Манящая корона - Борис Алексеевич Давыдов

снаружи стоят стражники графа… Можно не сомневаться: угрозы проклятия и вечных мук в загробной жизни испугают их куда меньше, нежели гнев господина. Что им прикажут, то они с ним и сделают, утешаясь мыслью, что отвечать перед богами придется графу, а вовсе не исполнителям. А уж Хольг и подавно не боится демонов ада: такие люди уверены, что за любой грех, даже самый тяжкий, можно получить отпущение, стоит только найти священника, обремененного нищей паствой и многочисленным семейством.

Такого, к примеру, как он…

Отец Нор перевел дыхание, растерянно глядя на графа. Нет, кажется, Хольг совсем не рассердился на него ни за укоризну, ни за обращение «сын мой»… Более того, он улыбается… что за человек! И можно ли его вообще назвать человеком?

– Я вовсе не кощунствовал, святой отец, а просто констатировал факт, – возразил граф. – Полагаю, мы можем приступить к обряду. Помогите ей встать!

Мужчины, подхватив кухарку под руки, подняли со скамьи и выпрямили, крепко придерживая. Она, медленно поворачивая голову, по-прежнему смотрела по сторонам безумными, вылезающими из орбит глазами, ее дрожащие ноги подламывались. Отец Нор торопливо осенил себя крестным знамением:

– Милостивые боги, да что же это… Ваше сиятельство, велите прикрыть ее наготу! Избавьте несчастную от лишнего стыда, а служителя церкви – от столь позорного зрелища!

– По-моему, народная мудрость гласит: «Что естественно, то не позорно!» – усмехнулся Хольг. – Но если вас это так шокирует, извольте… Ральф!

Повинуясь жесту господина, человек, привезший священника, торопливо поднял с пола кухаркину нижнюю сорочку. Трое мужчин кое-как, с немалым трудом, натянули ее на женщину, которая дико взвыла и задергалась, как только ткань прикоснулась к изодранной коже.

Священник, сообразив, к чему привело его неуместное вмешательство, прижал руки ко рту.

– Если вам ее действительно жаль, постарайтесь управиться как можно быстрее, – наставительно произнес граф. – Когда кровь присохнет к сорочке, отдирать будет очень больно.

– Да… да, конечно… – трясущимися губами пролепетал отец Нор. – Во имя богов-хранителей и всех святых, совершаю таинство бракосочетания… О святые угодники! Ваше сиятельство, а кто жених-то?!

– Если честно, святой отец, я еще не решил, оба ее стоят… Хотя, пожалуй, вот этот! – граф указал пальцем на бывшего сотника. – Его имя Монк.

Разжалованный сотник судорожно сглотнул воздух, словно на него внезапно напал приступ удушья.

– Желаешь ли ты, раб божий Монк, взять эту женщину в свои законные жены, чтобы любить и оберегать ее, быть с ней в радости и печали, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит вас?

– Же… Желаю… – с невероятным усилием выговорил взмокший, красный от жгучего стыда и бессильной злобы толстяк.

– А ты, раба божья… Ой, ваше сиятельство!..

– Вейла, ее зовут Вейла, – усмехнувшись, подсказал граф.

– Благодарю вас… Желаешь ли ты, раба божья Вейла, взять этого мужчину в свои законные мужья, чтобы любить и оберегать его, быть с ним в радости и печали, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит вас?

Блуждающие глаза женщины остановились на отце Норе, в них на какую-то секунду мелькнуло осмысленное выражение. А потом она сдавленно захрипела и согнулась, повиснув на руках мужчин. Ее снова стало рвать.

Священник, испуганно охнув, отступил назад.

– Не тяните, святой отец! – недовольно поморщился Хольг. – Она ответила вам.

– Но, ваше сиятельство…

– Я отчетливо расслышал слово «желаю». Надеюсь, вы не думаете, что у меня плохо со слухом?

Священник устремил на графа растерянно-умоляющий взгляд, в котором без труда можно было прочесть: «Всему же есть предел!»

– Святой отец, не советую испытывать мое терпение, – ледяным голосом чуть слышно сказал Хольг, и его лицо исказилось. Совсем ненадолго, всего на какую-то секунду…

В это мгновение перед отцом Нором пронеслась последняя служба, где читалась глава, посвященная святой Алане, не сломленной ни щедрыми посулами, ни жестокими пытками, ни даже муками собственных дочерей, которых терзали на глазах у матери… Как дрожал его голос, сначала от волнения, а потом и от праведного гнева, когда он, закрыв Священную Книгу, стал порицать прихожан за то, что не блюдут должным образом заповедей, регулярно впадают в грехи трусости и сребролюбия, особенно оскорбительные для памяти святой великомученицы.

Служитель церкви, переведя дух, забормотал хорошо знакомые слова:

– Жених и невеста изъявили свое согласие! Знают ли присутствующие причину, из-за которой бракосочетание не может состояться? Если знают, пусть скажут об этом прямо сейчас, или пусть молчат вечно!

И, выдержав самую короткую паузу, какую только позволяли приличия (чтобы, упаси боги, снова не рассердить графа), торопливо договорил:

– Таковой причины нет! Властью, данной мне святой церковью и законами Империи, объявляю жениха и невесту мужем и женой!

– Прекрасно, святой отец! – кивнул Хольг. – Теперь позвольте и мне сказать небольшую речь…Что такое?! Сейчас же убери руки от чужой жены! О боги, какое падение нравов среди простонародья…

Молодой стражник мгновенно отпрянул от кухарки, как от зачумленной. Оставшийся в одиночестве бывший сотник еле удержал женщину, которую по-прежнему терзали приступы жестокой рвоты.

Хольг, заложив руки за спину, насмешливо оглядел новоявленную супружескую пару.

– Вы тяжко провинились перед своим господином и были наказаны так, как я посчитал нужным. Но Священная Книга велит не только наказывать людей, находящихся в услужении, но и заботиться о них. Вот я о вас и позаботился! Теперь вы муж и жена и можете, не стыдясь никого, предаваться утехам плоти. Само собой, не в доме Монка – ведь он уже не сотник, – а в казарме стражников, где поселитесь сегодня же: я прикажу поставить перегородки в углу… Надеюсь, у вас будет крепкая и дружная семья. А ты, Вейла, помни заповедь: «Жена да убоится мужа своего!» Рука у Монка, несмотря на возраст, еще тяжелая, сама убедилась на собственном опыте… Пойдемте, святой отец!

Дворецкий Ральф открыл дверь, и священник, вздохнув с нескрываемым облегчением, чуть ли не бегом покинул допросную камеру. Хольг, следуя за ним, обернулся на пороге:

– Как говорят в народе, совет вам да любовь! – улыбнувшись, произнес он.

Женщина, с трудом подняв перепачканное лицо, уставилась на новоиспеченного мужа глазами, горящими лютой, беспредельной ненавистью.

Глава III

Всему когда-то приходит конец. Вот и невыносимо долго светившее солнце начало прятаться за горизонт, изнуряющая духота сменилась вечерней прохладой.

Барон еще раз проверил остроту оружия: пустил по течению весело журчащего ручья кленовый лист и подставил кинжал. После чего повеселевшим взглядом проводил две аккуратные половинки, поплывшие дальше, и вытер лезвие шелковым лоскутом.

Главное – попасть точно туда, куда нужно, чтобы лезвие не скользнуло по ребру и не пришлось повторять удар. Хоть Трюкач и оказался гадом, но