Завещание императора - Александр Старшинов

– Ты же собирался вроде как служить легионером, – напомнил Марку Приск. – А легионерам нельзя жениться.

– Но я же в твоей свите, а значит – очень даже могу.

«Ага, передумал подаваться в легионеры… Надеюсь, и с женитьбой все так же разрешится… А то Афраний точно меня убьет. Завещание – простит, а женитьбу сына и наследника не пойми на ком – точно нет…»

Глава II

ДРИАН

Осень 866 года от основания Рима

Провинция Сирия

Император Траян по-дружески возложил на наместника Сирии задачу не из простых: обеспечить боеспособность расквартированных в Сирии легионов. Наместнику стоило прежде всего воззвать к заповедям предков и восстановить дисциплину, что было делом совсем непростым, пробудить в солдатах доблесть и так далее, и прочая, и прочая.

Адриан первым делом вызвал к себе квесторов и проверил, много ли уворовали из положенного для легионов довольствия. Вышло, что немало. Потом наместник отправился инспектировать лагеря. Первым на пути был Четвертый Флавиев легион. Адриан прошелся по домикам трибунов, оценил шикарные ложа, девиц, что торчали в лагере на положении не поймешь кого, и уж конечно же – не законных жен, а также выяснил, как много берут центурионы за то, чтобы разрешить солдатам шастать по окрестностям и ничего не делать. Потом собрал солдат на плацу, взошел на трибунал и объявил, что веселье кончилось, пора приниматься за работу – до пота. Центурионов самых рьяных, несмотря на центурионские чины, велел выпороть (трибунов пороть не стал – такое давно вышло из моды), кто провинился поменьше – приказал стоять у своего претория в одних туниках без калиг и поясов, держа в руках какую-нибудь дрянь. Расхищенное приказал вернуть (нашлось немало), а из возвращенного выдать солдатам помимо жалованья новые туники и хорошую обувь. Какой-нибудь блюститель нравов тут же бы счел подобные поступки заискиванием перед солдатами и потребовал бы вернуться к истинной римской суровости, но Адриан в армии не был новичком и отличал потакание безделью от необходимой заботы за состоянием быта. Даже вопрос о дезертирстве [64] разбирал он с учетом прежних солдатских заслуг, а от новичков, еще не приученных к лагерной жизни, всегда требовал меньше, нежели от тех, кто отслужил год и более. Разобравшись с начальством и снабжением легиона, принялся за солдат – выбивал из легионеров лень и многодневный хмель, выселял за лагерную ограду девок и торговцев…

Кроме тренировок (новичкам, как и положено, две тренировки в день, ветеранам – одна), велел он подряжать солдат на ремонт дорог, а также на заготовку леса – куда бы ни отправился в предстоящем походе Траян, ему придется строить суда – и лес ему пригодится в любом случае.

Но, разумеется, особое внимание приходилось уделять кавалерии – превратить набранные не так давно отряды буйной молодежи в боеспособные части, прежде чем они окажутся в бою, – задача непростая и трудоемкая.

Укомплектованные кавалерийские части Адриан собирал в лагере близ Антиохии – и не потому, что здесь держать их было особенно удобно, а затем, что сам лично руководил подготовкой соединений.

Так в трудах проходили дни, мелькали месяцы, Антиохия веселилась, Адриан – работал. Но это не смущало его и не тяготило – империю он почитал уже почти что своей…

Пока… пока не получил то послание из Рима, отравившее его душу, будто гадючьим ядом.

С тех пор – уже два месяца – Адриан был мрачен. Со дня на день он ожидал сообщений из Рима, но их все не было. Удалось ли Элии заглянуть в завещание? Кто на самом деле назначен повелевать после Траяна? Великая дева, большая подруга Элии, присутствовала при записи завещания императора и обещала помочь. Но, как видно, позабыла о данном слове. Или – кто знает – нашлись друзья покрепче и поближе. Дальние расстояния умаляют все – и любовь, и дружбу. Недаром Адриан не желал этого наместничества. Предпочел бы как в Дакии – легатом легиона, чтобы рядом с Траяном всю кампанию. Хотя не так, не так всё – не хотел он этой новой войны вовсе – ни новой крови, ни нового легатства. Хотел обучать и строить, обустраивать огромные пространства, размышлять над законами и рассматривать чудеса света. Траян уже сделал то, к чему был предназначен, и эта война, что близилась неотвратимо, была ненужной и лишней. Но, казалось, никогда прежде так не рвался Траян в бой, как ныне. Ничего не видел и не слышал, только твердил: в поход… Будто мальчишка…

Итак, Адриан не наследник. В первый момент это известие изумило. Адриан тогда только-только вернулся из расположения Четвертого легиона. И тут – будто германской палицей по голове. Той самой, что варвары любят украшать клыками волчьими да медвежьими – так, чтобы зубы эти при ударе проникали в мозг. И вот один клык как раз и проник. «Пшел вон!» – сказал ему император.

