Смерть в Занзибаре - Мэри Кей

Тайсон и Миллисент сидели рядом на каменной балюстраде террасы, наблюдая за танцующими через открытую дверь, и Миллисент мрачно спросила:

– Не могли бы вы сказать мне, откуда это вы раздобыли своего секретаря и зачем. Не могу понять, как человек вашего масштаба может терпеть эту его аффектацию и глупое хихиканье.

– Он хорошо делает свою работу, – лениво произнес Тайсон, – пусть эта аффектация не вводит вас в заблуждение. Это уже одурачило немало крутых бизнесменов в области издательского дела и кино, которые полагали, что тут они быстренько обтяпают свои дела, а потом им пришлось с головной болью признать, что они заплатили гораздо больше, чем предполагали вначале. Он занимается всеми моими контрактами, а за этим хихикающим фасадом скрывается ум, столь же любознательный и хитрый, как у дюжины обезьян, и столь же осторожный, как у хорька.

– Я в этом не сомневаюсь, – недовольным тоном заявила Миллисент. – Он мерзкий тип. У нас в Маркет-Лайдоне был помощник кассира вроде него. Такая дрянь. Я всегда говорила, что однажды с ним выйдет какая-нибудь грязная история, и, конечно, так и произошло. Таким нельзя доверять ни на ярд.

Тайсон предпочел сделать вид, что это его позабавило, и, разразившись грохочущим хохотом, хлопнул Миллисент по спине своей громадной волосатой рукой.

– Бейтс, вы великолепны! Вы просто коллекционный экспонат. Впрочем, Найджел точно такой же, а я люблю коллекционные экспонаты. А вот от людей невыразительных, с пустой душой и холодной кровью – сохрани меня Господь!

– Вы просто притворяетесь! – отрезала Миллисент Бейтс.

– Возможно, – невозмутимо ответил Тайсон. – Все мы притворяемся. Ставим дымовую завесу, чтобы заморочить людям голову. Так, Гасси притворяется доброй.

Миллисент возмущенно выпрямилась.

– Ничего подобного! Гасси самое доброе существо на свете!

Тайсон снова захохотал и опорожнил свой стакан.

– Бейтс, мудрая вы моя сова, я аплодирую вашей лояльности, но одновременно осуждаю вашу нечестность. Не могли же вы прожить все эти годы с Гасси, не заметив, что ничто не доставляет ей большего наслаждения, чем потихоньку воткнуть человеку шпильку в самое больное место, а затем, прикрываясь милым смущением, делать вид, что она совсем не это имела в виду. Это ее любимое развлечение в обществе. Вы, без сомнения, уже много лет назад поняли, что Гасси любит только одну себя. А предвосхищая ваше восклицание: «Но и вы тоже!» -

спешу сказать это сам: «Да, и я тоже». Возможно, это эгоистично, но, честное слово, в этом есть смысл! Согласитесь, Бейтс, мы, Фросты, в общем-то не очень приятные люди. Единственный из нас, у кого, кажется, не было никаких пороков, был старый дядюшка Баркли, но он был просто чудак! Давайте-ка выпьем какую-нибудь смесь за его душу.

Он поднялся и направился к столу с напитками, а Миллисент, последовавшая за ним, поставила на стол свой пустой бокал и покачала головой.

– Нет, спасибо. Я больше не буду. Мне пора в постель.

Она повернулась, чтобы еще раз взглянуть на танцующих в гостиной: Гасси с Найджелом, Дэни с Ларри Даулингом, Амальфи и Лэш Холден, Эдуардо и Лоррейн…

Она простояла так чуть ли не пять минут, наблюдая за ними с непонятной интенсивностью.

– Очень странно, – в задумчивости пробормотала Миллисент Бейтс.

– Что именно? – спросил Тайсон.

– Все, – сказала Миллисент и покинула его.

Глава 13

Дэни устало облокотилась о подоконник своей спальни и посмотрела поверх верхушек деревьев на серебристый простор моря.

Она вернулась в свою комнату около часа назад, намереваясь лечь в постель. Но придя туда, она обнаружила, что совсем не хочет спать. Просто слишком утомлена, даже для того, чтобы раздеться, и слишком расстроена, чтобы получать хоть какое-то наслаждение от красоты ночи. Поскольку вечер выдался ни приятным, ни тихим.

Тайсон и Миллисент Бейтс оба исчезли вскоре после десяти, а Гасси поругалась с Найджелом, который торопливо скрылся, оставив Дэни разбираться с радиолой. Гасси помчалась искать брата, по всей видимости для того, чтобы нажаловаться ему, а Лэш, станцевав с Амальфи крайне сентиментальный вальс, увел ее вниз в сад – якобы для того, чтобы полюбоваться на ночное цветение Царицы ночи, обильно растущей на клумбе, на приличном расстоянии от дома.

