Намек. Архивный шифр - Иван Кузнецов

Познакомиться бы в Москве с какой-нибудь «весёлой, но не гулящей» девушкой вроде Ани! Идея такая у Николая мелькала. Тем более — есть свой угол. По женскому вопросу с другим мужчиной, если не соперник, всегда можно договориться. Да и занавеска! Но опять-таки — дела, и всё было как-то не до праздных гуляний. На занятиях ровню женского пола было не встретить. На лекции известных преподавателей захаживали нарядные дамочки да курсистки. Это крестьянских сынов — хоть отбавляй, а вот дочкам рабочих да крестьян не до учёбы…

В общем, женский вопрос отошёл на третий план, и Николай отложил его до будущего лета.

Приводилось бывать по службе на Девичьем поле: его порой отправляли с поручениями в Московский архив Министерства юстиции, где служил Алексей Кондратьевич. Так идёшь иной раз сквером — и попадаешь в целую стайку девиц с книжками и тетрадками — слушательниц Высших женских курсов. Тут, конечно, тоска берёт, но скоро забывается: занятий и без того невпроворот.

Учёба допоздна лишила Николая не только возможности праздно гулять и развлекаться. Как же теперь участвовать в изысканиях господина Извольского? Вот что его беспокоило.

Впрочем, Алексей Кондратьевич считал практическую часть своего исследования в целом завершённой. Осмотрели достаточно, чтобы составить мнение и провести квалифицированный сравнительный анализ особняков разного времени постройки — как масонских, так и самых обычных. Этим-то Извольский преимущественно и занимался теперь в свободное от службы время: корпел за письменным столом над текстом своего будущего научного труда. Когда же разгибал спину, то хотел отвлечься, переключить мысли на другие предметы.

— Николай, бывал ты в галерее Третьяковых?

— Бывал.

Ну, грех ведь был бы не воспользоваться ещё в самом начале московской жизни возможностью бесплатного посещения!

— Понравилось?

— Впечатляет. Люди старались.

— Пойдёшь ещё раз, со мной? Я люблю там бывать. Уж раз в год обязательно.

— Я всё там видел.

Николай тогда сопел, маялся, но заставил себя обойти всё от первой до последней картины.

— За один раз всего не освоишь!

— Алексей Кондратьевич, я на каждую картину посмотрел.

Пойти куда-нибудь по приглашению господина Извольского ему было почётно, но так жаль терять целое воскресенье на то, что уж видено и совсем тебе не нужно!

— Бог с тобой, один схожу. Пошли тогда в Политехнический!

— С радостью!

Алексей Кондратьевич не оставил попыток приохотить младшего товарища к живописи. Но затейливый терем, в котором располагалась галерея Цветкова, казался Николаю куда интереснее, чем содержимое здания. Осмотрели собрание картин в Верхних торговых рядах — а Верхние торговые ряды сами по себе хороши: красивы, как дворец. Снова и снова хотелось пройтись по нарядным галереям, лёгким висячим мостикам. Стеклянные своды потолка мягко светились, впуская внутрь здания белый день. А картины — что ж, тоже украшают.

Господин Извольский старательно разъяснял, что изображено на той или иной картине и какие художественные приёмы использованы. «А в жизни интереснее, — всё думалось Николаю. — И движется, и меняется, и красками играет, и солнце греет. Что хорошего, когда всё плоское и застыло без движения?» Словом, он так и остался равнодушен к живописи.

А вот выставки и музеи, насыщенные предметами — хоть древностями, хоть самыми новейшими достижениями науки и техники, — его привлекали. Политехнический — могучим дыханием прогресса, ошеломительной новизной. Исторический — напластованиями древностей. Что говорить! Молодые архивисты делом чести считали ознакомиться с его экспонатами досконально. В Московском публичном и Румянцевском музее не оторвёшься от собраний русских путешественников. Словом, пищи для самообразования хватало с лихвой.

Да ещё Алексей Кондратьевич давал Николаю читать журналы, которые выписывали и читали у него дома, а выписывали они с отцом много увлекательного: «Мир приключений», «Жизнь для всех», «Русский паломник», «Природа и люди», не говоря уж об «Историческом журнале». Господин Извольский приносил и подборки прошлых лет, и свежие, только что читанные номера — обязательно со своими пометками: что интересно, а на что не стоит тратить времени. А интересно-то многое! И про аборигенов Океании, и про новейшие опыты с электричеством, и про передачу мыслей на расстоянии посредством мозговых излучений…

Но увлечения Николая масонским прошлым новым этим темам и занятиям было не перебить. Он выискивал, где только мог, любую информацию о масонских ложах. Некоторых открытых им подробностей даже сам господин Извольский не знал.

Иногда Николай наведывался по делам в Сухареву башню: там, в западных залах третьего этажа, находился склад городского архива. В первый раз шёл с трепетом: история Брюса, чернокнижника и масона, будоражила неясные ожидания. Однако реальность разочаровала. Бродил как неприкаянный по конторским помещениям да залам, изувеченным недавно убранными водяными резервуарами, всюду слышался навязчивый гул компрессорной станции, в нижних помещениях — клетушки с мелкой торговлишкой. Каждый метр тут перестроен и реставрирован. Не интересно. Дух старины улетучился.

Ради этого самого духа старины Николай ходил раз в месяц с Алексеем Кондратьевичем на заседания комиссии «Старая Москва». Извольский ещё не имел научных публикаций и потому не мог стать членом Московского археологического общества, а мог лишь посещать его публичные заседания, зато в «Старую Москву» принимали любого желающего.

— Давай я сделаю членский взнос за тебя, — предложил Алексей Кондратьевич, понимавший, что Николай не может позволить себе подобной роскоши.

— Не нужно.

Николай уже не мальчишка, ищущий заработка и готовый принять любое вспомоществование от работодателя — хоть бесплатный обед, хоть деньги на посещение доктора. У него своя служба, твёрдый оклад. На всё, что действительно необходимо, он сам заработает.

— Прости, я не хотел обидеть тебя!

— Я и не думал.

Николай не чувствовал потребности теснее связать себя с миром учёных, занятых исследованиями истории Москвы. Он слушал доклады на публичных заседаниях не без интереса и с пользой для ума, и всё ждал, чтобы замерцал тот огонёк таинственности, который приманил его к истории масонских особняков. Бывало — мелькнёт. Докладчик упомянул, например, загадку библиотеки Ивана Грозного. И ушёл в сторону — мол, вся информация, какая есть, не информация вовсе, а слухи и домыслы, а мы станем обсуждать факты. А факты обыденны и скучны. Николай ни историком, ни даже краеведом — как ни любил Москву — становиться не собирался. Больно сухая материя — историческая наука.

— Давно мы с тобой не тревожили покой московских особняков, не играли в прятки с городовыми! — с огромной радостью услышал он от господина Извольского среди зимы. — Мне требуется уточнить кое-что. Пойдёшь со мной? Когда ты свободен?

Николай уже немного освоился с учёбой и разбирался, какое занятие можно скрепя сердце пропустить…

На сей раз Алексей Кондратьевич