряд более мелких. По сути, это означало, что новые племена были приняты во всё ту же американскую нацию; это никоим образом не изменило того, что американцы остались единой, в высшей степени самобытной нацией. До того момента, как возникло явное большинство англоязычных поселенцев, ни одна территория не принималась в качестве штата в Американский Союз. Так что предотвращалось возникновение большинства испаноязычных, носителей коренных или полинезийских языков. Наличие коренных народов, типа политически автономного Навахо, насчитывающего сотни тысяч человек и по сей день обучающего детей своему языку и традициям, свидетельствует о том, что Американская нация, несмотря на своё подавляющее доминирование в Соединенных Штатах, по-прежнему остается нацией, как и прочие. То же можно сказать и о французской нации, которая на протяжении веков сохраняла свою сплоченность посредством агрессивных, иногда ужасающих кампаний по искоренению окситанского и прочих языков, воспринимавшихся как подрывающие единство французов; и об английской нации, формировавшейся веками войн, которые вытеснили кельтские народы на периферию. Таким образом, предположительно нейтральный и гражданский характер таких государств, как США, Великобритания и Франция, иллюзорен. Прочность и незыблемость этих свободных государств являются полностью результатом подавляющего доминирования американских, английских и французских наций над всеми без исключения племенами-конкурентами в пределах своих границ - господства, достигнутого во