Намек. Архивный шифр - Иван Кузнецов

дела, не попытавшись и не набив шишек! Пришлось объяснить ушиб неловким падением. В неуклюжесть сына отец поверил легко.

Опасная травма надолго уложила Алексея в постель. Времени хватало, чтобы снова и снова гадать: что же на самом деле произошло. От отца он уже знал, что ехал в Новгород для участия в съезде. А самому смутно представлялось, что имел при себе какие-то ценные бумаги. Хоть врач и обнадёживал, что Алексей идёт на поправку, но всё же мысль о неведомой потере всякий раз вызывала боль в затылке, которая усиливалась, если Алексей старался думать дальше и в конце концов заставляла его прекратить старания.

Впоследствии Николай помог Алексею восстановить события — отчасти по памяти, отчасти при помощи логики.

Прежде всего, Извольский, наконец, осознал то, во что так не хотелось верить: при нём был документ и тот пропал. Человек, который встретил Алексея на вокзале и повёл тихими привокзальными переулками, стукнул его чем-то увесистым по затылку, забрал папку со сметами, не тронув, к счастью, текста выступления, но после этого не убежал, а затащил находившегося в беспамятстве господина Извольского в трактир. Видимо, преступник был достаточно силён, чтобы удерживать своего бесчувственного спутника в вертикальном положении и представить того как легкомысленного приезжего, всего лишь перегулявшего ночью. Возможно, он заказал выпивки «на опохмел», а может, попросил рассолу или крепкого кофе. Нельзя было исключать, что он, вдобавок к удару по голове, дал Алексею понюхать хлороформа, а впоследствии заставил проглотить водки — лишь бы тот подольше не проснулся. После этого незнакомец удалился, заботливо попросив хозяина заведения приглядеть за «приятелем» и его вещами.

Ясно, что этот человек не хотел ни огласки, какая случилась бы, если бы он бросил приличного господина валяться посреди улицы, ни погони, если бы Алексей очнулся слишком скоро. А приглядеть просил, чтобы не быть впоследствии обвинённым в разбое и воровстве.

Вначале Алексей не сомневался, что новый знакомый действительно был направлен распорядительным комитетом для встречи гостя из Москвы.

— Для чего же он оприходовал тебя по голове? — удивился Николай.

— Прельстился интересным материалом и захотел присвоить честь открытия.

— Разве может так поступать разумный человек? Вся история быстро выплывет на поверхность. Ты же не станешь молчать!

— Мне будет так же трудно доказать свои слова, как ему — опровергнуть их.

— Бог с тобой, Алексей Кондратьевич! Есть же программа съезда, в которой твой доклад объявлен, и с названием.

— Верно, я не подумал. С другой стороны, Николай, возможно, что он — человек неуравновешенный. Решил украсть материалы под влиянием порыва и лишь впоследствии понял, что не может их обнародовать. Нынче затаился, от него ни слуху ни духу.

— Почему тебе, Алексей, не рассказать твоим коллегам о происшествии? Если не расскажешь, то со временем этот субчик всплывёт с твоими бумагами и всё же объявит их своими!

— Выставить себя на посмешище? Нет, это исключено. Всякий скажет: вот же ухитрился, дурачок, попасть в нелепую историю…

Николаю подумалось, что совсем не постыдно быть добрым и доверчивым человеком, если при этом так умён и образован, как его старший товарищ, а всё же тот, пожалуй, прав: засмеют недотёпу и на деревенской улице, и в кругу образованных людей.

— Тогда надо написать кому-нибудь из членов распорядительного комитета как ни в чём не бывало, — предложил он. — Мол, вы послали мне навстречу милого человека, мы чудно пообщались, но я внезапно заболел, потому не спросил адреса. Подскажите: хотелось бы продолжить приятное знакомство!

— Это дело! — обрадовался Алексей Кондратьевич. — Напишу!

Ответ пришёл довольно скоро. Никого глубокоуважаемому господину Извольскому навстречу не посылали, так как он не изъявлял сомнений, что сумеет добраться до места самостоятельно. Произошла какая-то нелепая ошибка. Павел Егорович Лейн шапочно знаком корреспонденту и его коллегам. Из тех энтузиастов, что всунутся в любое дело и возьмутся браво помогать, но большой пользы не принесут. Корреспондент предположил, что Лейн принял самостоятельное решение встретить гостя из Москвы. Адреса Павла Егоровича, увы, никто не знает. Нужно написать в Вятку, откуда он был направлен депутатом.

Однако и в Вятке адреса Лейна не нашлось.

— Не понятно. Как же его выбрали депутатом?

— Да ведь участие в совете съезда — лишняя нагрузка и лишние расходы. У настоящих учёных могли быть причины отказаться от депутатства. Аферисты иной раз крутятся на собраниях архивных комиссий, на публичных заседаниях Археологического общества: что бы, где бы выкопать прежде, чем учёные раскачаются. Наш брат не свободен: пока согласуешь, пока выделят правительственную субсидию на экспедицию… Знаешь, сколько древностей таким макаром разграбили! Из курганов в причерноморских степях, из Крыма… Вот что я думаю. Он связан с ворами. Не с обычными, а из тех, что разыскивают ничейные предметы старины, разные древности и редкости. Даже солидные учёные-археологи порой не гнушаются привечать таких искателей древностей. А я столько распинался про тайники!

— Он не дурак же! Если до него уже побывали в тайнике…

— То-то и оно: «побывали»! Он не знает. Я всё разболтал, кроме одного: не сказал, что лично осмотрел особняки. Я рассказывал только о документе. Личный осмотр — это же изюминка моего исследования. Хотел приберечь самое интересное для доклада. — Алексей Кондратьевич грустно улыбнулся.

— Пусть теперь облазит всё впустую.

— Нет-нет, не может быть, чтобы он сам!

— Ну, подручные его. Всяко впустую. Хоть так будет наказан! — Николай задумался. — Зачем он забрал бумаги? Ты же показал ему все сметы. Неужели не мог запомнить адреса? Пока ты бы доклад читал, он бы дунул в Москву.

Обращение на «ты» по-прежнему давалось Николаю не без труда. Он до расставания на лето не успел привыкнуть, маялся, а в самом начале осени с Алексеем Извольским случилась беда, тот проболел аж до зимы. Вышел большой перерыв в общении. Николай, пожалуй, не стал бы себя переламывать, а вернулся бы потихоньку к обращению на «вы», но решил не доставлять Алексею лишних волнений: тот ещё не совсем оправился от болезни.

— Нет, это ерунда, — отмахнулся Извольский. — Что толку в адресах без схемы. Не мог же он запомнить с листа план каждого дома!

— Да, верно.

— Кроме того, я говорил тебе, адреса там указаны по старинке. Вместо улицы называли, например, примечательное место по соседству, церковь, вместо номера — имя владельца. Понятно только урождённому москвичу. Я сам не многое расшифровал, пришлось спрашивать у отца, у дяди Пети… Лейн очень даже логично поступил: услыхал аннотацию доклада и захотел заранее выяснить, каково содержание документа, не пригодится ли. Узнал и действовал сообразно ситуации.

— А всё-таки он вор, украл документ, да ещё