Они стояли там так долго, что южная кровь Эдуардо, по-видимому, начала опасно закипать, и, хотя вернулись они порознь, Лэш, пожалуй, совершил ошибку, появившись обратно первым. Поскольку на его подбородке явно виднелись следы губной помады.

Ревнивый взгляд маркиза не преминул это отметить, и глаза его загорелись таким огнем, который в последние годы Рудольфо Валентино, на кого он был весьма похож, способен был бы спалить весь дом. Он произнес короткую шипящую фразу по-итальянски, на которую Лэш ответил столь же кратко на чистом англо-саксонском наречии, и только крайнее волнение Лоррейн предотвратило неприятную сцену.

Амальфи не появлялась довольно долгое время, по меньшей мере часть которого она посвятила приведению в порядок своего макияжа. Она демонстративно игнорировала Лэша и посвятила все свое внимание успокоению расстроенных чувств Эдуардо, однако явно была не в лучшем настроении.

Единственным из присутствующих, кто не проявлял какой-либо нервозности или возбуждения, оказался Ларри Даулинг, и Дэни, чьи собственные нервы находились в неприятно натянутом состоянии, чувствовала не только должную благодарность за это, но и еще больше за тот порыв, который заставил ее отчима включить его в состав их компании, несмотря на то, что в лениво наблюдательном взгляде Ларри мелькало нечто, свидетельствующее, что от него мало что укроется. Она пыталась напоминать самой себе, что для него как для журналиста – будь он очеркистом или кем-то еще – самое важное – это новости и что нынешняя сложная ситуация может стать увлекательнейшим чтивом для жадной до сенсаций публики. Но это, казалось, ничего не значило по сравнению с тем несомненным фактом, что она чувствовала себя в большей безопасности, когда Ларри был в одной комнате с ней, и более неуверенной, когда он выходил.

Она с удовольствием заставила бы себя заняться обычной подготовкой ко сну, но болезненные воспоминания об ужасе, пережитом прошлой ночью, отбили у нее всякую охоту ко сну или к уединению, а огни и музыка, да и странным образом успокаивающее присутствие Ларри, в конце концов, создали у нее иллюзию безопасности. Однако долгие часы, проведенные в аэроплане, начали сказываться на каждом из них, и к одиннадцати часам танцоров охватила дремота, а вместе с ней и дух всепрощения.

Раздражение Найджела прошло, и он извинился перед Гасси, которая зевнула и сообщила ему, что конечно она на него не сердится. Она вообще никогда ни на кого не сердится: даже на тех людей, которые воображают, будто знают что-то о том, с чем знакомы исключительно поверхностно, и… о, Господи, ну, конечно же, она не имеет в виду Найджела…

Амальфи отбросила свою надменность и удостоила Лэша прощающей улыбки, Эдуардо прекратил кипеть, а Лоррейн перестала выглядеть рассеянной и невнимательной и стала искриться и смеяться, так эффектно одаривая всех своим своеобразным и могучим обаянием, что ее гости, за исключением ее дочери, в конце концов отправились спать в самом лучшем настроении.

Летучая мышь промелькнула мимо открытого окна, Дэни вздрогнула и с удивлением обнаружила, что такая простая вещь заставила ее сердце упасть, а дыхание – прерваться. Тем более, что теперь уже совсем нечего было бояться – кроме разве того, что будет раскрыто ее инкогнито, что в общем-то было неизбежно. И тем не менее она продолжала ощущать страх…

Ночь была очень тихой, и дом совсем затих, и теперь, когда погас свет, сад казался только синим, черным и серебристым. Не было видно золотых пятен, за исключением того места, где теплое сияние из ее окна падало на верхушку жараканды, и небольшого оранжевого прямоугольника, едва видимого сквозь заслоняющие его деревья, который свидетельствовал, что Лэш Холден в небольшом гостевом домике у обращенной к морю стены имения тоже еще не спал.

В саду хрипло закричал козодой, напряженные нервы Дэни дернулись от этого звука, и она нетерпеливо отвернулась от окна и посмотрела вверх на странную, окрашенную белой краской комнату, высокий потолок которой находился чуть ли не в двадцати футах над ее головой. Большую и холодную комнату, построенную для какой-то любимой дамы из гарема еще до того, как султан Саид подарил «Дом Тени» своему другу Эмори Фросту – пирату, искателю приключений, отщепенцу и наемнику.

Сколько всего перевидал этот дом на своем долгом веку? Случались ли здесь «темные дела», как намекала Миллисент Бейтс, и помнят ли их эти покои? Дэни вдруг обнаружила, что быстро оглядывается назад, как она однажды уже делала в другой спальне, в отеле «Эйрлайн» в Лондоне. Но позади нее не было ничего, кроме кремового с позолотой письменного стола, на котором кто-то расположил портативную пишущую машинку Ады Китчелл и одинокую книгу, которая по своему виду вовсе не обещала увлекательного чтения.