«За други своя…». Хрестоматия православного воина. Книга о воинской нравственности - Е. Ю. Голубева

богоравный дар господень; подлиннику его ромеи поклоняются с трепетом, как таинственной святыне. Сняв с него все священные покрывала, стратиг быстро нес его по рядам воинов и тем внушил всему войску еще большую и неотразимую смелость. Затем он остановился в центре, неудержимыми потоками изливая слезы (он знал, что реки крови прольются при этом столкновении), и обратился к войску со словами поощрения. И сила проникновенных слов его была такова, что у смелых она увеличила решительность, а у вялых и медлительных возбудила готовность к бою. Тотчас загремели трубы, и их призывная мелодия еще больше вдохновила войска к сражению…

Когда фаланги персидского войска пришли в соприкосновение с ромеями, таксиарх Виталий[74] быстро разгромил стоявший против него неприятельский отряд, выступив с большей смелостью, чем другие войска. Вместе с тем он произвел и огромное избиение врагов и завладел военным обозом персов.

Фаланги центра вели бой с равными силами, и сражение у них затягивалось, так что от стоящих друг против друга отрядов сохранились, можно сказать, одни только остатки, так как вся поверхность земли была покрыта телами павших воинов. Не было видно конца этому бедствию, когда некое божественное провидение осудило [на гибель] иноземное войско и дало ромеям решительную победу; по рядам ромеев пролетел голос, громко приказывающий им разить неприятельскую конницу. Ромеи повиновались этому приказанию и победили стоящие против них в центре силы. Ромейское войско считало, что этот голос исходил от лохага[75] Стефана, и после сражения ромеи спрашивали, сам ли Стефан предпринял военную хитрость. Но он опроверг это и великою клятвою поклялся, что ему даже на ум не приходил такой искусный прием нападения; он не хотел из всего этого извлекать для себя славы и божеское соизволение считать собственной прозорливостью.

После того как ромеи овладели столь блестящими военными трофеями, варварское войско, видя свое бессилие, обратилось в бегство. В одном месте они (византийцы. – сост.) увидали боровшегося со смертью ромейского воина, пронзенного четырьмя дротиками. Одна мидийская стрела пробила верхнюю губу, проникнув глубоко через шлем и застряла в нем. Другая стрела, вонзившись снизу в нижнюю губу, шла почти под прямым углом к первой, так что его язык был пересечен этими двумя сходящимися остриями стрел как бы краями расходящегося циркуля, вследствие чего этот герой не мог закрыть рта. На левой руке у него висело вонзившееся копье, а в бедре торчало острие другого мидийского дротика. Оно было для него своего рода надгробным памятником его доблести.

Воины, увидав героя, истекающего своей благородной кровью, пораженные его блестящей храбростью, положили его на коня и доставили в укрепленный лагерь. Там они извлекли и удалили стрелы, торчавшие в его теле; вытащить же копье, которое было у него в боку, они не решались: эти люди тихо говорили между собой, что если извлечь это копье, то вместе с ним выйдет и его душа. Но этот македонянин, этот Леонид[76] по мужеству или Каллимах[77], или Кинегир[78], услышав такие разговоры врачей, спросил, за ромейским ли войском осталась победа. Стоявшие около него подтвердили ему это, сказав, что латиняне воздвигли победный трофей, и поклялись ему в справедливости своих слов великими клятвами. Когда он узнал, что чаша весов военного счастья у ромеев легко поднялась, у персов же, наоборот, под тяжестью поражения низко упала, он испустил вздох радости: это сообщение было для него великим утешением и послужило ему облегчением в его страданиях. В дальнейшем он спокойно стал ожидать смерти и знаками ласково просил смотревших на него, ничего не боясь, извлечь из его бока персидское копье, о котором шло так много разговоров: ведь, покидая этот свет, он из всего, что есть в подлунном мире, не сможет унести с собою в качество напутствия ничего более приятного, чем [известие о победе].

Когда из его бока было извлечено это смертоносное копье, то вместе с ним отлетела великая и благородная душа этого героя. Должен ли я сказать, говоря языком поэтов, что спешила она достигнуть полей елисейских? Но торжественность восхвалений его стыдно мне пятнать вымыслами.

(Феофилакт Симокатта. История. Кн. 2, II–VI)

Дигенис Акрит

Высокий христианский дух византийских воинов нашел отражение не только на страницах военных трактатов, но и в фольклоре и литературе. Замечательным литературным памятником, чья основа воспроизводит историческую обстановку IX–X вв., является поэма о Дигенисе Акрите. Этот богатырь-порубежник[79] по имени Василий происходил от матери христианки и благородного арабского эмира, обратившегося в христианство[80]. Текст поэмы изобилует эпизодами, подобными приведенным ниже. Подготовка к битве и само сражение, как видим, у византийского воина всегда сопровождались молитвой и крестным знамением.

К востоку обратясь лицом, они воззвали к Богу:

«Не потерпи, о, Господи, чтоб мы рабами стали».

И вслед за тем, обняв его, сказали напоследок:

«Да будет помощью тебе родителей молитва!»

Вот на породистого сел коня он вороного

И опоясался мечом, копьем вооружился,

Дубинку в сумку положил, и знамением крестным

Со всех сторон он оградил себя перед сраженьем,

Затем коня погнал вперед и выехал на поле.

(Кн. 1, 140-149)

Кто был защитой мне в тот час, помощником надежным?

Господь лишь и никто иной, судья великий, правый,

С небесной выси мне подал могучую поддержку

И в безнадежности самой оставил невредимым.

Когда враги несчетные со всех сторон насели,

То постыдился я бежать и отражал удары,

Ведь превосходное имел и крепкое оружье

И оставался невредим, хранимый в битве Богом.

Но не надолго у врагов хватило той отваги, –

Угас их пыл воинственный по милости господней,

А мне святые воины – Георгий[81] и Димитрий[82],

И Феодоры[83] помогли, и всех врагов прогнал я.

Копья не обратил на них, одним мечом сражаясь,

И всех, кого ни настигал, рубил без сожаленья,

И приняла тогда земля бездушные тела их;

Хотели многие бежать, но догонял бегущих,

Сопротивляться ни один не в силах был достойно,

Оставили коней своих, оружье побросали,

Бежать постыдно бросились, охваченные страхом.

(Дигенис Акрит. Кн. 6, 690-709)

42 аморийских мученика

Мужество и стойкость в вере 42-х византийских военачальников (их память празднуется 6(19) марта), попавших в плен к арабам после взятия