Как же так!

Ведь его уже почти официально именовали наследником.

Адриан ощупал алмазный перстень на пальце. Драгоценный перстень Нервы, тот самый, который вручил ему Траян на развалинах Сармизегетузы… Едкий дым над руинами города, смрад горелого мяса и стоны тех, кто еще не умер, но вот-вот расстанется с жизнью… Дакия после отчаянного сопротивления пала к ногам Траяна.

«Империя будет твоя, сынок…» – Адриан в самом деле слышал эти слова или ему померещилось?

Два месяца назад, прочитав письмо Элии, Адриан поначалу даже не вник в смысл криво скользящих, липнущих друг к другу строк, хотя не было в послании никаких скрытых намеков или двусмысленностей – Элия писала прямо. Просто писала. Наследник – не ты. Глупая неосторожность – такие вещи надобно сообщать иносказательно или составлять письмо особым шифром.

«Империя завещана другому…»

Адриан перечитывал эту фраз десять раз… двадцать… сто…

Уж коли написала, могла бы указать – кому. Не указала. Женское пристрастие к тайнам там, где это совершенно не надобно, одержало верх.

Элия иногда слала наместнику письма – в основном рассказывала о проказах своего малыша. Впрочем, Луций уже далеко не малыш – ему двенадцать – через два года наденет тогу взрослого гражданина. Когда он родился, сходство младенца с Адрианом было разительным, буквально кричало о совершенном прелюбодеянии. Потом лицо мальчугана стало меняться, уличающая схожесть постепенно сошла на нет – сохранившись разве что в форме лба и немного – носа. Но супруг Элии Цезоний Коммод ни о чем не догадывался. А если и догадывался, то помалкивал. Консульство в год победы над Децебалом – такой подарок любому недовольству затыкает рот. А последние сомнения развеются при мысли, что ребенок, носящий твое имя, в будущем наследует империю.

А вот и промах – мимо цели, приятель!

Ничего уже не наследует этот проказник Луций. Потому что ничего не наследует тот, кто его зачал. Адриан уже почти знал, из-за чего всё пошло наперекосяк.

Дело в играх – в тех самых, что устроил Адриан в январе в год своего преторства [65], еще до того, как Траян вернулся в Рим из Дакии и справил триумф. Да, всё дело в этих дурацких играх. И хотя сам император не присутствовал в те дни в императорской ложе амфитеатра и не видел зрелищ, Траяну донесли доброхоты, что все это жалкое действо, устроенное племянником-претором, не достойно великой победы над Дакией и страшным Децебалом, чью голову доставили в Рим вместе с отрубленной десницей и сбросили с Гемоний. Похоже, золото Дакии ошеломило Траяна. Огромные плетеные корзины, наполненные доверху монетами, которые чеканились еще для самого Брута, многих свели в тот год с ума. Найденный в горах клад казался неисчерпаемым – как та пещера на дне реки, откуда эти монеты извлекали мешками и корзинами. Золото таскали как строители таскают песок.

Но сколько легионеров навсегда остались на горных склонах? Сколько дакийских детей и женщин приняли яд? Города и крепости пали, великое царство обратилось в прах.

«Жалкие игры? Я устроил жалкие игры? – спрашивал племянника Траян, и после третьего кубка мокрые лиловые старческие губы кривились, лицо шло пятнами. – Нет! Это ты устроил жалкие игры. А мои… мои будут самыми грандиозными!» – заявил он, опрокидывая четвертый.

Да, его игры были самыми замечательными, самыми грандиозными… самыми-самыми…

Аполлодор явился в Рим, чтобы строить и строить… Мрамор, гранит, бронза, позолота. От всего этого рябило в глазах. Но разве Рим в одиночестве должен объедаться и обжорствовать? Разве только в Риме живут граждане империи? Почему маленькая бедная Ахайя[66] не достойна новых храмов и римской щедрости? Или тот же город Ульпия Эск, названный так в честь Траяна, новая колония в Мезии на месте каменного лагеря Пятого Македонского легиона – разве Эск не достоин новой базилики и новых храмов? Или Сармизегетуза Ульпия Траяна – новоявленная столица Дакии – разве не должна она стать украшением в ожерелье других городов, затмить умирающую на вершине горы прежнюю Сармизегетузу? Если бы Адриан сделался императором, он бы объехал всю империю, он бы обустроил каждую провинцию, каждый ее город… Где надо – возвел бы крепости и города, создал укрепления, обучил легионы…